— Вполне возможно, — охотно подтвердил его друг В. В. Васькин. — Я не видел еще массу других замечательных вещей. А как бы, кстати, увидеть его?

— Для этого надо проникнуть в самую сердцевину творческого замысла художника, — выкрикнул Егоров и с вызовом уставился на Васькина и Ольгу. Он бурно дышал, нитка на кончике его носа моталась как безумная.

— М-да, — крякнул Васькин и промолчал. Как проникнуть туда, то есть в сердцевину замысла, он спросить не рискнул.

Егоров пошел на кухню и вскоре вернулся оттуда со сковородкой скворчащих, нарезанных кружочками зеленых кабачков. Васькин выпил глоток чая, звучно выдохнул и, подцепив вилкой одно колесико, отправил его в рот. «Ммм», — страдальчески замычал он, выпучив свои белесо-голубоватые глаза. Он катал горячее колесико во рту, лицо его перекосило, челюсти ходили ходуном. Увидев на столе бутыль с постным маслом, поспешно схватил ее и сделал большой глоток прямо из бутылки.

— Вы так любите постное масло? — с неподдельным интересом спросила Ольга.

— Я люблю кабачки с постным маслом, — серьезно ответил Васькин, проглотивший наконец злополучное колесико.

— Надо было выплюнуть, — запоздало посоветовала Ольга.

— Что вы, — возразил Васькин. — За кого вы меня принимаете? Плевать при такой красивой женщине. Никогда в жизни. Я не так воспитан.

Помолчали. Васькин понимал, что должен реабилитировать себя в глазах Ольги, а потому вдруг сказал веско и значительно:

— А я, братцы, завтра отправляюсь в круиз. Вот так.

— Как?! — ахнул Егоров. — В какой еще круиз? А ты не спятил? — Красная нитка вспорхнула с его носа и поплыла по воздуху.

— В такой, — как можно более равнодушно сказал Васькин. — В обыкновенный. По Черному морю. — Он выразительно посмотрел на Ольгу. — Поедемте со мной. У меня будет отдельная каюта.

— К сожалению, сейчас не могу, — заметно потеплевшим голосом сказала Ольга. — Но в следующий раз обязательно.

Егоров смотрел на своего друга зауважавшим взглядом.

— Это дело надо обмыть, — сказал он и потянулся было к большой красивой бутылке. Но она была пуста.

— Ну, мне пора. — С этими словами Васькин поднялся из-за стола. — Надо собраться в дорогу. Пишите письма в порты следования. В скобках — мне лично.

— Счастливого пути! — искренне выкрикнул Егоров. — Будь осторожен. Далеко не заплывай.

— Постараюсь, — сказал Васькин, — тем более что я не умею плавать.

— И не веди светскую жизнь, сэр Чайльд Гарольд, — по-дружески напутствовал Егоров. — А то влипнешь в какую-нибудь историю.

— Не влипну, — уверенно возразил Васькин. — Я свою норму знаю. Сальве!

К морю Васькин ехал поездом.

Вначале он стеснялся, не снимал с головы кожаную черную кепочку-нашлепку и прикрывал свою бороду газетой. Потом махнул рукой. В день отъезда Васькин решил подстричься, и парикмахер уговорил его стать брюнетом.

«У меня есть чудесный восстановитель, — убеждал этот подлец. — Будете как огурчик. Все девушки с ума сойдут от такого красивого мужчины».

Васькин поддался соблазну. А в поезде обнаружил, что стал пегим, как дворняга от случайных родителей. Он хотел было вернуться, чтобы примерно наказать обманщика, но, поразмыслив, решил отложить это до своего возвращения домой.

В красивом приморском городе сэр Чайльд Гарольд провел тревожную ночь в ожидании посадки на теплоход. Он еще никогда в жизни не плавал по морю и очень боялся морской болезни. Однако утром с помощью доброй буфетчицы он и думать забыл о ней. По ее совету доверчивый Васькин съел какое-то лежавшее на витрине блюдо. В номере его вывернуло как перчатку. Ослабевший, зеленовато-бледный, он добрался до буфета, чтобы выяснить, как ей, буфетчице, удалось так быстро полностью лишить его всех как физических, так и духовных сил.

— А я думала, вы здоровый мужчина, — оправдывалась буфетчица.

Васькин томно улыбнулся, как человек, лишь случайно не попавший на тот свет:

— До встречи с вами я действительно был здоровый…

Но нет худа без добра. Морской болезни он больше не боялся.

Из гостиницы до морвокзала Васькин доехал на троллейбусе. Не доходя ста метров до причала, где стоял белоснежный красавец-теплоход «Золотое руно», он нанял носильщика — какого-то искателя легкого заработка преклонных лет. Когда тот с трудом поднял и, шатаясь, потащил саквояж Васькина, от непосильного напряжения у него стало совершенно перекошенное лицо. Одна за другой его искажали зверские гримасы. Васькин посмотрел на носильщика и сочувственно прищелкнул языком: «Ну и ну! Чего только люди не делают ради денег». Сам он торжественно, как магараджа, шествовал впереди. В его объемистом кожаном чемодане кроме всего прочего лежало двадцать предусмотрительно купленных бутылок кваса. Васькин первый раз в жизни отправлялся в круиз и на всякий случай запасся квасом, который его предместкома справедливо считал лучшим напитком в мире. В его памяти навечно отчеканились слова напутствовавшего его председателя месткома: «Не урони там своего лица и чести коллектива. Помни — ты не сам по себе, а представитель нашей фирмы. Лучше выпей двадцать бутылок кваса, чем одну бутылку водки. И мы встретим тебя, как героя». Васькин воспринял эти слова буквально, как руководство к действию. Но на всякий случай спросил: «А если появятся непредвиденные обстоятельства?» «Преодолевай», — решительно сказал предместкома и уточнил: «Какие, например?» «Например, если будут угощать, — потупился Васькин. — В моей практике это бывает». Предместкома ненадолго задумался и рубанул, светлыми очами торжествующе глядя на трезвого, но аккуратного плательщика взносов: «Если встретятся непредвиденные обстоятельства, руководствуйся своим профсоюзным сознанием… Оно не подведет».

И вот вполне уверенный в себе и в своем неподкупном сознании, готовый с закрытым забралом встретить любые бури и штормы, Васькин гордо шел вслед за носильщиком по причалу.

Вдруг впереди он увидел стройную девушку в ослепительно белых брючках, плотно обтягивающих ее высокие красивые ноги чемпионки по скоростному бегу. Червонного золота кудри разметались на плечах по ее серому пуловеру. Сердце Васькина мгновенно сжалось, а разжавшись, больно ударилось о ребра. «Все, — сказал он самому себе. — Пришел конец моей холостяцкой житухе. Осталось только узнать, кто она, и сделать предложение». Он ускорил шаг, поравнялся с девушкой и смело посмотрел на нее. Она была еще прекрасней, чем можно было ожидать. Овальное лицо, высокий чистый лоб, прямой нос с легкой горбинкой и несколькими симпатичными веснушками, серые спокойные глаза.

— Добрый вечер, мисс, — пролепетал Васькин с явным английским прононсом. — Хау ду ю ду?

Девушка в ответ улыбнулась и ускорила шаг, так как они уже подходили к трапу. Васькину поневоле пришлось отстать, чтобы дождаться своего надрывающегося носильщика. Он рассчитался с ним, предъявил посадочный талон, в это время его дива бесследно исчезла в чреве огромного корабля.

«Ничего, — самонадеянно сказал себе Васькин. — От меня не уйдет».

Пока он, ступая как канатоходец, поднимался по трапу, наблюдавший за посадкой с верхней палубы развязный конферансье Остроумов показывал на него стоящим рядом артистам, нанятым дирекцией морагентства развлекать туристов во время круиза.

Те с изумлением смотрели на пеструю бороду Васькина и торчащие из-под кожаной кепки пряди.

Когда Васькин поравнялся с ними, одна из артисток сказала:

— Хау ду ю ду! Вы действительно англичанин?

— Йес, сэр, то есть, извините, миледи. Наполовину, — уклончиво подтвердил Васькин.

— На какую? — подхватил нахальный Остроумов.

Васькин смерил наглеца взглядом.

— Это в смысле знания языка, сэр, — гордо сказал он. — Андерстенд? А не той пошлости, на которую вы намекаете. И кстати, язык средство общения, а не подначек.

— А что у вас под кепкой? — не унимался Остроумов. — Вы ее когда-нибудь снимаете?

— Под кепкой у меня голова, — вежливо ответил Васькин. — Ее я, между прочим, никогда не снимаю. И вам не советую…