В это же время дубичи совещались на кухне.
— Я не гамегех уа хгухать, — проговорил Борис с ртом, битком набитым снедью. — Хе хгойте ых шшеба умжикоу. Хто, в кошше хошшоу, уайи? Пхавиго — я!
Он говорил зло, выбрасывая изо рта крошки хлеба. Справа от него прямо на столе сидел Военег, слева стоял, точно страж, Ярополк. Напротив, на лавках, — Лавр, Семен и Асмунд, рассматривавший впросвет темно-зеленую бутылку с вином. Ольгерд стоял поодаль.
— Так нельзя, — покачав головой, сказал Лавр.
— Пошему? — спросил князь.
— Подождите, господин Лавр, — вмешался Военег, сдувая пену с пива, налитого в глиняную кружку. — Переведите мне, пожалуйста, что сейчас сказал мой дражайший брат?
— Ух ты! — ухмыльнулся Борис — Хегов баамут. Тьфу!
— Кхе-кхе… с вашего позволения, государь, — помявшись, проговорил Лавр и повернулся к Военегу: — Его величество изволили сказать, что он не намерен ждать. Как я понял…
— Ты хочешь сейчас же сесть на трон? — не слушая его, спросил у Бориса Военег. — Мечеслава на кол, а сам на трон? Надо же, какой прыткий!
Борис в ответ на это грохнул кулаком по столу и рванулся к брату, как ни в чем не бывало цедившему пиво, но наскочил на сдвинутую им же лавку и с ревом упал вниз лицом. Ярополк подбежал к нему и помог встать.
Борис разбил нос. Из перекошенного в лютой злобе рта вываливалась плохо пережеванная пища, смешивалась с кровью и пачкала торчащую дыбом бороду. Он поднял трясущийся палец на Военега и что-то гневно промычал. Что именно — не понял даже Ярополк.
— Можешь сколько угодно скалить зубы, государь мой брат, — сказал Военег, преспокойно осушив кружку и аккуратно поставив ее на стол. — Но любую вещь надо заслужить. Вот скажи мне, скажи человеческим языком, заслужил ли ты хоть что-нибудь в жизни?
Борис покраснел, запыхтел, но ничего не ответил.
— Молчишь? — язвительно продолжил Военег. — Хорошо, тогда скажу я. На мой взгляд, ты ничем не отличаешься от Мечеслава — оба вы случайные люди, волею судьбы севшие на престол. Заметь — волею судьбы! Наследство здесь ни при чем. Я вообще считаю этот закон, мягко говоря, несовершенным… да попросту глупым. Допустим, я — царь. А мой сын — полный идиот. И что, я должен после себя отдать ему царство? Отдать царство идиоту? — Военег хмыкнул, почесал щеку и продолжил: — Я был изгнан — за что я тебе благодарен, брат, — но не сломался, а добился успеха. Я первый, кто сумел объединить множество разбоничьих шаек, доставлявших всем окружающим государствам массу хлопот. Я подарил вам мир — и Дубич давно уже не беспокоит Сечь. И вижу, что зря. Ты хочешь воцариться в Воиграде, не ударив палец о палец, так? Не будет этого. Слышишь, брат? Не будет!
— Да что ты мне сделаешь, красавчик? — заорал Борис. Военег склонил голову набок, внимательно слушая его нечленораздельную речь. — Побьешь меня? Да набеги твоих оборванцев всего лишь комариный укус, етитмь! Плевал я на тебя и на твою Сечь, етитмь! Кишка тонка, етитмь! Прикажу, и повесят тебя, а шлюху твою — в яму к батракам! Вот, бля!
Ярополк тщетно пытался успокоить Бориса, чьи глаза превратились в два пылающих пятака. Но после того, как князь капризно оттолкнул его, явственно обозвав поросячьим хером, Цепной Пес внезапно выпрямился. Взгляд его похолодел.
— Знаешь что, батя, — сказал он. — С тех пор как ты соизволил принять меня в свою семью, милостиво назвав сыном, я ни разу не услышал от тебя ни одного доброго слова. Между тем — я не дурак, знаю, — все вокруг говорят, что я готов лизать тебе пятки. Да так и было, чего уж там. Я служил тебе… хм… как верный пес, а в ответ неизменно слышал: да пошел ты, урод, недоумок и так далее. Все, хватит. Царствуй себе на здоровье, но без меня.
Военег захлопал в ладоши. Ярополк свирепо глянул на него, плюнул в сторону и ушел.
— Вот к чему мы пришли. — Ольгерд степенно вышел из дальнего угла кухни, где находились мешки с мукой, корзины с хлебом и овощами. Прошел к собравшимся и неторопливо уселся рядом с Асмундом, всецело погруженным в свои мысли.
— Ну и? — спросил Военег, закинув ногу на ногу. — К чему мы пришли?
— Ваше величество, — обратился к Борису, застывшему с разинутым ртом, Ольгерд, — присядьте, не стойте вы так.
Борис отрешенно посмотрел на волхва и сел.
— Вы делите шкуру неубитого зверя, почтенные господа. Хочется заграбастать Воиград? Так ведь, государь? Признайтесь, ваше величество, разбойничья рать вашего брата смущает вас, лишает вас покоя? И правильно. Чего ради Военег должен отдавать вам столь лакомый кусочек? Центр Верессии, точка, соединяющая Запад и Восток.
— К чему все это? — Военег внешне был спокоен, но внутри него закипала ярость.
— Я хочу лишь охладить ваш пыл, господа. Будьте благоразумны. Немного поднажмем, и Мечеслав наш. Пусть сидит себе здесь. Главное, чтобы он все делал так, как нам угодно.
— Врешь, старик, — бросил Военег. — Хочешь поучить нас жизни? Может, еще напомнишь мне о моих грехах? А чем эта тупая, жирная свинья, которая не может даже привести себя в порядок, отличается от меня? Разве он не бил нашу мать? Разве он не оскорблял ее? Почему, скажи мне, изгнали меня, а не его? Потому что он князь? Я надеялся, надеялся, черт возьми, повстречать брата. Брата! А повстречал грязного, вонючего дурака, ополоумевшего с годами. Он хочет сесть на трон. Да пусть! Я свистну моим ребятам, и они отнесут его туда и посадят. И заставят Мечеслава, этого слащавого мужеложца, поклониться ему в ноги. Что от этого изменится? Что подумают мои ребята? Что ты думаешь по этому поводу, а, Семен?
— Не знаю, — буркнул Семен, грызя копченую гусиную ножку. — Ваши игры меня не интересуют.
— А что тебя интересует? — ехидно спросил Лавр.
— Свобода. Свобода меня интересует. Свобода, мать вашу, и отстаньте от меня. Дайте поесть.
Военег никак не ожидал такого ответа от своего любимого куна и осекся на полуслове. Борис, с наимрачнейшим выражением лица, тяжело молчал. Но Ольгерд просиял.
— Как я вижу, — сказал он, — ваши ребята не очень-то, как соизволил выразиться Ярополк, лижут вам пятки. Берегитесь, Военег Всеволодович, — не ровен час, и они бросят вас. Вот так-то.
Асмунд с хлопком откупорил зеленую бутылку, налил себе вина в чашу и, с видом знатока сделав глоток, сказал:
— Эх, господа, господа. Чую, договоритесь вы до ножей. А между тем ничего ведь не решено. Что будем делать-то? Гулять на свадьбе или трясти местного царька? Мол, отдай нам свое царство-государство подобру-поздорову. Отдай, не то худо будет. А кому? Под чье, так сказать, крыло? Царю Дубича или вам, князь? Решите уж этот вопрос между собой. А нас — тут я соглашусь с Семеном — не вмешивайте. Но мой вам совет. Давайте сначала свадебку, а то мужики больно погулять хотят.
— Свадебку?! — взорвался Военег. — После того, что тут натворил мой братец? После оскорблений, которыми он осыпал и Мечеслава, и меня, и мою женщину?! Забудь! Не похож Мечеслав на сумасшедшего. Да и невеста его та еще штучка. Нет. Решаем, господа. Я заявляю, что Воиград не отдам. Не для того я сюда приехал! Не для того Сечь шла за мной! И вам со мной не совладать, уж поверьте мне. У меня сил больше. Я знаю — багуны свободолюбивы и независимы. Но не будь я Военегом, если не дам им того, чего они действительно хотят. А хотят они вовсе не свадебных гуляний.
Борис встал. Вытер рукавом рот. И на удивление отчетливо произнес, с ненавистью глядя брату в глаза:
— Не отдашь, говоришь? Это мы еще посмотрим.
Семен ушел с кухни раздосадованный. Ушел стремительно, и эхо шагов разносилось по сводчатым коридорам дворца. Оказавшись на улице, Семен остановился и облегченно вздохнул.
Последние дни прошли в вынужденном пьянстве, и от этого никуда нельзя было деться. Семен пил, глядя на опостылевшие ему лица; отсыпался, потом снова пил. Военег то и дело звал его — кажется, только для того, чтобы он покрасовался своей более или менее приличной внешностью и удовлетворил неугасающий интерес местных и неместных вельмож к легендарному воиградскому тадхунду.
