— Так и есть. Андрей отказался от Всеславового престола. Отказался наотрез.

«Я скорей умру, — с гневом подумала Искра, — чем выйду за этого калеку. Ненавижу его. Ненавижу! Но кого я обманываю? Зачем я сюда приехала? Если не за этим? Младе пришлось гораздо тяжелее».

— Но ты все же выйдешь замуж за моего сына, — словно прочитав ее мысли, сказал Мечеслав, продолжая разглядывать юную княжну так, будто она нага. — Я прав? О чем ты думаешь, принцесса?

— Я должна, — ответила она, вспомнив несчастную судьбу сестры. — Я должна. Такова моя судьба.

— Не горюй, моя милая, — сказал он. Девушка заметила его чрезмерную возбужденность. — У нас не так плохо, — как-то хрипло и торопливо прибавил он, после чего встал и прошелся взад-вперед.

— Что с вами? — настороженно спросила Искра. — Вам нехорошо?

— Нет-нет. — Мечеслав взглянул на девушку и печально улыбнулся. — Я, конечно, попытаюсь образумить сына…

— Ему сколько лет? — перебив его, гневно спросила девушка. — Ему далеко за двадцать, а вы, великий князь, все цацкаетесь с ним? Я понимаю, он не вполне здоров, но у нас на родине тоже есть такие. Отец в подобных случаях пускал в ход плетку, а то и что похуже. Я приняла его повеление безропотно и приехала сюда, претерпев по пути страшные испытания и потеряв близких людей. Приехала в разоренное и обнищавшее царство, к жениху, который плевать на всех хотел и ничего не желает знать ни о чем, и к изнывающему от похоти свекру. Я приехала в край, где люди стыдятся своих богов и боятся посмотреть вам в глаза, и это место, где я должна прожить всю жизнь! Вы что, хотите, чтобы я нарожала вам детей, таких же ущербных, как вы и ваш сынок? Опомнитесь, ваше величество! Вы — призраки, вы уже погибли, и, не ровен час, какой-нибудь деятельный князь уничтожит Воиград одним щелчком! Вы же это понимаете, но у вас не хватает духу признаться себе в этом. Вместо этого вы говорите мне — попривыкнешь, освоишься, у нас не так плохо… да у вас все плохо! И я скажу вам вот что: да, я выйду замуж за Андрея и, став княгиней, приложу все усилия для того, чтобы поднять из могилы ваше больное царство, но не ради славы, а ради того, чтобы выжить, — мы, венежане, иначе не можем.

Яростная отповедь потрясла Мечеслава. Несколько неимоверно тягостных минут длилось молчание. Затем он заговорил, сгорбившись, сжавшись:

— Я хорошо помню отца — строгого, мужественного. Почему-то именно тот его облик, в мои совсем уж младые годы, запомнился мне больше всего. Сколько мне исполнилось? Лет шесть, наверное. Тогда тут ничего не было, лишь груды камней — руины старого Кремля… и множество черноглазых марнийцев, неизменно сопровождавших отца. День и ночь он был поглощен начавшимся строительством, и я украдкой наблюдал за ним. Можно сказать, я влюбился в него — о, папа был моим кумиром! Но увы, меня великий Блажен не замечал. Никогда не замечал — я могу вспомнить, наверное, десяток-другой слов, обращенных ко мне. И этими словами были «мамкин сынок», «девка», «ублюдок», «баба»… Братья издевались надо мной, наряжали меня в платья, красили румянами, а Лев принуждал прислуживать ему: подметать полы, штопать одежду. И ты знаешь, Искра, со временем я… стал получать от этого удовольствие.

— Зачем вы мне это рассказываете? — с нескрываемым отвращением спросила девушка.

— Не знаю. Может быть, потому, что всю сознательную жизнь я, сам того не понимая, унижался перед сильным человеком. Ха! Если подумать, бог, какой бы он ни был, уже наказал меня. Наказал и продолжает наказывать, а я… а я закрываю глаза на это. Удачи тебе, принцесса.

С этими словами Мечеслав удалился, и Искра, провожая его взглядом, ощутила, как тяжело ему быть великим князем.

И тогда она впервые почувствовала нечто, похожее на жалость — и даже больше, что очень испугало ее.

В небе кружило воронье. Барх остановил коня. Навстречу, поднимая пыль, мчались трое всадников.

— Подождем, что скажут разведчики, — произнес он.

Разведчики спешились и опустились на одно колено.

— Говорите, — велел он.

— Повелитель, — тяжело дыша, сказал самый старший на вид, — там, внизу, на поле, мертвецы. Все оно усеяно мертвецами, повелитель. Их никак не меньше пяти сотен, повелитель. Пять сотен, повелитель, кулак.

— Кто они?

Разведчик бросил взгляд на Аюна.

— Не могу точно сказать, повелитель, — ответил он. — Похоже, там наши, повелитель. Адраги.

— Говори все что знаешь! — потребовал каган.

— Э-э… Нам… показалось, повелитель, — нерешительно протянул разведчик, но затем, набравшись смелости, выпалил: — Да простит меня Небесный, нам показалось, что там люди Аюна, повелитель.

Все взоры обратились к Аюну, который тут же побледнел. Он рванулся было вперед, но Барх схватил за поводья его коня.

— Не горячись, Аюн-гай, — сказал он. — Они могут ошибаться. — Он повернулся к разведчику. — Ты!

— Слушаю, повелитель!

— Заметил еще что-нибудь?

— Ничего, повелитель. Мы тщательно исследовали все вокруг и… Даже не знаю, как сказать…

— Скажи все, сынок, — со змеиной улыбкой проговорил Берюк. — Весь вздор, что переполняет твою пустую башку. Она и так слишком долго держится на твоих плечах, хе-хе-хе!

— Помолчи, Берюк, — осадил его Барх и обратился к разведчику: — Говори! Не бойся!

— Никаких следов боя, повелитель, — торопливо заговорил разведчик. — И мертвые, повелитель… Но лучше вам все увидеть самим. И я клянусь, повелитель, это нечто ужасное. А если это не так, уважаемый Берюк-гай, то я сам перережу себе горло.

Чем ближе они подъезжали к тому месту, тем отчетливей доносился странный запах — никто не мог подобрать подходящего сравнения.

Вороны летали над полем, и ни одна не осмеливалась опуститься. Что-то пугало их. Это мог быть и запах. Его нельзя было назвать отвратительным. Скорее он был удушающим, каким-то затхлым, пыльным. Он напоминал что-то древнее, всеми забытое.

Барх остановился.

— Возможно, там мы увидим нечто такое… — начал он и умолк, подбирая нужное слово, при этом как-то странно поглядывая на Сумрак, будто тот причинял ему неудобство. — В общем, кто тверд сердцем, может идти со мной.

Послышались смешки и бравурные возгласы.

— Вы зря так, — сказал Барх. — Посмотрите — если даже птицы боятся того, что там есть, что говорить о нас?

— Но ведь разведчики не испугались? — сказал кто-то.

— Это было час назад, — ответил Барх. — За это время могло многое измениться.

В поле и правда находились люди Аюна. Вместе с его сыном. Видимо, они спешили соединиться с основными силами. Аюн окаменел.

Все пять сотен были словно живые. Такие живые, что казалось, стоит лишь помахать рукой, как они обернутся и возрадуются долгожданной встрече. Смерть — откуда бы она ни пришла — настигла их в момент привала. Вожди совещались, воины отдыхали, стреноженные кони паслись, часовые с копьями скакали по периметру лагеря — один из них стоял прямо перед Бархом и хмуро смотрел, казалось, в глаза каждому.

Они умерли мгновенно, и, несмотря на всю их кажущуюся одушевленность, никто ни секунды не сомневался, что они пали жертвами каких-то демонических сил.

— Он и убил их… — пробормотал каган.

— Кто? — спросил Берюк.

— Неважно. Нам надо покинуть это место, сейчас же.

Кто-то бросил в толпу мертвых изваяний камешек. И в этот миг время словно остановилось. Барх смотрел на летящий камешек с ужасом.

Камешек попал в одного из сидящих на земле воинов — голова того слетела с плеч, врезалась в соседа…

Оба рассыпались в мельчайшую пыль. Пыль потекла по долине, окутывая рушащиеся фигуры.

— Все прочь! — заорал Барх. — Бегите, иначе нам смерть!

В мгновение ока воинство развернулось и ринулось назад. Смертоносный прах уже взлетел на высоту птичьего полета. Кто-то в страхе закричал: «Вороны падают! Вороны падают замертво!»

Кочевники в панике покидали проклятое место. Все, кроме Аюна. Обезумевший ван и отец с истошным воплем развернул коня и помчался навстречу своей смерти, и никто не подумал его остановить.