— Часто я думаю, что тебя, кроме любви, ничего не интересует, — продолжил Мечеслав, упершись в колени и обхватив голову. — Мне кажется, что, любя меня, ты пьешь мою жизнь, точно комар — кровь. За все эти годы я так и не узнал тебя. Более того, я постарел, а ты так же молода, как и тогда, десять лет назад.

Мечеслав схватил незнакомку за плечи и посмотрел ей в глаза.

— Кто ты? — спросил он. — Откуда ты? Ответь хоть раз, найди в себе силы.

Девушка загадочно улыбнулась.

— Я задал вопрос. Не молчи.

— Позволь мне хотя бы обнять тебя. Всего на миг.

Мечеслав отодвинулся, но девушка всё же приникла к нему, поцеловала в шею…

И у Мечеслава закружилась голова. Он ответил на порыв, ответил поневоле, влекомый неясной силой, возникающей всегда, когда она находилась рядом. Он не мог сопротивляться, забывал все слова. Хотелось плакать, хотелось кричать, радоваться. Хотелось всецело отдаться запретной любви.

Призрачный свет луны лег на пол, повторяя контуры окна.

Незнакомка спала, положив голову князю на грудь. А Мечеслав не спал. Он размышлял, почему же опять так получилось. Может быть, ночная гостья — это демон-искуситель, являющийся к нему во снах?

Нонет, она настоящая, спит, так доверчиво прильнув к Мечеславу. Ее волосы щекочут лицо.

— Проснись, — прошептал Мечеслав. — Тебе пора вставать.

— Да, слышу, — сонно ответила незнакомка.

— Расскажи мне, что там?

Девушка села, потянувшись и протерев глаза.

— В Хордреве и в Курчене, — прямо начала она, — как и во всех Равногорских княжествах, по лесам ходят слухи… Слушай, у тебя есть выпить что-нибудь?

— Вон там, справа от окна, — Мечеслав нетерпеливо взмахнул рукой. — Продолжай.

Девушка прыгнула, как кошка, и безошибочно нашла кувшин с водой, стоявший на столе у окна.

— Как ты всё находишь во тьме? — вглядываясь в полумрак, поинтересовался Мечеслав. — Ты ведь не человек, верно?

Девушка обернулась.

— С чего ты это взял? Здесь не так темно.

— Ладно, не будем. Продолжай, что там, у равногорцев?

— Ничего хорошего. Ходят слухи о нечисти, заполонившей лес. В одном глухом местечке на берегу Лесной нашли деревню с мертвецами. Еще рассказывают о тенях, живущих во тьме, о жутких криках…

— Что еще?

— Князь вустичей Кирьян повесился недавно, а перед смертью сказал, что скоро тьма накроет всю землю, от края до края.

Мечеслав поежился.

— Не похоже на него. Кирьян был лишен предрассудков.

— Вот именно, — согласилась девушка. — Поэтому сын князя… забыла имя… вроде Корочан? Он обвинил в его смерти соседей, курченей.

— Хорошо, пусть грызутся. — Мечеслав потянулся. — Что еще скажешь?

— Венеги едут. Но им угрожает опасность. Вышли людей навстречу.

— Какая опасность? Что, все та же? Нечисть?

— Искра — она очень даже ничего… — задумчиво сказала незнакомка.

— И ты хочешь сказать мне после этого, что ты обычный человек? — повысил голос Мечеслав. — Отвечай!

И услышал в ответ смех.

— Друг мой, — ответила ночная гостья, — у меня есть тайна, которую я раскрыть тебе пока не могу. Но я человек. Поверь.

— Вот как? — после неловкой паузы пробормотал Мечеслав.

Девушка быстро оделась. Звякнул, повиснув на шее, медальон.

— Прощай.

— Иди. Смотри не попадись на глаза кому-нибудь. Надеюсь, больше не свидимся. Перестань искушать меня.

Ночная гостья подошла к окну. На миг князю померещилось, что на голове любовницы появились рога. Мечеслав закрыл глаза, а когда открыл их, наступило утро.

i Гуул, или Хуур (год рождения неизвестен, ориентировочно середина 70-х годов до имп. эпохи — 23 до имп. эпохи) — легендарный двенганский полководец, завоеватель, вождь хуртов.

ii Пара десятков саженей — около 25 метров.

iii ВсеславII (469–495, годы княжения 483–495) — вересский князь, страстный борец за независимость, непримиримый враг империи. Нанес несколько чувствительных поражений ее войскам. Погиб в сражении.

iv Божидар (474–516, годы княжения 495–514) — брат Всеслава II и его наследник на княжеском престоле. Продолжил политику брата, но не так успешно. В 514 году был взят в плен и казнен в Павсеме.

v Тут Эйкский (801–847) — полководец, первый после Карла Кровавого и Времени Безвластия и последний император Треары (с осени 846 по весну 847 года). После его низвержения империя окончательно распалась на множество стран. Вел много войн с Блаженом Воиградским, отцом Мечеслава.

vi Аптомах Старый (381–468), создатель религии Триединства. Провозгласил тремахов богоизбранным народом и повел крайне агрессивную и репрессивную внешнюю политику. В течение ста лет (с 432 года, когда был провозглашен манифест Аптомаха) церковные иерархи маниакально искореняли всякое инакомыслие с помощью особого военизированного подразделения — бейсондеров, или Молний Девы-воительницы. Это привело к росту напряженности во всех регионах империи, особенно сильно волновались вересские регионы и Алария. Кроме того, росло недовольство и в самой столице. Все это привело к провозглашению (в 527 году) новой мирной церковной политики. Император Бад на десятом вселенском соборе объявил об упразднении института бейсондеров и о пропаганде вероучения среди покоренных народов. Это послужило причиной раскола. В течение последующих двух десятилетий империю сотрясала война между ортодоксами и обновленцами. На момент описываемых событий Триединство — ведущая религия в Стейнорде, Воиграде, Союзе Пяти Королевств, Шеломе и в Треаре — крохотном государстве-принципархате (во главе его стоят церковные власти). Приверженцев Триединства называют триплехами.

Унэг остался ночевать у Тумура. Друзья посидели еще немного, неспешно распивая кувшинчик вина. Затем Тумур отправился спать, а Унэг захотел остаться под беседкой. Рабыня вынесла тюфяк и подушку. Воин лег, лишь сняв сапоги и пояс с кинжалами. И незаметно уснул.

Бесконечная вереница образов. Из их хаоса он запоминает лишь некоторые. Остальные бесследно испаряются, оставляя тревожный след…

Мать, поющая колыбельную. На своем родном языке. Грязный ребенок, спотыкаясь, бредет по разбитой дороге. Разрушенный каменный город, овеваемый холодными ветрами. Колодец, в нем кто-то есть, Унэг чувствует на себе взгляд оттуда. Девушка, очень похожая на Младу. Она что-то говорит.

Хайса, пьяный, в своем шатре, и вокруг него вьются тени. Он разглядел в тенях лица. Угрюмые, мечущиеся из стороны в сторону, налезающие друг на друга, сливающиеся в единое уродливое целое. Пустые глазницы смотрят в никуда, черные рты многоголосо шепчут…

Млада что-то говорит, и он едва различает: «Тебя ждет такой же конец. Помни об этом, багатур…»

Унэг проснулся в холодном поту. Некоторое время он лежал, приходя в себя и глядя на небо. Бледно-розовая луна, неприветливая, как зимняя степь, и тяжелая, как старый тур, нависала, кажется, прямо над ним. Дул сухой ветер. Полотняные кровли бедняцких шалашей громко хлопали о деревянные каркасы. Ветер подхватывал дым от потухших костров и разносил по округе.

Унэг задумался о последних событиях. Предсмертное проклятие венежанки. Смерть Хайсы спустя каких-то три часа. Бегство шамана Соама — подлец исчез сразу же.

«Не к добру это, — размышлял Унэг. — Не к добру. Ведьма она, и Соам это знал. Иначе почему он сбежал? Значит, и я проклят ею?»

Что-то ему подсказывало, что это не так.

Неожиданно начался дождь. Унэг побежал в юрту. Только успел заново расстелить тюфяк, как сквозь богатырский храп Тумура различил чей-то крик.

Унэг вышел к калитке. Тяжело брела, причитая, женщина. Она махала руками, словно кого-то отгоняя. В небе беззвучно блеснула молния, и Унэг узнал безумную старуху Ума́й. Не дойдя до воина несколько шагов, она с воплем пала на колени и простерла к нему руки; морщинистое лицо исказила гримаса ужаса.