Эри изумленно посмотрел на Барха. Когда смысл сказанных новым каганом слов дошел до него, он растерянно оглянулся, но, заметив только враждебные лица, покинул Белес, согнувшись, как побитая собака.

Слова Эри немного охладили пыл. Обе стороны продолжали недоверчиво поглядывать друг на друга. Барх опустил меч и не спеша подошел к Шайтану. Настал самый напряженный момент за весь вечер — Унэг заметил, как выступил пот на лбу Берюка, как закрыл в страхе глаза Хардар. Шайтан, не спуская с Барха глаз, отступил на шаг, потеснив воинов. Поднял меч, левой рукой взялся за клинок и протянул его к Барху рукоятью вперед.

— Моя жизнь и мой меч в твоих руках, повелитель, — с достоинством склонив голову, произнес Шайтан.

Барх впервые, несколько нервозно, улыбнулся и отвел от себя клинок.

— Твоя жизнь мне еще понадобится, — сказал он и громко добавил: — Все, братья, расходитесь с миром! Тумур!

— Да… повелитель? — Тумур произнес этот титул немного неуверенно, словно пробуя его на вкус.

— Распорядись, чтобы здесь все убрали. Завтра мы похороним всех с почестями, похороним так, как полагается, и… Мергена тоже. Пусть простит он меня. Я не хотел этого.

iТерсунэ-Ой (Место, где рождается Тьма) — лес Шагра.

Село живописно расположилось на склонах долины, среди деревьев. Чуть в стороне, затерявшись среди холмов, виднелся обломок стрелы изначальных — груда камней вокруг обширного пьедестала. Взглянув на него, Искра задумалась, кто же мог сломать такое исполинское сооружение. Точно не человек.

В опустевшей деревне царила зловещая тишина. В избах двери были раскрыты настежь, а то и просто вырваны; заборы свалены наземь. Во дворах, среди разбросанных ведер, колес, телег и прочего мусора валялась мертвая гниющая скотина. Крыши проломлены, и дранка с соломой разбросана повсюду.

— Похоже, был налет, — сказал Девятко, всматриваясь в темноту домов. — Но крови совсем нет. Была бы кровь…

— Отчего скот пал? — тараща глаза, спросил Чурбак. — И не зарублен?

— Заткнитесь все! — заорал вдруг Горыня. Он свалился с коня в придорожную траву. Полежал там с минуту, потом с трудом встал. Плюнул — длинная, тягучая слюна повисла на бороде. Вынул меч и, шатаясь, побрел вперед. — Где вы, твари? — ревел он. Меч волочился за ним, буравя острием чернозем.

Горыня подошел к калитке, ведущей в один из дворов; натужно размахнулся и ударил — послышался треск ломаемого дерева. Меч застрял — княжич попытался вынуть его, но оступился и рухнул всем телом на калитку, повалив ее и подмяв под себя.

— Где вы, твари?! Выходите на бой! Выходите! Ну же? Я приму бой! Я… я покажу всем, что я воин…

Он на четвереньках выполз на тракт.

— Я не… я не трус! Слышишь ты?! Сестренка!

Искра вздрогнула.

— Пусть так, — уже слезливо сказал он, усевшись прямо на земле. — Пусть… да. Замышляли. И много чего еще… Да, да! Но ты мне доброго слова никогда не сказала… да я и не заслужил…

«Замолчи, пожалуйста, — Искра заткнула уши, стараясь не слышать его. — Замолчи, не надо, не надо больше!»

— Выходите на бой, твари!..

Девятко, Черный Зуб и Чурбак обходили деревню. Уже был поздний вечер. Черный Зуб держал наготове боевой топор, который он называл бушоганом. Топор приковывал взгляды: рукоять из эбенового дерева, лезвие изукрашено искусно вытравленным рисунком.

— Вот этот дом, — указал Девятко. — Посмотрим, Зуб?

Они остановились перед большим срубом с двухскатной крышей, единственной уцелевшей во всей деревне. Сруб одиноко стоял на уступе, выше всех остальных домов.

— До лесу далеко, — оглядевшись, сказал Девятко. — И до ближайших домов тоже. В случае чего врага, кем бы он ни был, успеем заметить. И будем, значит, бить по нему из окон.

— А не лучше ли переночевать в лесу? — спросил Чурбак.

— Не болтай глупостей. Здесь будем.

— Странный домишко…

— Это их молельня.

— Чего?

— Коренники тут богам своим поклонялись.

Внутри было темно.

— Ничего не видно, — сказал Девятко. — Чурбак, разожги-ка факел.

Факел осветил единственное помещение, занимавшее всю внутренность сруба. Вдоль стен стояли лавки; посередине стол, также окруженный лавками. У стола лежал мертвец.

— О! Вот и первый покойничек! — усмехнулся Чурбак.

Черный Зуб осмотрел мертвеца. Им оказался тучный дядька с густой бородой. Все обратили внимание на его искаженное ужасом лицо.

— Надо бы вынести его отсюда, — сказал Девятко, — и бросить где-нибудь подальше.

— Согласен, — ответил Черный Зуб.

Они волоком потащили труп. Бросив его в овраге, повернули было назад, когда Чурбак крикнул:

— Стойте!

— Чего еще?

Чурбак пугливо заглядывал в овраг, водя перед собой факелом.

— Мне показалось, вроде мертвец закрыл глаза… Моргнул, что ль?

— Брось молоть чепуху, — сказал Девятко. — Пошли.

Горыня сидел на крыльце того самого дома, где два часа назад разбил калитку, и жадно пил воду прямо из своего шлема.

Утолив жажду, он швырнул шлем на землю.

— Где они? — спросил княжич.

— Вон, идут.

Дружина и братья-близнецы столпились у повозок. Искра стояла одна. Доброгост делал вид, что считает вспыхивающие на небе звезды. Злоба шагал в одиночестве. Изредка вынимая меч, размахивал им, словно веткой, при этом так хищно скаля зубы, что становилось страшно. Он владел шкрамашом — аларским двуручным мечом с обоюдоострым лезвием и довольно коротким клинком — всего в полтора раза больше рукояти.

Девятко со спутниками оповестил о себе свистом. Дружина оживилась. Горыня поднял голову, рыгнул, схватившись за живот. При этом у него выступили слезы — то ли от боли, то ли еще от чего.

— Ну что? Готовы? — спросил Девятко. — Идем, что ли? Там на выступе терем — неплохое место для укрытия.

— Эй ты! — рявкнул Горыня, обращаясь к нему. — Иди-ка сюда…

Девятко остановился в двух шагах.

— Ближе, — прохрипел княжич.

Десятник сделал еще шаг вперед.

— Что я вижу? — взглянув исподлобья на него, спросил Горыня. — Ты что, князь? Командуешь тут, что ли? Что молчишь?

Девятко не ответил. Горыня вскочил; пошатнулся и ухватился, удерживая равновесие, за десятника; не без труда выпрямился, притянул его за ворот и посмотрел в глаза.

— Нагло смотришь, пес, — прошипел он. — Нагло. Хочешь показать всем, какое я говно? Так?

Послышался свист — и придорожная березка, шелестя листьями, плавно завалилась. Злоба откровенно враждебно поглядывал в сторону княжича.

Горыня посмотрел вокруг, задержал свой взгляд на Злобе, потом оттолкнул Девятко в сторону.

Искра вновь почувствовала, как кровь приливает к лицу. Она пыталась понять, каково сейчас ее любимому «дядьке» — но десятник, кажется, ничуть не переживал. Кажется… Ее повело к нему, но Буяна, положив руку девушке на плечо, твердо сказала:

— Не надо, княжна. Пусть разбираются сами.

Искра взглянула на служанку. Серьезное смуглое лицо, карие глаза излучают спокойствие. Было в облике Буяны что-то неприступное, даже величественное.

— Хорошо.

И все же Искра, пристально наблюдая за «дядькой», за его напускным равнодушием рассмотрела испуг, затаившийся в сузившихся зрачках. Что-то ей напомнил этот взгляд…

«Да! — неожиданно осенило девушку. — Ведь так смотрят… пленные, невольники».

— Веди, умник, — скривив губы и продолжая коситься на Злобу, скомандовал Горыня.

Девятко, не сказав ни слова, перепрыгнул через обломки загородки и скрылся за спинами воинов.

Отряд подъехал к молельному дому. Стояла такая тишина, что казалось, будто стук копыт разбудит сейчас всех демонов, спрятавшихся в Шагре.

Внизу по Жертвеннику стлался странный сизый туман. Он медленно окутывал ближайшие избы и конюшни.

Воины спешились. Распрягли лошадей и отвели их, вместе с боевыми конями, в небольшую, отдельно стоящую рощицу за домом, где и привязали. Повозки сдвинули вместе перед входом, образовав нечто вродезаграждения.