Туман подступал все ближе.

— Что за чудо такое? — глядя на него, спросил Чурбак.

— Кто его знает? — ответил Девятко. — Спроси у Леща.

— Лещ! Скажи-ка, видал что-либо подобное?

Лещ, несмотря на сумерки, заметил на своей начищенной до блеска булаве пятно ржавчины и сердито тер ее рукавом.

— Нет, — ответил он.

Деревянный настил жалобно заскрипел под сапогами. Горыня окинул взглядом помещение.

— Сойдет, — сухо бросил он, устало сел на лавку и привалился спиной к стене. — Разворачивайтесь. Даст бог, переночуем…

Туман подкатился к подножию утеса, на котором находился молельный дом коренников.

Черный Зуб стоял на пороге, прислонившись к дверному косяку. К воину, поеживаясь, подошла Искра.

Черный Зуб обернулся и вежливо улыбнулся.

— Эхо, — сказал он.

— Да, я заметила. Чертов пересмешник. Что-то здесь оно особенно сильное.

— Ночь будет тяжелой, — добавил Зуб после паузы.

— Почему?

— Взгляни сама.

Искра прищурилась, подошла поближе к фургонам — и увидела движущиеся в синеватой дымке тени. Расслышала какие-то звуки, похожие на бормотанье.

Искра всматривалась во мрак ночи со всевозрастающим страхом. Никто не спал, кроме Горыни.

Стук катящихся камней. Возня. Глухой ропот.

И они вышли — отовсюду — из леса, из деревни. Их было много. Сотня, если не больше. Они шатались, падали, вставали, ползли. Издавали звуки, похожие на мычание. В ноздри ударил одуряющий трупный запах.

— Это мертвецы? — спросил Чурбак.

— Глупый вопрос, паря, — ответил Злоба. Он вынул из ножен шкрамаш, поднес его к зажженной свече на столе, с видом знатока плюнул на большой палец и осторожно провел им по лезвию. Глаза великана при этом хищно блеснули.

— Ну вот и дождались, — сказал он. — Всегда легче биться с врагом, которого видно, даже если он уже мертв. К бою, ребяты.

Горыня застыл у окна.

— Позволь сказать, княже, — пробасил Злоба, встав за его спиной.

— Да… — вяло выдавил Горыня.

— Побьемся, княже. Увидишь, станет легче.

Горыня взглянул на десятника снизу вверх и нервно кивнул. «Боится, подлец», — злорадно подумала Искра.

Однако княжна и сама боялась не меньше. Она вжалась в угол и не двигалась. От вони ее начало подташнивать.

— Вот, — Буяна протянула ей платок и два листа мелиссы. — Вложи в платок траву и повяжи на лицо. Не знаю, поможет ли, но все лучше, чем ничего.

— Спасибо, — прошептала Искра. — А ты?

— Я стерплю, — сказала служанка.

Искра завязала платок, но облегчения ей это не принесло. Мучительно не хватало воздуха, а аромат мелиссы, смешавшись со смрадом, источаемым мертвецами, стал неприятен. Девушка сорвала платок, жадно вдохнула воздух, после чего все вокруг поплыло. Но она не упала в обморок — в чувство ее привела Буяна, влепившая звонкую пощечину.

— Сейчас не время, госпожа, — сказала она.

— Все, мне уже лучше. — Искра стиснула зубы и твердо решила держаться до последнего.

Между тем дружина готовилась к бою. Горыня наконец-то очнулся, встряхнул головой и приказал десятникам разворачивать оборону; сам же вытащил меч и встал у окна.

— Так! — гремел Злоба, — Эй, братцы! Вставайте против окон и колите мертвяков!

— Не так надо, — сказал Девятко, покусывая лезшие в рот усы. Свой длинный массивный двуручник он положил на плечо. — Мне кажется, надо отрубать им конечности: головы, руки…

— Дельно говоришь, воевода, — согласился Злоба. — Они ведь мертвяки, их не заколешь, как какого-нибудь степняка. Рубите ихние сгнившие репы, ребяты!

Воины заняли позиции. Мертвяки были уже совсем близко.

— А ты, Лещ, — усмехнулся великан, глядя на старого воина с булавой. — Придется тебе искупаться в их ошметках. А как же иначе? Булавой-то башку не срубишь.

— Без твоего мудрствования обойдусь, — поплевав на широкие мозолистые ладони, парировал Лещ. — Приноровлюсь.

— Девицы, — обратился Девятко к девушкам. — Будете помогать раненым, ежели таковые будут. Но держите наготове оружие. У тебя, Буяна, есть что-нибудь?

— Есть, меч, — ответила Буяна и почему-то покраснела. Она сняла вязаную накидку и повернулась. За спиной, на ремне, перекинутом через плечо, висел короткий меч в ножнах, похожий на меч ее хозяйки.

— Откуда он у тебя? — недоуменно вопросила Искра.

— Мне Гуннар… то есть Черный Зуб подарил. — Буяна виновато глянула на княжну и отвела глаза.

Искра улыбнулась.

— Я и не знала, что его зовут Гуннар, — сказала она.

— Добро, — кивнул Девяткои обернулся. — Так… понеслась!

Мертвяки окружили дом со всех сторон. Они толкали друг друга, тыкались в стены, царапая бревна; лезли в окна, двери. Землистые перекошенные лица, перемазанные глиной лохмотья, руки с содранными до мяса пальцами — и ужасная, всепоглощающая вонь.

Дружинники без устали взмахивали мечами, стараясь обезглавить мертвяков, и, надо сказать, их гниющие тела хорошо поддавались, — отрубленные конечности падали, как скошенная трава. Во двор никто не вышел, боясь быть окруженным и покусанным (Девятко с Лещом предупредили, что укус мертвяка смертелен), но у четырех окон (все они смотрели во двор) и одной двери все воины не умещались. Потому отряд разделился — одни сражались, другие готовы были, в случае надобности, заменить раненых.

Через несколько минут у дома выросла груда окровавленных, скользких от гнили, крови и раскиданных кишок тел. К несчастью, зарубленные трупы не успокаивались. Вся куча шевелилась, в головах лязгали зубы и вгрызались в валявшиеся рядом тела, в землю, во что попало; руки, волоча за собой порванные нити вен, как будто ползли в бой, и их приходилось отбрасывать пинками назад. К тому же трупы все прибывали. Некоторые окружили повозки и толпились около них, ничего не делая.

Кровь лилась через порог в избу, и воины скользили. Горыню пошатывало, пот стекал по его телу так сильно, что, казалось, будто княжич облился водой. Но он старательно бился, не подменяясь; выбирал цель и рубил наверняка. Лещ и правда весь забрызгался кровью, ошметками тел и щепками; резные накладки, украшавшие окно и подоконник, превратились в вымазанные кровью и расквашенные булавой клочья. Черный Зуб и Злоба стояли плечом к плечу напротив двери. Каждый управлялся оружием искусно и даже изящно, что говорило о немалом боевом опыте. Отсеченные части тел падали на залитый кровью пол с сочным мокрым шлепком.

Искра никогда в жизни не видела и не слышала ничего ужаснее. Проклятия воинов, глухой утробный рык мертвецов, чавканье разрезаемой плоти, хлюпанье сапог в лужах крови, скрежет ногтей, скребущих по стенам…

Она сидела на коленях рядом с Миленом. Парень приподнимался, стонал и с отчаянием смотрел на товарищей; сердцем и разумом он пребывал в бою. Девушка похлопывала парня по ладони и успокаивала его, хотя сама нуждалась в утешении гораздо больше. Она молилась. Молилась богу Высеню и Матери-Хранительнице, молилась истово, дрожа всем телом и припоминая все знакомые обрядовые песни, что распевали старухи в канун дня Рыбака или в день летнего Солнцеворота. Она никогда не делала ничего подобного, но теперь, на пороге смерти, чувствовала, что только бог, о существовании которого она никогда и не задумывалась, сможет оградить от беды и спасти.

Она просила у него прощения за все свои проступки. Просила за брата, за отца…

Спустя, может быть, час — никто не мог сказать точно, сколько времени прошло — битва прекратилась так же внезапно, как и началась. Гора поверженных мертвецов не подавала никаких признаков жизни. Но воины не расслаблялись.

— Ну что?! — рявкнул во тьму ночи Злоба. — Наелись, слизняки?

— Все целы? — осведомился Горыня, вытирая платком лоснящееся от пота и крови лицо.

— Кажется, все, — осмотревшись, ответил Девятко.

— Кто-то идет, — сказал Черный Зуб. Он воткнул секиру в дощатый пол и пристально смотрел во двор.