Манас вдруг встал и встряхнул ногой, как будто она затекла. Мерген, видя, что ничего не происходит, заметно занервничал.

— Ну что? — не скрывая своего раздражения, спросил он. — Манас-ата! Что дальше? Будет ли твой внук говорить?

— Спроси у него сам! — тяжело дыша и прислонившись к стволу дерева, огрызнулся старик. — С меня хватит!

С этими словами он, к великому изумлению присутствующих, торопливо, почти бегом, удалился.

— Что происходит? — растерянно поинтересовался Мерген. — Что это он?

— Послушай, Мерген-хан, — нетерпеливо сказал Талгат, — закончим без него.

— Да, — согласился Мерген, — Не будем тянуть. Голосуем.

Тут все обернулись. Неподалеку от холма собрались вооруженные люди. Они кричали, размахивали руками. Послышался звон скрестившихся мечей, стоны и предсмертные вопли.

— Да что там такое? — спросил Мерген. — Шайтан, пойди разберись.

Шайтан ушел. Спустя минуту на холм поднялся солдат в кольчуге, забрызганной кровью. Он пал к ногам Мергена и отрывисто доложил:

— Люди Урдуса напали на нас, великий вождь. Мы ответили им. Несколько наших убито, но мы оттеснили их назад. Урдус был на коне, размахивал мечом и поносил вас, повелитель. Кто-то пустил в него стрелу, она попала ему в шею…

— Он мертв? — прервал его Мерген.

— Не знаю. Не видел, тела не видел. Он исчез в сутолоке. Бой еще продолжается…

— Иди. Видишь, Пурхан, оскорбил его ты, а виноват я.

Старейшины, ваны и нукеры уже были на ногах, и слова Мергена потонули в поднявшемся шуме.

— Так, успокойтесь! — громко сказал Мерген. — Спрошу у вас прямо — вы признаете меня своим повелителем?

— Нет, — сказал Барх и впервые за весь вечер пошевелился, подняв голову и взглянув на Мергена. В его глазах Унэгу почудилась какая-то печаль или ему показалось? Словно Барх уже похоронил своего дядю и смотрит сейчас на мертвеца. Он вспомнил Манаса и его бегство. Старик знал эту боль и от кого она исходит.

Угрюмые лица, мечущиеся из стороны в сторону, налезающие друг на друга, сливающиеся в единое уродливое целое. Пустые глазницы смотрят в никуда, черные рты что-то многоголосо шепчут…

Барх поднялся.

— Можно мне сказать слово, дядя? — спросил он.

Шум битвы становился все громче. Унэг прислушался. «Похоже, люди Тумура вступили в бой, — подумал он, видя, как напряженно всматривается туда его друг. — Добром это не кончится».

Начал накрапывать мелкий дождик. Неистовый ветер подхватывал капли и кружил, словно танцуя с ними. Унэг обрадовался дождю, как чему-то, связанному с простой обыденной жизнью. «Как же мне надоели все эти распри, — вздохнул он. — Опять бежать, прятаться, биться. Ради… ради чужих людей, ради их проблем».

Мерген, видно, совсем забыл про Барха. Услышав его, он сначала заметно содрогнулся, затем пришел в неописуемую ярость.

— Дядя? Никакой я тебе не дядя! Ты, гнида! Ты сдохнешь сегодня же, я лично выпотрошу тебя и повешу твое гнусное тело на твоих же кишках! Жаль, что у меня нет с собой меча… Ты знаешь, ублюдок, что я трахал жен Хайсы? По его же просьбе! Этот урод Буреб на самом деле мой сынок! Тьфу, даже вспоминать о нем тошно! А чей ты сын, а? Знаешь, нет? Это неизвестно! Кто трахал твою мать? Может, раб какой-нибудь? Вы слышали? Барх — сын раба! Но я скажу тебе по секрету, «племянничек»: мой член бывал в заднице твоей матери! Ох и сладенькая же у нее была попка! Мягонькая! Может, поэтому твоя мамаша вскрыла себе вены, а? Я ведь так старался, вот ее тоска и заела, ха-ха! В любом случае ты не хан! Ты грязный ублюдок!

Унэг закрыл глаза. Оскорбления, сыпавшиеся из уст безобразно кривляющегося, так непохожего на самого себя Мергена резали слух всех присутствующих, как острый нож. Воин ощущал, как горят его щеки, словно все слова адресовались ему. Жаль. От этого Барх вряд ли оправится. Лучший способ — покончить с собой, что должен был сделать Урдус часом ранее. Ибо ни Тумур, и никто иной не встанет на его сторону после таких… откровений.

Унэг с небывалой горечью в душе собрался уже уходить, когда что-то заставило его обернуться. Может быть, желание взглянуть напоследок на Барха, на его падение. Правда, людям нравится наблюдать за болью других, наслаждаться ею, и это чувство сидит у них глубоко в душе. Они будут охать, ужасаться, но ни за что не помогут, и не отвернутся, и будут обсуждать между собой страдания близких. Причем ни у кого не возникнет мысль, что нечто подобное может произойти и с ними.

И он обернулся. В этот миг что-то ослепило его. Унэг моргнул, а открыв глаза, увидел в руках Барха…

Меч.

Он взмахнул им — странным, черным, с голубым отливом. Как во сне Унэг видел протянувшиеся к Барху руки, пытающиеся остановить его, и только тогда подумал: «А откуда у него… меч?»

Барх перерубил Мергена пополам — от правого плеча до левого бока. Мерген еще секунду простоял, глядя на своего противника изумленными глазами, потом верхняя половина соскользнула вниз и упала; из разрубленного туловища фонтаном брызнула кровь, окропив всех, кто находился рядом, затем тело рухнуло наземь.

Барх с холодной яростью на забрызганном каплями крови лице перешагнул через убитого дядю, ступив прямо в растекающуюся лужу крови. Мгновение — и молча набросился на сторонников Мергена. Потрясенные, они пропустили этот момент, за что и поплатились. Первыми пали Байрак и Пурхан со своим батыром. Остальные бросились врассыпную, но Барх настиг вана Шонкара, рубанул сверху вниз. Черный меч с чавканьем перерубил хребет — несчастный упал с истошным воплем. Один из братьев Талгата споткнулся и упал; Барх налетел на него, в отчаянии закрывшегося руками, и зарубил. Эллак, заметив, что Барх, вконец ослепленный жаждой убийств, увлекся, бросился ему в ноги и сшиб, но и сам упал, получив по голове палкой. Постарался Берюк. Тут же подбежал кривоногий Багша, прыгнул на спину Барху и, испустив нечто вроде рычания, стиснул его шею, но не успел что-либо предпринять, как умер — тот же Берюк, незаметно подкравшись сзади, размозжил ему череп камнем.

Барх сбросил с себя мертвого Багшу и, выставив перед собой меч, закружился, напряженно выискивая тех, кто хотел наброситься на него. На холме появились люди. С одной стороны — воины Тумура и Урдуса, с другой — отборная сотня Шайтана во главе с ним самим, держащим в руке отрезанную голову Урдуса, с которой еще капала кровь.

Унэг почувствовал легкий толчок в спину и не успел оглянуться, как ощутил привычную прохладу кожаной рукояти — кто-то вручил ему его палаш.

Шайтан скосил глаза на рассеченное тело Мергена, но ничем не выдал своих эмоций. Старейшины сгрудились тесной пугливой кучкой возле липы. Эллак лежал на спине, в животе его торчала длинная щербатая палка, глаза остекленели, на губах запечатлелась презрительная ухмылка. «Что за бесславная смерть, батыр!» — с великим сожалением подумал Унэг и тут же, в который раз, вспомнил жестокие слова Млады, нависшие над ним, будто проклятье: И тебя ждет такой же конец. Помни об этом, багатур.

— Стойте! — зычно выкрикнул Эри. — Постойте, не делайте глупостей!

Старик на коленях подполз к Барху. Дрожащими ладонями обхватил перепачканный грязью и кровью сапог, поцеловал, потом, не вставая, повернулся к соперникам.

— Послушайте меня! Ты, Тумур, и ты, Иса.

Шайтан мрачно усмехнулся, услышав свое настоящее имя, и кинул в шамана голову Урдуса, попав тому в бедро. Эри, отшатнувшись, в мольбе сложил руки и сказал:

— Разве вы не видите? Небеса благословили его — кагана Барха, вложив ему в руки карающий меч! Мы все здесь, на Белесе, были полностью безоружны, так велят нам наши обычаи, освященные древностью. Но сияющий Туджеми простер над нами свою десницу — и нечестивцы, посмевшие осквернить хулой и наветами это священное место, подохли, как шакалы! Одумайся, Иса, и поклонись своему повелителю! Будь благословен великий хан!

— Ты смешон, пес Мергенов! — сказал Барх и ногой оттолкнул от себя шамана. — Тебе здесь не место. Убирайся или умрешь.