Закончив повествование о хрыче-грубияне, водителе лошади, Аркашка грустно умолк. Он машинально взял газету и как всегда начал просматривать объявления на последней странице. Вдруг он подскочил как ужаленный и завизжал:

— Эврика! Две эврики! Три эврики! Тетка, побежали в цирк! И как это я раньше не догадался!

Администратор цирка товарищ Лубенец, ведающий хозчастью, встретил нас прямо таки с распростертыми объятиями.

— Вас мне сам бог послал! — радовался он. — Третий день машину не могу допроситься, чтобы вывезти тырсу. Так что доставайте транспорт и забирайте все под метелку. Сколько стоит? Извините, молодой юноша и мадам, я отходами производства не торгую. Наоборот, получите в кассе контрамарки на премьеру.

Окрыленные мы вышли. Аркашка плакал от счастья.

— А транспорт где возьмем? — охладила я его восторг. — На велосипеде повезешь, что ли?

Но мальчишка все уладил на удивление быстро. Он договорился с соседом дядей Сережей, водителем самосвала, о том, что он за определенную, но божескую цену доставит цирковые отходы в садовый участок. Дядя Сережа устроил себе попутную поездку на городскую свалку, и вскоре дело была провернуто.

— Пока что мы ссыпали все у забора, на улице, — докладывал Аркашка. — Ворота заперты, а ключ у папани. Но потом я его перетащу на участок и свалю в траншею, чтобы довести до кондиции. Компост будет — экстра-класс!

Казалось, все в порядке и можно опочить на лаврах. Однако мы рано радовались. Уже на другое утро началось нечто несусветное. К нам позвонили из правления садоводческого кооператива.

— Кто там из Кульковых дома? Немедленно приезжайте на садовый участок, если не хотите нажить себе беды, — пригрозил мужской голос, и повесил трубку.

Анатолий побледнел как обезжиренный творог. Он выскочил на улицу, поймал такси, и вот мы уже вчетвером мчимся по шоссе.

Еще на дальних подступах к нашему участку мы услышали дикий собачий вой. Выло, по меньшей мере, около сотни собак. Собаки собрались возле нашего забора. Вид у них был ужасный: шерсть дыбом, глаза налились кровью. Тут же стояла и очень сильно шумела целая толпа людей. Вид у толпы был тоже весьма воинственный.

— Что случилось? — спросил Анатолий, расплатившись с таксистом, — по какому случаю митинг?

— Он еще спрашивает! — крикнул один из садоводов. — Неужели вы запаха не чуете?

Мы принюхались. Действительно, запах имел место. Для наших мест совершенно нетипичный и необычный. Пахло чем-то диким и экзотичным.

Пахло львами.

Тиграми.

Слонами тоже попахивало.

— Это тырса, — боязливо сказал Аркашка.

— Чего, чего? — спросили садоводы.

— Тырса. Опилки с песком и удобрениями.

— Еще чего! — закричал другой садовод. — Что мы, удобрений не нюхали? Разве нормальные так пахнут? Идем на наш участок и сравним, как наши пахнут и как ваши.

Толпа глухо волновалась, а собаки все больше зверели.

— От такого миазма не только собаки, но и люди рассудок потеряют, — пообещал мужчина с портфелем в руках. — Это что-то ядовитое привезли.

— Отравители! — радостно поддержала его женщина в пижаме, — для своих шкурных интересов готовы всех окружающих довести до безвременной могилы. Убийцы!

Анатолий побагровел от ярости.

— Это твоя работа? — обратился он к Аркадию, показывая на кучу под забором. Обвинение прозвучало двусмысленно, но в пылу прений этого никто не заметил. Кульков — старший взял себя в руки и принял единственное разумное решение.

— Товарищи! Соседи! Коллеги — друзья природы! — обратился он к садоводам. — Прежде всего приношу вам свои искренние извинения, и мы немедленно, сейчас же, устраним причины этого непривычного запаха… Спасибо за внимание, Аркадий, возьми ключ, открывай калитку и тащи из сарая две лопаты.

Я и Татьяна начали готовить обед, а наши мужики работали как одержимые. До вечера все экзотические ароматы были надежно упрятаны под землю, и в город мы вернулись уже совсем успокоенные.

На другой день я позвонила в цирк Лубенцу.

— Товарищ Лубенец! — сказала я елейным голосом, — что же это за товар вы мне подсунули? Это не только лошадиная тырса, но и прочей живности, всех континентов.

— А я разве гарантировал вам только лошадей?! — страшно удивился Лубенец. — Какие оригинальные претензии! И это — вместо спасибо… Послушайте, мадам, в нашем ковчеге есть все на свете: леопарды, жирафы, тигры, львы. Имеется индийская черная свинья, совершенно очаровательное создание. Приходите посмотреть, как она печатает на машинке и говорит по телефону. Полное впечатление! А медвежонок коала? Ведь это его изобразили для эмблемы Московской Олимпиады. Но что, собственно, случилось? Об уродке, насколько, я понимаю, судить еще рано. Ведь всего два дня, как вы нанесли нам визит.

…Цирковой запах оказался стойким. Правда, в следующее воскресенье собаки больше не выли. Но возле нашего забора стояли два очень смуглых человека.

— Граждане, — сказал им Анатолий, — вам чего нужно?

— Нет, — сказал один из смуглых, — но тут очень… как сказайт… карашо. Воздука карашо. Как наша дома.

— А вы откуда? — поинтересовался Аркашка.

— Кения, — в унисон ответили смуглые. И мы оставили их в покое.

— Идея, — сказал Аркашка, скребя ложкой сковороду. — Посадим на участке манго, и, может быть, бананы. Ведь удобрения у нас для тропических плодов самые подходящие.

«Пусть сажает, — подумала я. — И кокосы, и авокадо, манго и ананасы… Пусть сажает, строит, создает. И пусть не ломает, не разрушает, не уничтожает. И благо будет ему и нам, его ближним, тоже…»

А поскольку я человек не только слова, но и дела, немедленно посадила в небольшом горшочке семена жгучего красного перца… Кому что нравится!

— Войдите, кто там? — крикнул дежурный по отделению милиции Бибирев. Дверь тихонько приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулись двое. Женщина и мужчина. Прилично одетые. Видимо, муж и жена.

Наметанным глазом Бибирев подметил, что выражение лица у обоих было одинаковое, робкое и даже затравленное.

— Присаживайтесь. Кто вы такие и с чем пришли?

— Я — Кульков, Анатолий Кузьмич, — обстоятельно заговорил мужчина, — а это — жена моя, Татьяна Осиповна. Живем по адресу: улица Антуана Лавуазье, номер 20-а. Пришли мы с жалобой на восьмиклассника Аркадия.

При этих словах женщина, всхлипнув, сказала:

— Совсем со свету сжил.

— Кулькова, успокойтесь, — сказал Бибирев. — Объясните конкретно, каким образом он сживает вас со свету? Он что? Дерется? Хулиганит? Выражается? Устроил притон?

— Не-ет, — тихо плача сказала Татьяна Кулькова. — Он не выражается. Он не умеет выражаться. Он, знаете, музыку заводит.

— Как музыку? Какую? Со словами?

— Такую. Современную. И с хрюканьем.

— Слова тоже бывают, но непонятные, — вставил Кульков. — Но очень громкая. Со стереоприставкой. Да как завернет во всю мочь!

— Гм… К сожалению, это в нашей действительности имеет место, — согласился Бибирев. — Не вы один страдаете. У нас сотни заявлений подобного рода… А вы не пробовали на этого парня повлиять добром? По душам поговорить? Что-то хорошее для него сделать? Уж не совсем он пропащий, наверно? Есть же у него что-то человеческое?

— Все пробовали! — вздохнул Кульков. — Жена ему пироги его любимые пекла. С курагой. Я финские ботинки в очереди выстоял. И что же? Пироги слопал, ботинки надел и снова за старое.

— Как из школы придет, — печально заговорила Кулькова, — так сразу же включает эту чертовину, а уж потом идет на кухню, греет себе обед и садится есть. И слушает. Да еще из своей комнаты дверь открывает. Чтобы ему на кухню было слышно. И так кушает… Я думаю, что слышно во всем микрорайоне бывает, не только у нас.

— А он вам кто? Сосед?

— Да. В соседней комнате находится.