— Нина Васильевна, сударыня вы моя, с праздником вас. Прошу принять мой презент. Не обессудьте, если не по ндраву. — И он со старомодным купеческим поклоном протянул ей букет из тепличных желтых роз. — Можете бросить цветочки в мусоропровод. Но униженно прошу вас: не выбрасывайте обертку.

Нина Васильевна удивилась, но букет приняла. Она стала его медленно развертывать, а потом начала внимательно разглядывать обертку. И вдруг суровое лицо ее порозовело и помолодело. Она, ласково улыбаясь, поглядела на мужа и бережно разложила на столе немного помятую, но все же вполне качественную долгожданную документацию на строительство экспериментального цеха.

— Ох, — только и смогла она сказать. — И фокусник же ты, Антоша.

А Антон Петрович обрадованно сыпал, как их мешка:

— Некогда прожигатели жизни дарили шансонеткам букеты, завернутые в тысячные ассигнации, или втыкали цветы в бриллиантовые браслетки. Я не купец и не кавалергард, но мой подарок куда дороже. Он стоит, мать-командирша, полтора миллиона полновесных рублей.

— Дороговато, конечно, но, кажется, сделано на совесть, — улыбнулась наконец Нина Васильевна. — Долго же ты мне голову морочил. Сроки подпирают, а то бы нашли и других проектировщиков.

— Госпожа директор фабрики, — запротестовал муж. — Я попрошу!

— Господин начальник проектного бюро, — возразила жена… — не спорьте с руководством!

Зря некоторые товарищи сетуют, мол, невозможно угодить женщине, которая сама работает и получает вполне приличную зарплату. Ее, мол, ничем не удивишь. Она, мол, сама может купить себе все, что нужно и даже не нужно… Неверно это. Ошибочное мнение. Если как следует пораскинуть мозгами, всегда, можно обнаружить вещь, которая вашей жене нужна, ну просто позарез, а купить ее она не может.

Это не только проект нового цеха, как в нашем случае. Это может быть бормашина «модерн», метлахская плитка, оборудование для птицефермы, колодки для обуви нового фасона и т. д. А бывает, что ей на ее предприятии, в цехе, в бригаде, конторе очень нужны кадры. Не хватает рабочих рук. Что же, тогда увольняйтесь со своей работы и нанимайтесь на ее предприятие, в ее контору, цех, бригаду и т. д.

Семейное счастье тоже требует жертв.

Из всех женщин, которых я знаю, самая милая, добрая и чуткая — это Агнеса Васильевна.

В нашей конторе ее любят все поголовно. Любят за легкий характер, за незлобивость и доброту. Никто не сумеет так ободрить, утешить, поддержать человека, внушить ему веру в свои силы и даже возвысить в собственных глазах.

Я это испытала на себе. Недавно меня в парикмахерской так изукрасили — разлюли-малина. Вместо темно-каштанового выкрасили волосы в какой-то огуречно-свекольный цвет. Не голова, а огородная грядка. В общем, как говорят в народе, приходи, кума, любоваться…

Я шла на работу с камнем на сердце. Ну, думаю, сейчас весь секретариат станет надо мной измываться. Хоть бюллетень бери…

Вхожу, опустив голову. Вот-вот разревусь. И тут слышу милый, приветливый голос:

— Какая прелесть! Ведь это же цвет «капуцин», последняя парижская мода. Иришка, где твой мастер взял эту краску? Вот повезло! Представляю, как на тебя глазели в автобусе! (Тут она была права.), — и, нагибаясь, тихонько шепчет мне на ухо: — Здорово ты утерла нос этой Карпаевой. Посмотри, какая у нее сегодня прическа. Будто мокрый пудель на голове устроился. Хи-хи!

И я, взглянув на машинистку Карпаеву, совершенно утешилась. Действительно, мокрый пудель! Надо же придумать!

Да что прическа! Разве мало у людей всяких других забот и неприятностей. И никогда Агнеса не остается равнодушной. Можно сказать, живет жизнью коллектива.

Однажды наш вахтер Акимыч позвал всех нас, кто в секретариате, к себе на квартиру, как он выразился, «на старухины постряпушки». Юридически же он хотел отметить, как полагается, свой пятидесятилетний юбилей служения нашему тресту.

И мы пошли. Подарили Акимычу соковыжималку. Подарок «со значением».

Ну, хорошо. Явились-то мы все. Но кто, кроме Агнесы, с таким живым интересом обшарил все закоулки Акимычевой квартиры?

— У вас не ванная, а музей! — восхищалась она. — Где вы взяли такую плитку? Это настоящие изразцы. Только что без рисунка. А вы бы, Гликерия Петровна, посмотрели у Ледяевых. Не поверите! Все «общественные места» окрашены желтым. И никакой плитки. То-то серость! То-то неинтеллигентность!.. А это что? — И она в каком-то трансе таращит глаза в угол прихожей.

— Да это же встроенный шкаф, — пытается урезонить Агнесу хозяйка Гликерия Петровна. — И у всех нынче так.

— Святая вы простота! — обрушивается на нее Агнеса. — Уже давно шкафы не встраиваются в стены. Говорят, дорого. И подоконников больше не делают. И форточек. И антресолей. Чтобы, значит, подешевле. Кому нужен подоконник или шкаф, пусть сам строит. За такой вот шкаф с моих знакомых краснодеревщик-шабашник содрал пять тысяч.

Я думаю, этому никто не поверил. Но хозяевам все равно было приятно, что у них такой великолепный шкаф.

Сели за стол. Все пьют, едят и хоть бы хны. Не то Агнеса. Она моментально находит нужные слова.

— Вот так «старушкины постряпушки»! — говорит она, расковыривая салат. — Это лукуллов пир, а не… В салате чувствуется кальмар, но как вы придали ему вкус омара? Или это лангуст? Не могу понять. Вы, Акимыч, кокет, скромник. А каков соус! В нем как будто есть шабли.

Акимыч вопросительно смотрит на оторопевшую супругу и сконфуженно отвечает, стараясь не ударить в грязь лицом:

— Насчет шаблей — это хозяйка где-то раздобыла. Ее секрет. Дефицит, прямо скажем. Трудновато нынче с шаблями.

— Очень вкусна рыба, — робко замечает экспедитор Васютин.

— Как она называется?

— Тюрбо, — авторитетно отвечает Агнеса, — тюрбо в соусе тартар.

— Не-ет, не та, а вон другая. В томате.

— Та — мерлан, — не задумываясь, сообщает Агнеса, тыкая вилкой в блюдо. — И где вы берете нее это, Акимыч?

— Сам раздобыл! — расхрабрился Акимыч. — Неплохой тамерланишко попался. — И он в умилении от собственной находчивости кладет Агнесс еще кусок «тамерлана», собственно, трески с луком, и подливает в рюмку зверобоя. Агнеса лихо опрокидывает рюмку и закусывает крохотным масленком, приведя Акимыча в полный восторг.

— У вас все так вкусно, даже страшно. Объесться можно. А вот я недавно была у своих знакомых. К ним, знаете, приехали гости из-за границы. И ужин сделали на ихний вкус. Поверьте, я ушла оттуда, шатаясь от голода. Ничего не могла взять в рог.

— Иди ты! — удивился Акимыч.

— Истинная правда. Представьте себе рагу из удава. Или… трепанги под соусом из каучуконоса…

— Во окаянные! — огорчилась Гликерия Петровна. — Совсем обалдели…

…Как-то в обеденный перерыв мы, женщины секретариата, сидели в скверике и вязали. (Вязать нынче очень модно. Даже мой внук Кирюшка связал себе крючком шапочку, за что получил в школе пятерку по труду.)

Усердно вязала жилетку своему супругу недавно вышедшая замуж инкассатор Лина Ляликова. Мы наперебой давали ей советы относительно домоводства и мужеводства.

— Тебе, Линочка, попался чудный экземпляр, — сказала Агнеса. — Всегда побритый, одетый, трезвый. Поглядеть со стороны и то приятно. Не то, что сынок нашей библиотекарши, Женька. Худющий, как скелет, вечно с книжками под мышкой. Смотреть противно… Я думаю, он эти книжки не читает, а просто выпендривается своей ученостью… Здоровается не глядя, сквозь зубы. Будь у меня дочь, но выдала бы за него ни за какие алмазы. Лучше бы убила собственными руками…

Я не говорю, что у нашей Агнесы нет недостатков. Они есть. Вот, к примеру, чтобы порадовать кого-нибудь, она даже может покривить душой. Однажды я слышала ее разговор с заведующей машбюро Таисьей Викторовной.

— Я просто любуюсь вами, — пела Агнеса, — тоненькая, стройная, как березка. Вам бы Жизель танцевать или Джульетту, а безжалостная судьба забросила вас в эту контору.