Стал я разбираться в этом вопросе детально. Сначала кино посмотрел, потом книгу достал, прочитал трагедию Шекспира. И разобрался. Теперь могу сказать со всей ответственностью — мельчил классик. Из мухи слона слепил.

Думаю, доведись Шекспиру узнать мою историю, он бы ее развез на многосерийный роман. Если, конечно, учитывать денежную стоимость фигурирующих предметов.

Конечно, в наше время утерей платка никого не растрогаешь. Загляните в стол находок — и вы со мной согласитесь. Я понимаю, если бы Дездемона утеряла аккордеон, холодильник или на худой копен импортный торшер, — ну, тогда можно было пойти на скандал. Но платок! Моя потеря была куда дороже. И то никто никого за глотку не хватал и шпагой не протыкал.

Впрочем, расскажу подробнее.

Было это в субботу, летним утром. Выхожу я на балкон, еще не умывшись даже, полюбоваться солнышком. И вижу: на соседнем балконе стоит Петька Митрохин, знакомый мне человек. «Козла» с ним забиваем, на рыбалку ездим. И все такое прочее.

И вдруг меня в его внешности поразила одна деталь. На его приветствие я ответил мелким кивком, а сам нырнул обратно в квартиру и спрашиваю жену:

— Клавдия, где моя пижама?

— Какая пижама?

— Фу, — говорю. — Вроде их у меня две. Известно, какая. Что ты мне на рождение подарила.

Между прочим, симпатичная была пижама. Штаны гладко-синие, а камзольчик в серую и синюю полоску. В общем, точно в такой пижаме сейчас Петька Митрохин красуется на своем балконе. Но об этом я жене ничего не сказал.

А она отвечает:

— Не знаешь, где твои вещи лежат! Сам их раскидает, а я ищи!

Стал сам я искать. Обыскался — нигде нету. А жена тут говорит:

— Совсем забыла. Вчера белье из прачечной принесла. Вон пакет.

У меня от сердца отлегло. Я даже ей благодушно намекнул, что, мол, не то что стирать, а уж и пакет развязать обленилась. Распутал веревочку. Расковырял белье. Нету пижамы!

Стала Клавдия перебирать вещички. Нету пижамы! Зато есть лишний предмет — чужая наволочка с дыркой.

— Привет, — говорю. — Куда девала мою вещь? Найди где хочешь.

Тут она мне заявляет, отстань, мол. Некогда ей, видите. Но я не отстал. Я вспомнил Шекспира.

— Пижама где моя? — реву в исступлении. — Смерть и проклятье!

— И чего бесится из-за пустяка? — удивляется Клава. — Пристал, как пластырь. Ошалел.

— Найди пижаму, я чувствую беду! — продолжаю я. — Меня обманывать? Я на куски тебя изрежу!

И мигом на балкон. А Петька Митрохин продолжает выпендриваться и даже, подлец, закурил сигарету.

— Святое небо! — кричу все в том же духе. — Откуда пижама эта у тебя?

А он отвечает:

— Тайна. Но тебе могу сказать по дружбе. Ее мне подарила любимая женщина. В знак вечной привязанности, — и хихикает, пуская дым колечками.

Вернувшись в комнату, говорю жене:

— Ты, как демон, лжива. Кому-то сбагрила мою пижаму.

Она, не обращая внимания на мои цитаты, говорит:

— Пойду-ка я в прачечную, это они, наверно, потеряли.

— Ну уж нет, — говорю. — Пойдем вместе. А то ты там стакнешься, и я не узнаю правды.

Пришли в прачечную. Объясняю девушке на выдаче, что, мол, нету пижамы. А вот вместо нее наволочка затесалась.

Девица, слушая одним ухом меня, а другим транзистор, говорит странные вещи:

— А что? Вам наволочка не нравится? Залатайте дырку — и еще вполне можно для гостей держать.

— А где пижама? — спрашиваем мы.

— При чем тут пижама? — начинает сердиться приемщица. — Вы же наволочку принесли, а не пижаму. Сами не знают, чего им надо. Избаловали вас. Стирали бы дома, если нашим сервисом не довольны.

Тут Клавдия объясняет, что наволочка не наша, а чужая.

— А зачем брали, если чужая? Там, наверно, хозяева с ног сбились. Ищут свою вещь. А вы унесли и как будто так и надо. Ничего себе клиентурой мы обзавелись!

От таких наглых слов я совсем вышел из себя.

— Подавитесь своей наволочкой, — говорю, — и найдите пижаму.

— Я тебе подавлюсь, алкоголик! За такое хамство и в милицию можно! — кричит прачечница.

Тут я по неосторожности ляпнул жене:

— Так и есть. Ты ее Петьке Митрохину подарила. За моей спиной.

Вот когда прачечница обрадовалась!

— Вот что! За счет государственного предприятия хотите свои убытки покрыть. Шиш вам теперь. А наволочку отдайте. Пока и ее не подарили своему знакомому Петьке.

Теперь Клавдия разъярилась:

— Кому нужно эту рвань дарить! Не видали вашей тряпки!

И так далее.

К тому времени позади нас очередь образовалась, советы дают, комментируют. Один дядька говорит:

— Они, бабы, все на одну колодку. Моя от меня водку прячет. В радиолу. До чего додумалась. И эта тоже. Надо же — мужнину вещь подарить. Низость какая. Ты ее потряси, чтобы понимала.

А Клавка говорит ему:

— Не твое собачье дело, паразит! Свою жену тряси.

На шум и крик вышла заведующая и спрашивает мою жену:

— Это вы, дама, кому-то наволочку подарили, а с нас спрашиваете?

Но тут я заступился как джентльмен.

— Выдумают тоже, — говорю. — Какая нормальная женщина будет своему любовнику наволочку дарить? Да еще с дыркой? Вы лучше скажите, куда девали пижаму.

Тут все запуталось. Никто ничего не понимает.

— Я с вами с ума сойду, — говорит заведующая. — Соня, выключи транзистор. Наволочка или пижама? Да перестаньте галдеть, а то всех выгоню!

Наконец очередь притихла, и заведующая разобралась, в чем суть.

— Так бы и сказали. Пишите заявление. Найдется пижама — вернем.

— А если не найдется?

— Тогда возместим половину стоимости.

Но меня это не устраивало, и я начал протестовать. А тут начался обеденный перерыв, и пошли мы домой.

Пришли, а у дверей уже Петькина жена Тонька караулит, дожидается.

— А-а-а! — кричит. — Разлучница! Это ты моему мужу голову крутишь? Чего он тебе дарил? А? Теперь понятно, куда одеколон девался, целый пузырь «Турандот».

Мне бы заступиться. Я знал, что «Турандот» Петька на опохмелку стравил. Но как раз свидетелей прибежало — полный коридор. И каждый по-своему показания дает.

Пока они там объяснялись, я шмыгнул к Петьке. Говорю ему под влиянием Отелло:

— О зловредный гад! Ну, Петька, говори, как досталась тебе моя пижама? Сознавайся, крутил с моей женой иль нет?

— Вот еще! — говорит он. — Больно нужно. Я люблю стройных блондинок, а она, у тебя не разбери какой масти.

— Не хуже твоей крашеной, — снова заступаюсь я. — Небось как Клавины пироги лопать — так на масть не глядишь. А она тебе, коварному, мою пижаму подарила. Кр-ровь и смерть!

Он глаза выпучил.

— Я думал, ты в шутку. Вот приморозил! Пижама моя собственная.

— Снимай камзольчик, — говорю — проверим. Он снял. Поглядел я на шиворот — мама родная! Номер пятьдесят! А у меня — пятьдесят четыре. Выходит, Клавка ни в чем не виновата. Это прачечную надо крошить в куски. Потеряли, раззявы, пижаму и еще насмехаются.

— Но, Петька, пока мы тут сравниваем номера, может, там льется кровь и летят клочья.

И мы побежали разнимать дерущихся в нашей квартире.

Между прочим, я хоть и ругал Клавку, но пальцем ее не тронул, не то чтобы там душить. И Петьку только посрамил маленько, а дальше этого не пошел. Хотя спорная вещь была, безусловно, много крупнее носового платка. Пижама почти новая, камзольчнк в полоску.

Я это к тому рассказал, что мелкие были интересы в средние века. Любили люди из мухи слона слепить. Масштабы не те были.

А пижаму так и не нашли. Вместо нее лыжный костюм выдали. Чужой.

Недавно ко мне пришла чужая женщина и сказала:

— Вы председатель месткома товарищ Мастикин? У меня к вам секретный разговор.

— Только без доносов, — говорю я. — У нас персональных дел не было и не будет. Коллектив, наш дружный, спаянный чувством локтя, взаимовыручкой. У нас в быту товарищеская взаимопомощь, поддержка, чуткость, — шпарю я по сегодняшней «Колонке редактора».