— Между прочим, я своим трактом доволен, — сказал жалким голосом Коля, — я на него не в обиде. Может, тракт оставим? А?
— Нет! — безжалостно сказал художник. — Хватит с тебя и мозга. Тракт, двенадцатиперстная, поджелудочная железа, всякие там пузыри атрофируются начисто… Может быть, я упустил какие-нибудь детали, но, в общем, изображение почти точное. Чисто духовная личность. Никакой грубости, сплошная мысль. Облако в штанах… Хотя, — задумчиво продолжал дядя, — при чем тут штаны? Одежда тоже будет другая. Из лунного света, что ли. В общем, что-то поэтическое… А знаешь, — вдруг оживился Федор Семеныч, — давай мы это твое изображение покажем той самой девице, с которой ты вечно прогуливаешься по лесу. Зоя, кажется, ее зовут?
Коля похолодел. Лицо его вытянулось. Но дядя, ничего не замечая, продолжал:
— Кстати, я сделаю с нее набросок вот в таком же духе. И у меня будет два эскиза для картины «Люди будущего»… Эге! Вон, кажется, и она! Как говорится, на ловца и зверь бежит.
И дядя быстро зашагал в сад, где под яблонями мелькало розовое платьице Зои.
Не помня себя от огорчения, Коля, спотыкаясь, бежал сзади и позорным голосом унизительно канючил:
— Дя-адя, голубчик, дорогой, не надо! Дядечка Федечка! Я больше никогда не буду!
— Ну чего ты воешь? — обернулся дядя. — Чего не будешь?
— Не буду… излучать флюиды… не буду… мммысленно…
— А землю копать и дрова пилить будешь?
— Буду!! — завопил Коля. — Давай лопатку, порви рисунок!
— Крак! — сказал Федор Семенович, разрывая портрет племянника.
САМОБЫТНЫЙ ХАРАКТЕР
Толя Сенегалов, пятилетний мальчуган с ясными круглыми глазками, был явно не в духе. То ли он объелся фруктовым патом, то ли ему просто надоело пребывать в хорошем настроении, но в этот день абсолютно все вызывало у него недовольство. Он ходил по квартире и брюзжал:
— А каша сегодня была пригорелая.
— Опять дождик собирается, а у меня в ботике дырка.
— Папа на работу ушел. Не может дома спокойно посидеть одну минутку!
И даже перешел на личности:
— У бабушки зуб кривой.
Мать, услышав все это, посмотрела на свое чудо с удивлением.
— Смотрите-ка! У ребенка удивительно острый глаз. Он подмечает решительно все недостатки… Тольчик, на тебе конфетку!
— Это дитя наверняка будет критиком, — с гордостью сообщила бабушка на кухне соседке Марье Антиповне.
Толя все эти отзывы слышал, и ему понравилось быть критиком. Он продолжал брюзжать и на второй день и на третий… А потом привык и ныл уже по инерции.
— На публику работает, — сказал папа, узнав об этом. — Дать бы ему по шее — живо перестал бы дурить. Да нельзя. Не педагогично.
Но один раз по неопытности Толя зарвался и перешел границы, отведенные для великих критиков. Он при гостях назвал бабушку ведьмой. Отец плюнул на педагогику и дал ему небольшую затрещину. А раскритикованная тут же изменила свои прогнозы о будущности внука.
— Никаким критиком он не будет, — оскорбленно заявила она, — а вот хулиган и грубиян из него получится знатный!
Из этого случая извлек уроки и Толя. Он понял, что не всегда следует предавать гласности свои убеждения: подчас за это можно поплатиться. Кроме того, идя в бой, нужно закреплять тылы. А в момент получения затрещины мама как на грех ушла в кухню за пирогами.
Шли годы, и Толя стал школьником. Свои воззрения и принципы он перенес в школу. На приготовление уроков он тратил очень мало энергии, предпочитая расходовать ее на всякие дискуссии. Вскоре он, сам того не зная, научился применять софистику и с помощью этой науки неопровержимо доказывал, что во всех его неудачах виновны только учителя и никто более.
Однажды мать в тесном семейном кругу процитировала его первое изречение:
— «Нет плохих учеников, а есть плохие педагоги. Если у меня по географии двойка, виноват не я, а Клавдия Петровна. Значит, плохо донесла до меня материал».
— Дерзко, но остроумно, — восторгалась мать.
Хорошо, что отца не было дома, а то наш философ обязательно бы заработал взбучку.
Никем не сдерживаемый юный философ в развитии своей теории пошел дальше и вскоре подарил миру новый афоризм:
— Нет плохих детей, а есть плохие родители. Если я…
Но случившийся тут же «плохой родитель», не дослушав сентенции, без всяких проволочек выдал автору гонорар в виде очередного тумака.
Надо отдать справедливость Сенегалову-старшему: считая тумаки и затрещины хотя и немодным, но зато быстродействующим и надежным средством искоренения дури, он не отвергал и других мер воспитания. Но на них требовалось больше времени, а его всегда не хватало.
И все же, когда Анатолий, прихрамывая и спотыкаясь, подбирался к десятому классу, отец улучил минутку и решил поговорить с ним по душам.
— Меня беспокоит твой багаж, Анатолий, твой духовный мир, так сказать. Ребята твоего возраста обязательно чем-нибудь увлекаются: спортом, шахматами, фотографией, техникой. А ты ко всему равнодушен.
— На твоем месте я бы был даже доволен, — рассудительно сказал сын. — Я не алкоголик, не стиляга, не… бонвиван какой-нибудь. Но у меня свои стремления. Я не хочу быть похожим на других и поэтому решил выбрать себе моральный облик, вернее, индивидуальность. Она должна быть оригинальной, самобытной.
Отец никогда не слышал, что можно выбрать себе индивидуальность по вкусу, как носки в магазине. Но время, отведенное для задушевной беседы, истекло, и он спорить не стал, а сказал только:
— Ты и книг не читаешь. Я в твои годы ночи напролет зачитывался Майн-Ридом, Фенимо…
— Я читаю, но не такую чепуху, как ты, — перебил его сын и вытащил из стола два комплекта журнала «Развлечение» за 1900 год.
Отец раскрыл один из них наудачу и наткнулся на соблазнительную картинку, изображающую полунагую дамочку с широченными бедрами и осиной талией.
— Не думай, не это меня волнует, — презрительно сказал сын. — В этом журнале есть такие стихи, которых ни одна собака не знает. Самое основное что они не имеют никакого смысла… А вот еще сборничек. — Он извлек старую, пожелтевшую книжонку. — Чудные стишки! Например, «Сон в лотосе» или «Ржавая модуляция». Ими всегда можно поразить, оглушить. Хочешь, прочту?
И он, слегка завывая, продекламировал:
— Ают оки. Эют юки.
Всплески? Блески? Нет, мракеет.
Тени шастают тягуче,
Ночевает темь плакуче…
Здорово, правда? Это тебе не Пушкин и Маяковский, которых каждый шпарит наизусть. Особенно ловко пишут «Граф Кобургский» и «Черное домино»!.. Подожди, я тебе еще прочту одну штучку…
Отец только плюнул и ушел, горько думая про себя, что он проглядел, как сын стал каким-то странным, нелепым существом. Однако, будучи оптимистом, Сенегалов-старший все же надеялся, что дурь пройдет сама собой. А может, в институте товарищи выколотят.
Но дурь не прошла, и в институте Толя вел себя точно так же. Главным его развлечением было ставить в тупик профессоров вопросами, на которые не смог бы ответить даже целый сонм мудрецов всех времен и народов. Таков был Толин метод «развенчивания авторитетов».
— Видали? — сардонически улыбаясь, говорил он студентам во время перерыва. — Ни черта не смыслят! Ареопаги! Интересно, долго еще будет продолжаться эта болтовня о снежном человеке, о неопознанных летающих объектах и о межпланетных сообщениях? Удивляюсь, за что всем этим астрономам деньги платят! Не можете — не беритесь. По их милости так и помрем не слетавши на какую-нибудь другую галактику.
Не лучшего мнения он был и о медицине:
— Самая древняя болезнь — мозоли, и тех за тысячи лет не научились выводить. Так по милости этих эскулапов и помрем от чумы, брахицефалита или какой другой пакости. Только и умеют новые болезни открывать, как будто старых недостаточно! Кому это нужно, скажите на милость! И над бессмертием никто не трудится. Так и помрем, не узнав, какие бытовые условия будут на закате Вселенной!