— В своем микрорайоне мог и получше высватать, — заметила бабушка Сидорова. — Даже и с комнатой, и с телевизырем «Рекорд».

А бабушка Зельц молча, но с явным осуждением качала головой.

— Ничего! — бодро сказала я. — Емельян Петрович перевоспитает ее. Правда, над повышением ее уровня ему придется потрудиться. Но… Вы знаете, что ответил гениальный скульптор на вопрос о том, как он добивается совершенства?

Бабушки внимательно меня выслушали, но было видно, что они ничего не поняли… Кроме того, что проворонили вовсе уж не такого плохого жениха. Правда, с некоторыми недостатками.

Но у кого их нет?

С этим парнем не соскучишься.

При мне это было.

Сидели мы за обеденным столом: я, сестра Татьяна, ее муж Анатолий. И, конечно, Аркашка. Обед уже шел к концу, когда он выдал очередной номер. Глядя на кусок пирога, что лежал у него на тарелке, он констатировал:

— Яблочный!

А когда никто не отреагировал — он повторил уже громче:

— Яа-блочный! Я говорю: яб-лоч-ный!

— Чего это с ним? — благодушно спросил отец.

— Выпендривается, — сказала Татьяна, — уже ему яблочный пирог не пирог. Может, тебе с гуявой испечь? Или с авокадом?

— Заелся, — сказал отец. — Взять бы ремень, да…

— Говори толком, чего тебе надо от нас, горемычных? — встряла я в разговор. Сигналом к этому послужил ремень.

— Мне — ничего, — ответил Аркашка, и потянул с блюда второй кус пирога. — Яблоки, небось, из магазина «Консервы»? А то, может, с рынка? Где покупали? И почем?

От неожиданности мы все просто онемели. Никогда еще до сих пор Аркашка не интересовался откуда берутся продукты для его, Аркашкина, питания… Придя в себя, мать ответила вопросом:

— А чего бы ты хотел? Чтобы мы воровали яблоки в чужих садах?

— Может, кто-нибудь из посторонних разъяснит мне, чего он все-таки хочет? — с отчаянием в голосе сказал Анатолий, — я отказываюсь понимать этого человека.

— Сейчас сам разъясню, — успокоил его Аркашка, — я хочу знать, почему у нас нет своих яблок и почему у других людей — есть. И почему другие люди и сушат, и соки гонят, и варенье, и мармелад варят, и так, живьем, сырые то есть, всю зиму едят. А мы все тащим из магазина. А потом — на магнитофон денег нет! Почему на нашем садовом участке одни одуванчики растут? Вот погодите, вас еще за эти одуванчики оштрафуют. Весь садовый кооператив сорняками снабжаете.

И тут мы все поняли: у Аркашки появилось новое хобби.

— Сыночек, зайчик мой! — ласково заулыбавшись, объяснила Татьяна, — ты же сам знаешь, на участке работать некому. Мы все лето с отцом в экспедиции, а нанимать людей со стороны просто неприлично. Мы же не плантаторы какие-нибудь.

— А зачем брали участок? — сварливо спросил Аркашка, — это прилично? Его, может, кто-нибудь другой взял бы и выращивал плоды. Вон у Бори Новикова бабушка мексиканские огурцы вырастила.

— Ты прав, — миролюбиво заметил отец, — мы поступили легкомысленно. Знаешь, стадное чувство. Все брали участки, и мы тоже. Ну, что же теперь делать?

— Как что? — для Аркадия все уже было ясно.

— Осваивать участок надо. Но только на вас надежда плохая. Что с вас взять? Пижоны вы. Белоручки.

— На меня тоже не рассчитывай, — быстро ввернула я, — я тоже чувствую в себе пижона.

— Придется взяться самому, — вздохнул Аркашка.

— Господи! — всплеснула руками Татьяна. — Знатный мичуринец, садовод Аркадий Кульков!

— Да он нас разыгрывает или не в себе, — поддержал Анатолий.

Но Аркашку не так-то легко было подавить демагогией.

— А что? Почему Антошка Клюквин смог стать известным цветоводом, а я не могу стать фруктоводом? Чем я хуже? Еще один мудрец сказал, что каждый человек должен вырастить хотя бы одно дерево.

— А этот мудрец часом не сказал тебе, — саркастически заметил отец, — что у нас участок — шесть соток? Это тебе не три горшка с тюльпанами, как у Антошки на подоконнике.

— Во-первых, Антошка экспериментирует у бабки Антонины в деревне Кабанюхе. Там у нее гектар с исходом, — отпарировал Аркашка, — а, во-вторых, у других садоводов не меньше земли, а они управляются, и еще хнычут, что мало.

— Аркадий! — сказал отец, — сейчас я тебе объясню ситуацию, и ты, быть может, перестанешь изводить нас с матерью. Если, конечно, у тебя в голове мозги. А не…

Он подошел к секретеру и вытащил из ящика пожелтевшую от времени бумажку.

— Вот! Официальный документ. Слушай, что в нем написано. «Тов. Кулькову А. К. Лабораторными исследованиями установлено, что почва на вашем участке — тут двоеточие — кислотность — весьма кислая, фосфор — обеспеченность низкая, калий — очень бедная. Механический состав — легко суглинистая». Понятно? (Пауза.) Ничего тебе не понятно. Это все значит, что земля на нашем участке фиговая, и никакой уважающий себя фрукт расти на ней не будет.

— А у других почему? И вишни, и груши, и малина…

— А другие удобрений много внесли. Органических.

— Навоз?

— Аркадий, выйди из-за стола!

— Ну, что ты, Танюша! (это я вмешалась), слово вполне литературное… Ничего, сиди, Аркашка. Правильно папа говорит. Нужна органика: компост, торфокомпост. А это, брат «дефисит». В магазине не продают.

— А где же другие берут, папа?

— Ну… Честно говоря, не знаю. Я просто не занимался этим вопросом.

— И напрасно, — изрек Аркашка.

Отец подавленно молчал.

Я мысленно похихикала, но, увидев на лице Аркадия настоящее неподдельное горе, пожалела парня. В самом деле, он же хочет как лучше. А тут — не то, что помочь, никто понять не хочет.

— Аркаша, — сказала я, — давай-ка подумаем, в каком московском учреждении могут быть лошади, коровы или ослы… Ослы годятся?

— Лошади в милиции есть! — радостно отозвался Аркашка.

— Еще чего! — испугалась Татьяна. — В милицию он попрется!

Во избежание подобных расхолаживающих реплик мы с Аркадием ушли на балкон и стали думать. Кое-что придумали. Наметили план в несколько пунктов. И этот план мой племянник начал немедленно претворять в жизнь.

Прежде всего он отправился в прославленный подмосковный совхоз. Здесь животновод по фамилии Саввич, которому не в диковинку были и иностранные экскурсии, повел его в коровник и прочел ему обстоятельную лекцию о привязном содержании скота.

— Видите, молодой человек? Пол в коровнике решетчатый, поэтому отходы, то есть корма, пропущенные через корову, сами падают вниз, в подвал. А коровы стоят чистенькие, как графини… Из нижнего помещения отходы немедленно вывозятся и складываются в компостные траншеи. Лишнего у нас нет, извини, и не предвидится. У нас все идет в свое хозяйство…

И Саввич закончил совершенно неожиданно:

— А не хотите ли пойти к нам на работу? Нам очень нужны молодые кадры. Работа весьма перспективная.

Все это Аркашка рассказал мне.

— А, может, в самом деле, в милицию толкнуться, — предложила я.

— Мне что-то не хочется, — отверг Аркашка. — Понимаешь, тетка, пусть это будет наш последний резерв. Я лучше толкнусь на ипподром.

У входа на ипподром его встретили два гражданина средних лет, с опухшими от неизвестной болезни лицами. Один из них спросил:

— Рубчик у тебя найдется? Ах, нету? Тогда мотай отсюда пока по шее не наклали.

И снова Аркашка вернулся ни с чем. Всю неделю я была занята и смогла встретиться с ним не скоро. Встреча была трагической.

— Тетка! — сказал он со слезами в голосе. — Не знаю, чего и делать. Всю Москву избегал — ни одной коровы не встретил. Ослов тоже не видал. Случайно наткнулся однажды на лошадь. Она везла флягу с молоком в детский садик. Я спросил деда, который правил, не возьмет ли он меня в подручные. А он как заорет:

— Надоели вы мне до черта! Бегают тут всякие за несчастной животиной — спасу нет! Она уже вся на нервах. Хоть на мотороллер переходи на старости лет: это же надо, лошадь диковиной стала. Страусу не дивятся, а лошади — изумляются.