— А я кошку и не приглашаю, — заявил муж.

Убедившись в процессе дискуссии, что муж уперся крепко и его ничем не своротишь, жена изменила тон.

— Харитоша! — сказала она ласково. — Давай отложим поездку. Хотя бы на год.

— Не могу, — скучно сказал Косяков, запасшись выдержкой.

— В таком случае поедешь один. А кто тебе будет готовить? На общественном питании ты живо заработаешь язву двенадцатиперстной кишки.

— Поеду один, — упрямо сказал муж. — Начихать мне на кишку. Ничего с ней не сделается.

Вечером Дора Михайловна поведала о своем горе соседке по квартире.

— С места не двинусь, — клялась она. — Пусть живет один, как Робинзон, в этом Пустанае, или как его там.

Соседка помолчала, сделав скорбное лицо, потом пошла в свою комнату и принесла журнал:

— Я не смею советовать, Дорочка, но посмотрите сюда.

На обложке журнала красовалась чудная девушка с приятной улыбкой и роскошными каштановыми кудрями. Девушка стояла возле огромной кучи зерна и, по-видимому, была вполне довольна своим положением.

— Читайте, — посоветовала соседка, показывая пальцем в подпись: «Валя Пенкина из совхоза «Молодежный», одна из первых приехавшая на целину».

— Ну и что?

— Как что? А то самое! Развод ему дадут немедленно. Учтут, что вы сами отказались ехать с мужем на целину. Детей у вас нет, а Харитон Васильич — еще хоть куда. Читали вы «Битву в пути?»

Дора Михайловна задумчиво села на мокрую табуретку, с укором глядя на портрет потенциальной разрушительницы косяковского семейного очага.

Но Косякова предавалась этому занятию недолго. Называя мужа размазней, шляпой и тому подобными изысканными существительными, она все же знала ему цену и понимала, что такими мужьями бросаться не следует, если тебе перевалило за сорок и ты не Нинон де Ланкло.

Харитон Васильевич был поражен, увидев на полу шесть увязанных чемоданов.

— Ехать — так ехать вдвоем, — кротко сказала жена. — Кто тебя там будет кормить, бедного! Умрешь с голоду на куче урожая. Но не думай, что это навсегда. Вот уберем порцию этой люцерны или сурепки — и обратно…

…Путешествие протекало спокойно только до Пензы. А на этой станции в вагон принесли телеграмму из главка. Косяков прочитал:

— «Предлагается разыскать запасные части комбайнам. Груз осел Горьком».

— Какой там еще осёл, — сказала жена. — Осел в смысле сел? — Да успокойся ты! Я и сама доеду до целины. Подумаешь, невидаль. Возьми вот этот чемоданчик, в нем продукты, и сходи, пока поезд стоит. Совсем незачем тебе тащиться до Куйбышева.

И Харитон Васильевич слез, крайне озабоченный мыслью, удастся ли ему выполнить это первое поручение для родного совхоза.

Оказалось, не так это просто. Груз из Горького отправили в Рязань. Оттуда железнодорожники переадресовали в Ростов-Ярославский. Там рассудили, что это ошибка, и переслали его в Ростов-Дон. Ростовчане же решили отослать запчасти обратно отправителю, и ящики поехали в Днепропетровск. Груз мотался по разным станциям две недели, и столько же гонялся за ним Харитон Васильевич.

— Так я и знала, — презрительно заявила Дора Михайловна, узнав, что муж задерживается, — Проворонил запчасти. Только со мной препираться умеет, а когда надо оперативно дать по мозгам разгильдяям, — либеральничает. Разиня!

Еще больше проклятий посыпалось на голову Косякова, когда оказалось, что он увез чемодан не с продуктами, а с кухонной утварью.

— Как же я буду готовить? — негодовала Дора Михайловна. — сковородку, чапельник, терку — все увез, ротозей.

— Вы пока ходите в столовую зерносовхоза, — посоветовала соседка по общежитию, заведующая медпунктом.

…День посещения Косяковой совхозной столовой был переломным в жизни работников этого скромного учреждения.

Дора Михайловна хлебнула ложку борща, поковыряла лангет, а потом встала и без околичностей отправилась в каморку директора столовой.

— Недурная у вас столовая, — заявила она. — Скатерти чистые. Есть и соль, и горчица. Но скажите мне, умоляю, кто по специальности ваш шеф-повар?

Директор поглядел в глаза посетительнице и неожиданно для самого себя стал заикаться:

— Из-ви… извини… — лепетал его коснеющий язык.

— Вы о чем? — величественно спросила Косякова. — Я вас что-то не понимаю.

— Я прошу меня извинить, — взял себя в руки директор, — но за неимением специалиста-кулинара — мы взяли парикмахера.

И тут же он рассказал, что работать на фронте питания никто не желает, а все лезут на трактор или комбайн. Парикмахер тоже не хотел, но ему пригрозили стенгазетой, и он, со слезами, но согласился.

— Судя по тому, что борщ ваш больше смахивает на рассол, он и до сих пор рыдает над кастрюлями, — сказала Дора Михайловна. — Ну, вот что. На трактор или комбайн я лезть не собираюсь, ибо мы здесь люди временные. Но муж приедет, видимо, не скоро, и у меня пока есть время немножко помочь вашему шеф-плакальщику.

На другой день работникам пищеблока был преподан наглядный урок кулинарии. В ход пошли вытащенные из косяковского чемодана запасы перца, лаврового листа, корицы, ванильного сахара и желатина.

А во время обеда, когда столовая была битком набита комбайнерами, трактористами и прицепщиками, народом дюжим и отсутствием аппетита, как известно, не страдающим, Дора Михайловна сидела в конторке вместе с директором столовой и нервно листала книгу жалоб.

Вдруг столовая страшно загудела. «Директора — послышался разноголосый рев. — Давай директора сюда!»

— Вот так всегда, — горестно вздохнул директор. — После каждого приема пищи лаются… Пойду, ничего не поделаешь.

Он вышел, а Дора Михайловна осталась недвижима, бледная и трепещущая. «Оскандалилась, Срам-то какой!»

Снова влетел директор.

— Вас требуют, Дарья Михална! Идите.

И наша героиня, еле передвигая ноги, поплелась в обеденный зал. Зал встретил ее таким ревом, что она невольно зажмурилась:

— Ур-ра! Самому лучшему кухарю области слава! — завопил кто-то таким голосом, словно его пропускали через мясорубку.

«Еще насмехаются, нахалы», — пронеслось в голове Косяковой. Но тут к ней протиснулся здоровенный мужчина, держа в руке недоеденный пирожок.

— От имени всей бригады спасибо, гражданочка, — сказал он. — Разве это пирожок? Это мечта, а не пирожок. Дышит, как живой. Поверите, первый раз так пообедали. Мы думали, приедет барыня, персональная жена директора. А вы, оказывается, свой брат, понимаете, что рабочий класс надо кормить с душой. Прямо скажем, попали на свое место.

Зал одобрительно загалдел. А Дора Михайловна стояла, не в силах вымолвить слово, и только слабо пожала протянутую ей руку величиной с детскую голову.

Ровно через две недели после этого дня измученный. Харитон Васильевич вышел из поезда на кустанайском вокзале и отправился в областное сельхозуправление. Дойдя до кабинета начальника, он услышал знакомый голос и остановился. Нет сомнения, это кричала его жена:

— Вы не имеете права меня задерживать! Мне домой нужно! Вы обязаны дать машину. Не могу же я идти пешком с чемоданами и мешком.

В ответ на эту, великолепно зарифмованную заявку на транспорт послышался слабый голос начальника. Что он говорил — нельзя было разобрать. Зато голос Доры Михайловны загремел с новой силой:

— Пожалуйста, давайте хоть, свою личную, все равно, лишь бы багаж поместился.

«Она меня позорит! — ужаснулся Косяков. — Сейчас я ей…»

И он, решительно открыв дверь, шагнул через порог. Со стоном облегчения навстречу ему поднялся хозяин кабинета. Супруга же встретила Косякова довольно спокойно, сказав лишь:

— Долго же ты там валандался. Очень кстати. Поможешь перетаскать чемоданы в машину. Я еду домой немедленно.

— Подожди, Даша, хоть пару дней, — взмолился муж. — Поговорим…

— Ты ошалел, что ли! — всплеснула руками его жена. — Не могу я тут торчать, у меня скоропортящиеся продукты: масло свежее, рыба…

— Ты, сама, видно, ошалела, — огрызнулся супруг. — Собралась везти масло и рыбу в Москву.