— Да здравствует Испания!

— Ты хотел сказать Arriba España![12]

— Без Леона и Кастильи не было бы Колумба и «Святой Марии»![13]

— А ну-ка скажи: Arriba España!

— Леон без Кастильи, какая идиллия!

— Ты у меня скажешь Arriba España, мать твою!

— Да здравствует свобода, Бьерсо для народа!

— Кончай свои дурацкие шуточки, подонок. Повторяй: Arriba España!

— Эй, ты, осторожнее на поворотах! К твоему сведению, когда-то существовала независимая провинция Бьерсо, ты небось этого не знаешь, молокосос?

— Когда это было? До рождества Христова?

— Во времена Кановаса[14].

— Да нет, во времена Кортесов в Кадисе[15]. На что спорим?

— Проигравший угощает.

— Давай спросим у Шнойбера, он все знает. Эй, умник, скажи, когда здесь была независимая провинция Бьерсо, во времена Конституции Кадиса или во времена Кановаса?

Меня задело за живое, какой-то немец лучше нас знает историю Испании! Сам не знаю почему, но я внимательно следил за их спором, все это яйца выеденного не стоит, просто мне ударили в голову две рюмки ликера, но этот Шнойбер был типичным арийцем, такие лица часто появляются на обложках журналов, для меня арийское превосходство не было аксиомой, я ему морду набью — в нормальном состоянии я не агрессивен, — если он посмеет судить о нашей истории.

— Это было во времена Кортесов.

Я вскочил сам не свой.

— А ты откуда знаешь, когда это было, пижон несчастный!

Он был вдвое тяжелее меня, нам бы встретиться с ним в честном воздушном бою, со всеми их «хейнкелями», «мессершмиттами» и «юнкерсами», всей этой техникой, черт бы их побрал, все равно они проиграют, чья-то властная рука легла на мое плечо и заставила приземлиться на стуле.

— Ладно, Аусенсио, поухаживай лучше за девушкой.

Немец исчез, Фараонша села за наш столик, ее красота ослепляла, я даже зажмурился, меня занесло, сейчас или никогда, я поборол робость и нажал на акселератор, больше такого случая не будет, рука сама по себе легла ей на ногу и начала медленно ползти вверх по линии разреза юбки, пока не коснулась розовой подвязки, она улыбнулась, небрежно и в то же время приветливо.

— Сюда еще никто не добирался.

— Почему ты такая сладкая, Фараонша, сегодня ты должна лишить меня целомудрия.

Я проговорился, сам того не заметив, в тот момент я не думал про Ольвидо, алкогольная эйфория сделала меня храбрым.

— Милый мой, целомудрия давно уже нет, ты просто влюблен и ревнуешь, если я не ошибаюсь.

— Ты ошибаешься, но не в этом дело. У меня есть деньги.

Я вытащил из кармана кусок блестящего вольфрама и стукнул им по мраморной доске столика, зазвенели бокалы, в глазах у Фараонши зажглись лампочки арифметических действий.

— И много у тебя этого добра?

— Тонны.

Ховино рассвирепел.

— Давай сюда камушек. Эту ночь Карминья проведет со мной.

— Милый, пусть лежит где лежит, с таким камушком вы можете меня знатно угостить.

— Шампанское! Хочешь шампанского? Пойдешь со мной?

— А что мы сделаем с мальчиком?

Она снова улыбнулась мне очень нежно, я почувствовал, что теряю голову, потом наклонилась, поцеловала меня в щеку, теперь уже ее рука медленно ползла вверх по моей ноге, я напрягся, гипноз скованности сменился страшным возбуждением, и я опозорился во второй раз за один вечер, нет, это уж слишком, я попытался спасти положение, положив на колени салфетку, если она меня выдаст, я ее убью, в ее словах прозвучала снисходительность тети к шалостям мальчика в коротких штанишках:

— Для начинающего совсем неплохо.

Ховино наглел.

— Фараонша, кончай возиться с малолетками, говори цену и пошли в постель.

— Нахал.

Поднялась страшная заваруха, полупьяный, занятый неловкими попытками скрыть с помощью салфетки следы своего позора, я не заметил Шнойбера, стоявшего у нашего столика и разыгрывающего из себя Дон-Кихота.

— Нахал, немедленно извинитесь перед сеньоритой.

— Ты у меня сейчас схлопочешь, парень.

Я сидел за столом, а эти два разъяренных гиганта, возвышаясь надо мной, обмениваясь любезностями, балерина на бицепсах Ховино исполняла, наверно, свой неистовый танец, пытаясь разорвать рукав пиджака и вырваться на свободу, в его жестких черных волосах холодно сверкнула серебряная прядь, сейчас он обрушит свой дикий гнев на эту белокурую бестию, по силе они, пожалуй, равны, кругом толпились любопытные, второй немец — тоже блондин, но совсем другой: маленький, бледнолицый, в круглых старушечьих очках, совершенно трезвый, пытался успокоить своего соотечественника, свободные от работы девочки задрали повыше юбчонки и стали разносить напитки, пытаясь предотвратить неизбежное, я плохо улавливал смысл происходящего, Фараонша говорила что-то малопонятное: «Они оба для меня больше не существуют, я бы пошла сегодня с тобой, но ты не в форме, сохрани себя лучше для своей девушки и не пытайся забрать камушек, я все вижу», черные зрачки хищницы, пожирательницы мужчин, ты ошибаешься, Фараонша, я схватил камень, потому что другого оружия под рукой не было, этому немцу не удастся выйти сухим из воды, противники обменялись первыми ударами, и тогда Фараонша изменила тактику, она прекрасно разбиралась в стратегии и тактике, у нее были свои приемы на каждый случай, сейчас она запела:

Аплодисменты прозвучали коротко и сухо, как выстрел, может, ей и удалось утихомирить разбушевавшиеся страсти своей нехитрой песенкой о родных местах, пробудить патриотизм земляков, однако, как выяснилось, выстрел был настоящим, из дамского пистолета «Деррингер» или что-то в этом роде, поднялась суматоха, из задней комнаты, где уже несколько дней длилась игра, стали вываливаться картежники с потными лицами, вытянутыми от удивления, похожего на страх.

— Где стреляли?

— Там!

В дверях появился дон Кустодио, «Сдобные булочки, Кустодио и К°», пытаясь удержать рукой красную розу, расплывавшуюся по его рубашке, губы его шевелились.

— Он меня чуть не убил…

И рухнул во весь рост.

— Надо вызвать скорую помощь.

Его уложили на стойке бара, роза становилась все больше, партнеры торопливо крестились, «если бы я не видел все собственными глазами, в жизни бы не поверил, вот сволочь», продул всю зарплату за месяц, счет в банке, часы, обручальное кольцо, огород, виноградник, дом, собственную жену готов был поставить на кон, проигрался подчистую, сразу видно, проигрывать не умеет, этот тип способен покончить с собой, за ним пошел дон Кустодио, ему сегодня везло, это был его день, вот он и решил утешить неудачника: «Завтра будет новый день, на то и друзья, чтобы поддержать в трудный момент», а дон Хусто, торговый агент из Сантандера, твердит свое: что скажут завтра в банке и все такое, ударило ему, видать, в голову, он возьми и выстрели ни с того ни с сего в бедного дона Кустодио и был таков, «за что, спрашивается? ничего особенного не произошло, не тот возраст, чтобы разыгрывать из себя разбойника Чарлота»; не скажу, что я полностью протрезвел, но одно понял твердо: надо быть хозяином своей судьбы, я ухватился за образ Ольвидо, как утопающий за спасательный круг, и это не было торможение по Фрейду или как это у них называется, просто я пришел в себя, меня поразило хладнокровие Фараонши, ни на минуту не выпуская из-под контроля ситуацию, она взобралась на стол, на этот раз подвязки прикрыты юбкой, и быстро привела нас в чувство, произнеся совершенно нормальным голосом:

— Сеньоры, полиция дает мне десять минут, очистите помещение, оставьте меня с девочками в покое и запомните: здесь ничего не произошло.