Бывают решения, в которых раскаиваешься сразу же, в данном случае я имею в виду не предложение мистера Уайта, а мое согласие спрятаться в конуре под лестницей, это была пытка, я задыхался, страх, вызванный не только замкнутым пространством и размерами конуры, но и ощущением, что я снова в заточении, от моей ноли ничего не зависит, я опять во власти других, они могут найти меня, духота, сырость, пот катится ручьями, как в турецкой бане, говорят, там полно педерастов, пожалуй, единственное преимущество моей конуры; я расстегнул рубашку, скинул сандалеты, доставшиеся мне в наследство от беглого отца Ольвидо, на размер больше, чем надо, кругом тараканы, пусть ползают, сверху слышны шаги, ритмичные — это Ангустиас, уверенная походка хозяйки дома, беспокойное шарканье — Анхель младший, на его походке сказывается не только хромота, но и постоянная раздраженность, шагов Нисе не слышно, наверно, уже легла спать, представляю себе страх тех, кого в свое время дон Анхель прятал в этой норе, когда раздавались шаги по лестнице; ступенька, еще ступенька; дверь конуры оклеена обоями и завалена всякой всячиной, коробки из-под медикаментов и прочий хлам, снаружи почти незаметно, немало людей спас он в свое время, многие были его политическими противниками; в конуре умещалось только старое кресло, в котором можно было сидеть, но сколько? час, может быть, чуть больше, как же они выносили тут несколько дней, не имея возможности встать, китайская пытка, зачем я согласился, слово дона Анхеля для меня закон, «лезь скорее туда, я постараюсь от них отделаться», решение было принято мгновенно, они уже были у дверей, едва я сел в это проклятое кресло, зазвенел колокольчик, они сразу же прошли в заднюю комнату, через щель плохо подогнанной двери — хоть бы они не заметили, успокойся, без света ее заметить трудно — я мог наблюдать, один был мне знаком, но он помалкивал.

— У вас есть разрешение на обыск?

— Если вы намерены противиться обыкновенному визуальному осмотру помещения, я занесу это в протокол как отягчающее обстоятельство.

— Да нет, я просто сторонник соблюдения формальностей. Проходите, пожалуйста.

Беда никогда не приходит одна, известно, что благими намерениями ад вымощен, у меня накопилось около ста килограммов вольфрама, кое-что я продал, расходы, убытки и прочее, в результате осталось около пятидесяти, небольшое состояньице, и я решил помочь моей семье — как мне еще их называть — выплатить долги, короче говоря, сделать им подарок; набил мешок и перекинул его через спину мула, взятого напрокат у кузнеца Майорга, приладил упряжь и уложил еще два мешка дрока для маскировки; я все время колебался, не знал, что лучше: то ли продать вольфрам и дать им деньги, то ли вручить мой дар натурой, почему-то это мне казалось более эффектным, не исключено, что так будет лучше, у дона Анхеля хорошие связи, он сумеет продать выгоднее, чем я; пока я колебался, прошел слух, что налоговое управление прочесывает наш район, и я решился на второй вариант, чтобы сэкономить время; ночью навьюченный мул на дороге, что маяк на берегу — вечно меня преследует море, я его никогда не видел, только в кино и во сне, мне снилось, что я богат и отдыхаю летом на побережье в Ла-Карунье, на берегу Атлантического океана, — я разгрузил мешки у дверей с огромной вывеской «АПТЕКА», позвонил и вспомнил про голубое одеяльце, опять я жду, чтобы эти добрые люди впустили меня в свой дом, правда, на этот раз я принес им свои дары, что не скажи, приятно. На пороге появился дон Анхель, в его голосе звучала тревога:

— Что это?

Я правильно понял его вопрос, деликатный человек не мог спросить: «Для кого это?»

— Это для вас. Вернее, одна половина Виторине, а вторая — вам.

— Не говори глупостей, Аусенсио, что касается Виторины, то это справедливо, вторая половина твоя, ты его добыл, и он по праву принадлежит тебе.

— Мне хотелось бы отблагодарить вас за все.

— Ты мне ничего не должен.

— Речь идет не о долге, я нервничаю, не знаю как сказать, это — подарок, ведь я никогда ничего вам не дарил.

— Слишком много денег.

— Слишком много не бывает.

Зачем он так говорит, мы сейчас разругаемся, если он воспринимает мой подарок как унизительную подачку, все пропало, такие люди, как он, не прощают подачек, к счастью, появился Хелон.

— Они идут сюда.

Объяснения не потребовались, дон Анхель сразу понял, кто именно идет.

А ну-ка, сыпок, быстренько кидай эти камни в бочку.

— А мне как быть?

— Лезь скорее туда, я постараюсь от них отделаться.

Я спрятался в конуре под лестницей, к двери придвинули бочку и две больших коробки из-под бикарбоната и салициловой кислоты, в детстве мы называли ее «чих-чих», рассыпем, бывало, в классе, и все начинают чихать и чесаться, а вообще-то ее применяли для консервирования помидоров, один грамм на кило, вот она, эта кислота, стоит под самой дверью, не хватает только, чтобы я начал чихать. Лучше вообще не дышать, любое неосторожное движение может выдать меня, одного из них я знаю, его зовут Хасинто, неплохой человек, хотя и носит треуголку гражданской гвардии, то есть жандармерии, «покрывшей себя неувядаемой славой», второго я видел впервые, наверно, налоговый инспектор или как они там называются, злое лицо, не надо было прятаться, лучше бы я убежал дворами, и что это за чушь я плел дону Анхелю про благодарность, наши отношения деньгами не измеришь, он разорился только потому, что не хотел пачкать руки, получать проценты с капитала и все такое прочее, ему чужда корысть, настоящий сеньор, все эти биржевые спекуляции не по нему, он не любил говорить о деньгах, о своем состоянии, вот оно и уплыло, как не было, его считают ни к чему не пригодным идеалистом, но мне нравится эта щедрость и неприспособленность, обычно раз в год на площади перед домом собирались арендаторы, в корзинках — подношения из собственного сада, на устах — полуправда, полуложь, ничего, мол, в этом году не уродилось, каждый год одно и то же.

— На этот раз я не могу заплатить вам, дон Анхель, очень плохой год, детей нечем кормить.

— Не волнуйся, главное — была бы здорова семья, может, повезет на следующий год.

Он считал неприличным говорить о деньгах, зато кредиторы, осаждавшие его каждый год, так не считали.

— Срок истек, дон Анхель.

— Плохой год, вот на будущий год…

— Мне очень жаль, но банк не может ждать, если бы мы всех ждали, давно бы разорились.

— Из-за меня разоряться не надо, выполняйте свой долг.

У него конфисковали в счет долга все земельные участки, состояние испарилось, и не будь аптеки, он пошел бы по миру.

— Проходите, пожалуйста, чем могу служить?

Как всегда вежлив и предупредителен, рядовой Хасинто явно нервничает, он обязан дону Анхелю, который вылечил его жену от какой-то женской болезни, детей от лихорадки, — а у него самого вывел солитера, никто не мог помочь бедняге, ни врач, ни Эндина Колдунья, ни даже Пресвятая дева, покровительница его родной деревни Драгонте, а дон Анхель помог, но воинский долг превыше всего, и теперь ему приходится строить из себя бог весть что, сопровождая этого противного инспектора.

— С вашего разрешения…

Не дожидаясь разрешения, налоговый инспектор проткнул длинным прутом коробку с бикарбонатом и все остальные коробки, попавшиеся ему на глаза.

— Вы удовлетворены?

— А что в этой бочке?

— Что в ней может быть, белое вино последнего урожая, если не возражаете, налью вам стаканчик…

— Откройте бочку.

— Вино еще не дошло и может прокиснуть, если мы откроем бочку.

— Ничего ему не сделается.

Этот подонок сам открыл бочку и мерзко ухмыльнулся.

— Что скажете сейчас?

Меня заколотило, но дон Анхель сохранял полное спокойствие, его ответ был потрясающим, я еле удержался, чтобы не зааплодировать.

— Хотите попробовать, налейте себе стаканчик, оно еще не дошло до кондиции, но все же весьма приятно на вкус.