— Баста, можешь мотать отсюда.

— Он не может. Я сам его вышвырну, хорошо?

— Валяй!

Жуткий удав распался на отвратительные кольца, его яркие краски поблекли на землистых небритых лицах молодчиков из бригады «Газ», шеренга людей, стоящих напротив нас, распалась, уступая нам дорогу, чтобы мы могли подобрать тело, брошенное кем-то на траву, женщины стегнули волов, телега тронулась, немазаные колеса глухо стонали, обезображенное до неузнаваемости тело, сплошное кровавое месиво, с таким же успехом могло принадлежать не только Лоло Горемыке, но и Сиду Кампеадору или королеве Хуаните, оно лишь отдаленно напоминало человеческое.

— Боже мой, что это такое?

Живодер ухмыльнулся.

— Рад, что вы были здесь. Теперь вы сможете подтвердить, что мы его и пальцем не тронули. В таких глухих местах каждый может разбиться, падая со скалы.

Я посмотрел на Мануэля Кастиньейру и почувствовал, что меня сейчас вырвет, если человек не умирает от палочных ударов, значит, ему жить и жить.

Ховино умолял, просил, угрожал каждому из членов семьи Поусада в отдельности, пока наконец не убедил их, что они сами, сообща, приняли такое решение.

— Сегодня или никогда.

Светало, в окно главной спальни дома Элоя виднелись «черные тучи, несущие угрозу королевству Вити-цы», мы еще не забыли тексты, которые учили у дона Панкрасио, погода явно изменилась к худшему, из расщелин на западных склонах гор ползли темные клубы облаков.

— Если над обрывом Фриеры начнет лить дождь, то он зарядит на весь день.

— А может, и дольше, но — сегодня или никогда.

— Пойду разбужу ее.

Приска отправилась одевать бабку, а Элой — запрягать мула. Ховино держался в стороне, зачем ему вникать в тайны старинной семейной легенды, не дающей покоя донье Оде и сподвигнувшей ее на такой шаг, старушенции уже, наверное, лет под двести, чтобы развлечься, он было просунул руку под одеяло, чтобы ущипнуть Селию за ляжку, но сегодняшнее утро не располагало к утехам.

— Ну ты и охальник, лучше пойди займись своими людьми, если хочешь, чтобы все было в порядке.

Селия была права, Ховино мгновенно оделся и пошел будить свою команду, великолепную четверку, однорукого Карина и трех других, Пару, Вилью и Кабесу, которых так называли по имени деревень, где они родились, Парада-Сека, Вилья-Либре-де-ла-Хурисдиксьон и Кабеса-де-Кампо, им пришлось ждать во дворе, пока закончится ритуал одевания бабушки, сегодня был ее день, и она хотела полностью им насладиться.

— А она сможет добраться?

— Спорим, что да?

Ириске пришлось выдержать все капризы старухи, «одевай меня не спеша, потому что я тороплюсь, говорила мне хозяйка», с тщеславной гордостью она выволокла из сундука, где хранилось всякое старье, костюм для верховой езды, подаренный ей в конце XIX века графиней де Кампоманес, которой она служила верой и правдой, об этом свидетельствовали подаренные хозяйкой украшения, тупоносые туфли на низком каблуке, белые накрахмаленные нижние юбки, приталенный жакет из плотной шерсти и широкая юбка, сшитая по тогдашней моде, «все сидит на мне ну точь-в-точь как на покойнице графине, наша Вильяфранка славилась тогда красивыми женщинами».

Батистовый шарф амазонки прикрывает морщинистую шею, рот у старухи не закрывается ни на минуту.

— Ой, правда, вы действительно похожи на знатную даму, таких в «Белом и черном» показывали.

Ну что ты понимаешь в знатных дамах, чего ты видела-то, кроме своих четырех стен? что у вас за жизнь? куча-мала какая-то!

— Бабушка, давайте лучше не будем об этом!

— Смотри и учись, как надо делать.

Старуха напялила на голову уродливую, похожую на ведро шляпу с высокой тульей, взглянула на себя в зеркало и одобрительно покивала, наконец-то сбудется ее мечта! Приска вздохнула.

— Да поможет нам Пречистая дева Драгонте!

— Ты лучше при мне даже имени этой дряни не произноси, как она поступила с бедняжкой доном Ресесвинто! видать, почище паскуда, чем Пречистая дева Энсины, а еще считается покровительницей Бьерсо!

— Как вы можете такое говорить о Непорочной деве?

— Не мели чепуху, черт возьми, если уж говорить о непорочности, так, по-моему, единственной непорочной девой здесь осталась я одна.

— Не буду спорить, бабушка.

Пошатываясь, она сама, без посторонней помощи, вышла из дому, у порога сын подхватил ее за талию и как амазонку подсадил в нарядное седло красавца коня, затем вскочил сам, устроившись позади и поддерживая старуху, чтобы она не потеряла равновесия и не свалилась. Они двинулись в путь в сопровождении одних только мужчин, спеша на поиски трех сундуков с сокровищами, зарытых высоко в горах, собственно говоря, им был нужен сундук с золотом, найди они какой-нибудь другой, радости было бы мало, путники шли, как положено в таких случаях, гуськом, зонтики торчали над ними частоколом, дождь нужен был позарез, если он не пойдет, то откуда тогда возьмется знаменитая струя, однако, судя по небу, опасаться нечего, вот-вот польет как из ведра. С того момента как они вышли из селения, направляясь к Золотой долине, не произошло ничего особенного, разве что, несмотря на глубокую секретность, в которой готовился поход, число желающих в нем участвовать все увеличивалось, к ним присоединилось уже человек пятьдесят.

— Осторожнее там с лошадью, не дай бог ей споткнуться, а то старушка того и гляди может рассыпаться.

От Золотой долины дорога круто поднималась вверх к Адскому утесу, взбираться по ней было мучительно трудно, местами дорога разветвлялась на узкие тропинки, на которых едва могла ступить лошадь, их протоптали бесчисленные искатели кладов, день и ночь рыскавшие но горам, вдвойне трудно одновременно удержаться на ногах и не сбиться с пути, который указывала донья Ода.

— Горячо, черт вас возьми, идите туда, там горячо.

Она командовала, как в детской игре, когда ищут спрятанное сокровище, горячо, значит, так держать, вперед, мы уже близко, холодно — мы отдалились и надо поворачивать. Начали падать первые капли дождя.

— Она что, издевается над нами?

— Помолчи, а то еще, чего доброго, взбеленится!

— Горячо! Горячо!

На одном из крутых поворотов кавалькада вдруг застыла на краю обрыва, как бронзовая статуя на каменном пьедестале. И как бы испытывая стойкость людей, полил дождь, он падал сплошной завесой, шлифуя красно-желтые камни и полируя зеленые листья, настоящий потоп, воздух насытился электричеством, лошади, упираясь в каменный грунт, высекали подковами искры, и смешавшийся конь был первым, кто проявил здравый смысл, отказавшись продолжать путь.

— Я сказала «горячо», чтоб вам пусто было.

Старуха одной рукой придерживала свою несуразную шляпу, которая как пугало торчала над раскрытыми зонтами, а другой подталкивала сына, ее дубленая кожа была непроницаема для дождя, то был ее день, и вода — это как раз то, что нужно, она рассказывала об этом тысячи раз, никто сейчас не мог идти на попятную.

— Мама, как вы себя чувствуете?

— Горячо, ты что, меня не слышишь?

— Животное отказывается идти. А вы, мама?

— А ты стегни его как следует куда надо, увидишь, как он поскачет.

Господи, да они все насмерть разобьются! Элой спешился и силой стащил с седла донью Оду, упорство лошади остановило всех, задние, падая и поднимаясь, теснили передних, чтобы посмотреть, что там происходит.

— Ведь так и шею свернуть недолго, мы что, рехнулись?

Некоторые, настроенные скептически, промокнув до нитки, решили повернуть назад.

— Бабка прет как танк, ей хоть бы что, а мы за ней как стадо баранов.

— И кто только выдумал эту затею?

— По-моему, Менендес.

— Только этому придурку такое в голову могло прийти, я пас.

Донья Ода упрямо стояла на своем, для нее существовало только два пути, или они найдут сундук, или веревка на шею, неужели она испугается какого-то дождя, если сейчас наконец должно свершиться то, о чем она мечтала с детства? Ей плевать, если при этом они все свалятся вниз. Она даже помочилась от избытка чувств, не теряя при этом своего достоинства.