— Я понимаю, вам нужны деньги, времена тяжелые, ну а мы-то как? У всех семьи, дети, еще одну неделю поработаем на сборе вишни и все, до самой вендимии[2] ни копейки больше не получим, вам легче добыть деньги, может, мы вам соберем немного…

— Все!

— Но ведь нам платят гроши…

Десять песет за работу от зари до зари, обобрать все деревья в долине, вишню отправляли на консервный завод в Ледо, вишня в сахаре, вишня — богатство Бьерсо, лучше всего вишневая настойка, хватишь полстаканчика — и готов, только собирать вишню тяжело, да и то считай, что тебе повезло. Тут заговорил Хенаро, рука в кармане пиджака, у него там, конечно, пистолет, шестизарядный кольт, кто-то рассказывал, ну все как в кино.

— Сами виноваты, кретины, хозяева вас обирают, а вы молчите, требовать надо, пусть платят по справедливости.

Не те времена, чтобы требовать, благодарить надо, любил повторять Эрмеландо, мастер с консервного завода, единственный человек в Кадафреснасе, у которого есть постоянная работа, кто с ним захочет портить отношения, «вы ведь мне не станете подкладывать свинью», да и к чему бы это привело, если каждое утро выстраивается целая очередь безработных, вдруг кто-нибудь заболеет и не выйдет на работу, слабая надежда, совсем уж надо помирать, чтобы не встать с постели и не доползти до разделочного стола на фабрике.

— Не забирайте все, оставьте хоть что-нибудь…

— Кончен разговор, эй, ты, давай раскошеливайся.

Этот тип в плаще начал собирать деньги, он уже запихивал в карман вторую тощую пачку засаленных мятых бумажек, как вдруг раздался властный окрик:

— Стой! Именем закона!

— Мать вашу… Смываемся!

Поднялся переполох, загремели выстрелы, крики людей заглушили чириканье воробьев, а запах пороха — аромат свежескошенной травы. Завязалась перестрелка, события стали разворачиваться с такой быстротой, что восстановить их потом не было никакой возможности, если бы, скажем, кто-нибудь поставил перед собой такую задачу. Один из бандитов рухнул, второй, с пистолетом, начал отстреливаться, сеньора Мария упала как подкошенная, молодчики в очередной раз уносили ноги от правосудия, бежали как косули. Тибура распирало от злости, он бросил первый камень, все последовали его примеру, у бандитов была только одна задача — не попасть в руки патруля, сержант и трое рядовых, которые внезапно появились на склоне горы, поросшей густым кустарником, они неслись вниз по склону, прыгая как зайцы с камня на камень, скользя по траве, так они добежали до поворота, где Элой стоял подобно соляному столбу — Селия воспользовалась замешательством и убежала по проселочной дороге к себе в Беарис, — злость, подогреваемая запоздалым стыдом за трусость, ослепила его, кулак с зажатым камнем взметнулся сам по себе, помимо его воли, теперь он тоже будет довольствоваться воспоминаниями, «она уже совсем была готова», и он швырнул камень, что-что, а камни за тридцать лет жизни он научился бросать, его камень оказался самым метким, прямо в голову, разбойник упал как подкошенный, потом дернулся, перевернулся и уткнулся лицом в ручей, как будто очень пить хотел, вода сразу окрасилась в розовый цвет, Элой точно знал, что это был его камень, с такого расстояния он не мазал, и все-таки предпочел не вносить ясности в этот вопрос, пусть гадают, «кто это попал? чей камень?», другой бандит был мертв, шальная нуля попала прямо в сердце, женщины обступили сеньору Марию, дробь угодила ей в бедро, кровь так и хлестала.

— Жива, жива! Как вы себя чувствуете, сеньора?

— Видишь, снова месячные появились, — нашла в себе силы пошутить Мария, — и на старуху бывает проруха.

— А это кто же? — поинтересовался сержант, подняв за волосы голову, мокнувшую в ручье.

— Пресвятая дева, да ведь это Эваристо.

— Из таверны, что ли?

— Бог с тобой, Варне из таверны сидит спокойно дома, а это пономарь из Драгонте.

— Точно, тот, что наставил рога дону Ресесвинто, приходскому священнику, и был вынужден податься в горы.

— Думаю, он сбежал по другой причине.

— Вам виднее, сержант.

Появился лейтенант, а с ним еще трое рядовых — полевая форма, пилотки вместо треуголок, подсумки с патронами, видно, они тут оказались не случайно. Лейтенанта Чавеса узнали все, о нем шла худая слава жестокого человека, тяжелая челюсть, квадратный подбородок с ямочкой, в общем, внешность охотника на беглых преступников, он с ходу обрушился на сержанта:

— Слепой крот, кретин, нужно было брать их раньше, когда мы напали на след этого подонка Чарлота, а сейчас он опять смылся, на что ты надеешься, тупица, наверно, ожидаешь повышения но службе за военные заслуги?

— Дела не так уж плохи, мой лейтенант, один убит, Эваристо у нас в руках…

— На черта он мне нужен! Пусть бы навсегда остался лежать в этой канаве, меньше волокиты судье. Обыщи его. Остальные — ко мне!

Лейтенант переписал имена и фамилии всех потерпевших, их вызовут для дачи показаний, на жалобы — «у меня отобрали все, что я заработал за неделю» — он вообще не реагировал, заявлении подавать только в письменной форме. Зато подробно объяснил все, что касается вознаграждения.

— Согласно закону о беглых преступниках каждый, кто помогает в поимке этих тварей, получает в награду ружье марки «Сараскета». Итак, кто ему проломил череп?

Элой ощутил на себе взгляд Чавеса, это был ты, кому не хочется иметь такое ружье, два ствола, утопленный курок, на прикладе чеканка, шикарная штучка, только в глаза сильно бросается, будешь ходить как клейменый бык, сразу засветишься, с беглыми лучше не связываться, у них железный закон, предательства не прощают, действует безотказно, все боятся и молчат, лучше уж остаться без ружья и не корчить из себя героя, один он, что ли, бросал камни, может, кто-нибудь и захочет получить награду, «любой мог убить его», заявил Элой, великодушно уступая честь геройского поступка, не лезь не в свое дело, а то хуже будет, во все времена было так, думал Элой, пытаясь остаться незамеченным, первый камень в того, кто лезет не в свое дело, в церкви деревни Корульон, всего несколько километров отсюда, он видел изображение святого Стефана, побитого камнями, камень в ближнего своего — обычное дело, аптекарь из Какабелоса знает уйму библейских притч, хотя никто толком не понимает его намеков, история повторяется, говорит он, все, что сейчас происходит, возможно потому, что когда-то это уже происходило, и именно поэтому произойдет когда-нибудь еще, вечный возврат к прошлому это не просто миф, ну вот, можно вздохнуть свободно, ружье вручили Тибуру, бандиты отняли у него все до копеечки, он как бы получил компенсацию, это другое дело, тут и говорить нечего.

— Все до копеечки, мой лейтенант.

Сержант протянул Чавесу пилотку, в которой лежало нехитрое имущество пономаря Эваристо (не путать с Варисом из таверны): пачка табака, дешевая папиросная бумага, допотопная зажигалка с кремнем и трутом, пустой магазин от пистолета, который так и пе нашли, и уж совсем непонятно откуда взявшийся черный камень.

— Документы?

— Абсолютно никаких, даже удостоверения личности нет.

— Что-нибудь сказал?

— Ни слова, едва жив.

— Мда, любопытно.

Лейтенант ваял камень в левую руку, он одинаково хорошо владел обеими руками, как и положено охотнику на беглых каторжников, и задумчиво взвесил на ладони, как будто его интересовало что-то скрытое от простого глаза, черный камень с металлическим блеском и небольшими вкраплениями кварца, очень тяжелый.

— Тяжелый как свинец, — заметил сержант.

Камень многое рассказал Чавесу, теперь понятно, почему Чарлот, бывший когда-то забойщиком в шахтерском поселке Антрациты и прекрасно знавший родные места, предпочел промышлять грабежом довольно далеко от дома, в горах Бимбрейра, у самой высокой горы Сео, сюда не добирался еще никто из беглых, видно, у него здесь был свой расчет, он что-то разнюхал, да никак не мог воспользоваться тем, что нашел, юридических прав у беглого каторжника, прямо скажем, никаких, вот и хранит свою тайну.