— Волчица! Волчица! — шепотом произнесли несколько подручных метра Жака, узнав мадемуазель Берту.

— Что вам здесь надо? — воскликнул предводитель бунтовщиков. — Вы разве не знаете, что я не признаю за вашим отцом власти, какую он хотел бы распространить на мой отряд, и отказываюсь вступать в его часть?

— Замолчите, глупец! — приказала Берта.

И, устремившись к Малышу Пьеру, она опустилась перед ним на колено.

— Прошу прощения, — сказала она, — за всех этих невежественных людей, вас оскорблявших и угрожавших вам, той, кто имеет все права на то, чтобы ее почитали!

— О! Скажу вам честно, — радостным голосом произнес Малыш Пьер, — вы появились весьма вовремя! Если бы вы не подоспели, нам бы плохо пришлось, а вот этот несчастный юноша обязан вам не чем иным, как своей жизнью, ибо эти господа уже вознамерились его повесить — ни больше и ни меньше, — а меня пообещали отправить для компании вместе с ним.

— Бог мой! Все было именно так, — подтвердил Мишель (Обен Куцая Радость, увидев, какой оборот принимали события, успел уже поспешно развязать его).

— Но мне кажется, — с улыбкой произнес Малыш Пьер, указывая на Мишеля, — что этот молодой человек вполне заслужил, чтобы к нему проявила сочувствие какая-нибудь добрая роялистка, вроде вас.

Берта в свою очередь улыбнулась и опустила глаза.

— Вот вы и займетесь им вместо меня, — продолжал Малыш Пьер, — надеюсь, что вы не станете на меня сердиться, если я поделюсь своим мнением о нем с вашим отцом, чтобы выполнить обещание, которое я ему дал.

Берта низко склонила голову, чтобы поцеловать руку Малыша Пьера, и никто не заметил, как зардели ее щеки.

А тем временем, бормоча на ходу слова извинения, к ним подошел метр Жак, смущенный проявленной им оплошностью.

Несмотря на глубокую неприязнь, которую ему внушал этот человек, Малыш Пьер понял, что из политических соображений ему не стоит показывать свои чувства, за исключением досады.

— Вы, возможно, руководствовались самыми благими намерениями, но методы, какими вы их претворяли в жизнь, достойны всякого порицания и могут привести лишь к тому, что мы прослывем бандитами с большой дороги, какими были в прошлом соратники Иегу. Я надеюсь, что впредь это не повторится.

Затем, обернувшись к Берте, словно все люди вокруг перестали для нее существовать, Малыш Пьер сказал:

— А теперь расскажите мне, как вы напали на наш след?

— Ваша лошадь, видно, почуяла наших лошадей, — ответила девушка, — и мы, встретив ее, поспешили спрятаться, ибо услышали, что ее преследовали солдаты. Увидев колючки, украшавшие несчастное животное, мы сразу же поняли, что вы избавились от нее лишь для того, чтобы уйти от преследователей; условившись встретиться в Ла-Банлёвре, мы решили разойтись в разные стороны и начали вас искать. Пробираясь лесом, я заметила огоньки, а затем уже услышала гул голосов. Я спешилась с лошади, чтобы своим ржанием она не выдала моего присутствия. Когда я подошла поближе, в общей суматохе никто меня не увидел и не услышал. А все остальное, сударыня, вам уже известно.

— Прекрасно, — ответил Малыш Пьер, — а теперь, Берта, если этот господин предоставит мне проводника, мы направимся на ферму Ла-Банлёвр! Признаюсь, что от усталости я валюсь с ног…

— Вашим проводником, сударыня, буду я, — почтительно отозвался метр Жак.

Малыш Пьер кивнул ему в знак согласия.

Метр Жак слов на ветер не бросал.

Десять мятежников шли впереди, освещая дорогу, в то время как метр Жак, в окружении десятка других, сопровождал Малыша Пьера, сидевшего на лошади Берты.

Спустя два часа, когда Малыш Пьер, Берта и Мишель заканчивали ужин, на ферму прибыли маркиз и Мари; и г-н де Суде обрадовался от всего сердца, увидев, что тот, кого он накануне называл своим юным другом, находится в безопасности.

Мы должны признать, что маркиз, будучи человеком старорежимным, умерял свою радость, сколь бы горячей и искренней она ни была, свидетельствами самого глубокого уважения.

После ужина Малыш Пьер отвел маркиза де Суде в дальний угол и о чем-то с ним долго беседовал под внимательными взглядами Берты и Мишеля, чье волнение заметно возросло, когда на ферму пришел Жан Уллье; в эти минуты маркиз де Суде направился к молодым людям и, взяв руку Берты, обратился к Мишелю:

— Господин Малыш Пьер сейчас мне поведал о том, что вы мечтаете жениться на моей дочери Берте. Возможно, у меня были другие планы относительно ее будущего; однако, откликнувшись на настоятельную просьбу вашего прелестного заступника, я не могу вам ответить отказом и обещаю, что по завершении кампании моя дочь станет вашей женой.

Мишель меньше бы удивился, если бы молния сверкнула над головой.

В тот миг, когда маркиз взял его за руку, чтобы вложить в нее руку Берты, Мишель хотел было обернуться к Мари, как бы призывая ее прийти ему на помощь.

Но тут же услышал ее голос, прошептавший ему на ухо жестокие слова:

— Я вас не люблю!

В замешательстве почувствовав, как больно сжалось его сердце, Мишель машинально взял руку, которую предложил ему маркиз.

В тот же день, когда в доме вдовы Пико, замке Суде, лесу Тувуа и на ферме Ла-Банлёвр происходили события, о которых мы рассказывали в предыдущих главах, часов в пять вечера отворилась дверь в доме № 17, что находился на Замковой улице в городе Нанте, и из нее вышли два человека; в одном из них можно было узнать гражданского комиссара Паскаля (наш читатель уже имел возможность познакомиться с ним в Суде), поспешившего после посещения замка к себе домой, куда он благополучно добрался далеко за полночь.

Второй человек, о ком сейчас пойдет речь впервые на страницах нашего романа, был сорокалетний мужчина, с живым взглядом умных проницательных глаз, крючковатым носом, белозубый, с толстыми чувственными губами, отличающими людей с богатым воображением. Если судить по одежде, то черный костюм, белый галстук и ленточка кавалера ордена Почетного легиона свидетельствовали о принадлежности этого человека к судейскому ведомству. В самом деле, то был один из самых знаменитых адвокатов Парижа, накануне приехавший в Нант и остановившийся у своего коллеги, гражданского комиссара.

В среде друзей-роялистов его величали Марком, одним из имен Цицерона.

Выйдя на улицу, как мы уже сказали, в сопровождении гражданского комиссара, он остановился у ожидавшего его кабриолета.

Сердечно пожав руку гостеприимного хозяина, он сел в кабриолет, в то время как кучер, нагнувшись к комиссару, как будто предвидя заранее, что приезжий не знает дороги, спросил:

— Куда везти господина?

— Видите в самом конце улицы крестьянина верхом на серой в яблоках лошади? — спросил комиссар.

— Прекрасно вижу, — ответил возница.

— Так следуйте за ним.

Едва он произнес эти слова, как человек на серой в яблоках лошади, словно услышав приказ легитимистского агента, тронулся с места и двинулся вниз по Замковой улице, затем свернул направо и поехал вдоль левого берега реки.

В ту же минуту кучер хлестнул кнутом лошадь, и скрипучая повозка (мы, слегка приукрасив, назвали ее кабриолетом) покатилась, подпрыгивая и трясясь на неровных булыжниках мостовой административного центра департамента Нижняя Луара, едва поспевая за таинственным проводником.

Когда пролетка проехала наконец всю Замковую улицу и свернула за угол, путешественник еще раз увидел своего проводника: не оглядываясь назад, он переехал по мосту Руссо через Луару и продолжил свой путь по дороге на Сен-Фильбер-де-Гран-Льё.

Преодолев мост, путешественник тоже свернул за ним на эту дорогу.

Крестьянин пустил лошадь рысью, но довольно умеренной, давая возможность следовать за ним.

Однако всадник даже не поворачивал головы; казалось, его совсем не интересовало все происходящее у него за спиной, и он как бы и не догадывался о своей роли проводника, время от времени наводя путешественника на мысль, что он стал жертвой какого-то розыгрыша.