— Начинайте! — заметил маркиз с таким же нетерпением, как на охоте, когда Жан Уллье сообщал ему о том, что по свежему снегу собаки взяли след волка.
— Так вот, с самого начала. Мне было известно, что граф де Бонвиль прибыл к вам позапрошлой ночью в сопровождении молодого крестьянина, походившего на женщину, переодетую в мужское платье; ею и была, по нашим предположениям, Мадам… Заслугу в получении этих сведений я вовсе не собираюсь относить на свой счет, так как добыли их лазутчики, — добавил генерал.
— Вы правы… Фу! — заметил маркиз.
— Но, выражаясь языком наших военных сводок, когда я прибыл на место лично, меня отнюдь не сбил с толку оказанный вами приветливый прием, и я сразу же заметил две особенности…
— Надо же, и какие?
— Ну прежде всего, из десяти расставленных на столе приборов у пяти были свернуты салфетки так, как будто они принадлежали людям, часто бывающим в замке, и в случае судебного процесса, дорогой маркиз, имейте в виду, это будет одним из главных смягчающих обстоятельств.
— Как это?
— Очень просто: если бы вы знали действительное положение ваших гостей в обществе, разве бы вы позволили, чтобы им свернули салфетки как простым деревенским соседям? Ведь нет, не правда ли? Неужели в ореховых шкафах замка Суде не осталось больше столового белья, чтобы герцогиня Беррийская не имела свежей салфетки каждый раз, когда садилась за стол? Я склоняюсь к мысли, что вы принимали блондинку в черном парике за темноволосого молодого человека.
— Продолжайте! Продолжайте! — воскликнул маркиз, огорчившись, что его собеседник оказался более проницательным, чем он сам.
— Да я вовсе и не собираюсь на этом останавливаться, — сказал генерал. — Итак, я заметил пять свернутых салфеток, и это подтверждало, что обед был приготовлен вовсе не для нас, как вы попытались меня уверить; вы просто предложили нам расположиться на местах, где, среди прочих, раньше сидели господин де Бонвиль и его спутник, которые не посчитали нужным нас подождать.
— А что же вы еще заметили? — спросил маркиз.
— Мадемуазель Берта, как мне показалось, да нет, я в этом просто уверен, девушка аккуратная и постоянно следящая за своей внешностью, была вся в паутине, когда я имел честь быть ей представленным: сотканная пауками паутина украшала даже ее прекрасные волосы!
— Ну и что?
— А то, что она встретила нас с такой странной прической — и я в этом убежден, — отнюдь не из-за кокетства. Сегодня утром мне оставалось только поискать, где в замке больше всего скопилось плодов труда этих замечательных насекомых…
— И вы нашли?..
— Скажу вам по правде, мой дорогой маркиз, это не делает вам чести как верующему, во всяком случае в исполнении религиозных обрядов, ибо я сделал открытие, что именно за дверью вашей часовни обитает, по крайней мере, дюжина этих замечательных тружеников, с необычайным рвением восстанавливающих ущерб, нанесенный им в прошлую ночь. Их рвение подкреплялось уверенностью в том, что дверь, за которой они устроили свой цех по производству паутины, открылась только по воле случая, и вряд ли он повторится в ближайшее время.
— Но, мой дорогой генерал, вы должны со мной согласиться, что ваши доводы не выглядят слишком убедительными.
— Да, но вы не будете спорить, что, когда ваша ищейка держит нос по ветру и слегка натягивает поводок, это выглядит со стороны еще более неубедительно, не правда ли? А между тем, несмотря ни на что, вы прочесываете лес, и еще как тщательно!
— Непременно! — сказал маркиз.
— Так вот, я тоже придерживаюсь подобной тактики, и на аллеях вашего парка — их давно уже не посыпали песком — я обратил внимание на весьма характерные следы.
— Мужские и женские? — заметил маркиз. — Да их хватает повсюду.
— Нет, не везде можно встретить следы, количество которых в точности совпадает с числом предполагаемых гостей, и они не прохаживались неспешно по саду, а со всех ног спасались бегством.
— А как вы определили, что эти люди убегали?
— Ну, маркиз, это же азы ремесла!
— Говорите же, наконец.
— Потому что, убегая, они опирались больше на носок, чем на каблук и отбрасывали землю назад; не так ли, господин охотник?
— Да, — ответил с видом знатока маркиз, — ну, а дальше что?
— Дальше?
— Да.
— Внимательно осмотрев землю, я увидел отпечатки самой разнообразной обуви — от сапог, охотничьих башмаков до подбитых железными гвоздями ботинок, и среди следов, оставленных мужчинами, я разглядел маленькие изящные отпечатки женских ног, настоящие следы Золушки, следы, которым могут позавидовать представительницы прекрасного пола Андалусии от Кордовы до Кадиса, несмотря на то что на женщине были обыкновенные крестьянские башмаки.
— Рассказывайте поскорее, что было дальше.
— Почему вы так спешите?
— Потому что, если вы еще задержитесь на описании этих следов, то рискуете влюбиться в обладательницу подкованного башмачка.
— Хотел бы я подержать его в руках. Это, может быть, осуществится. Но особенно бросалась в глаза грязь, оставленная обувью беглецов на ступеньках, ведущих к дверям часовни, и на ее гладких напольных плитах. Кроме того, я обнаружил около алтаря множество капелек застывшего воска, в особенности их было много вокруг удлиненного тонкого отпечатка, принадлежавшего, как я понял, обуви мадемуазель Берты; а так как следы расплавленного воска были и на ступеньке с наружной стороны двери, как раз под замочной скважиной, я сделал вывод, что свеча была у вашей дочери; поворачивая ключ в двери, она держала свечу в левой руке, в то время как правой открывала замок; ну а разорванная паутина вокруг двери, остатки которой прилипли к волосам вашей дочери, служила лишним доказательством того, что дорогу беглецам показывала именно она.
— Продолжайте.
— Разве есть необходимость говорить о том, что было дальше? Все следы вели к алтарю, а так как копытце пасхального ягненка было сломано, я обнаружил небольшую стальную кнопку, приводившую в движение пружину, в чем я сразу же смог убедиться. Пружина поддалась мне не сразу, также, впрочем, как и мадемуазель Берте, оцарапавшей о нее палец, о чем свидетельствовало пятнышко засохшей крови на свежем надломе деревянной скульптуры. Как и она, я поискал глазами какой-нибудь твердый предмет, чтобы нажать на пружину, и, так же как и она, заметил ручку колокольчика с вмятиной и засохшей капелькой крови.
— Браво! — воскликнул маркиз, прислушиваясь к рассказчику с удвоенным интересом.
— Тогда, как вы понимаете, — продолжил Дермонкур, — я спустился в подземелье. Следы отчетливо виднелись на сыром песке; один из беглецов даже споткнулся о камень и упал, когда пробирался через развалины: я догадался об этом, увидев крапиву, вырванную с корнем, словно кто-то, падая, ухватился за нее рукой в попытке сохранить равновесие, а затем скомкал в пучок; конечно, этот жест не мог быть преднамеренным, так как мало кому придет в голову рвать ни с того ни с сего столь малоприятное растение. В углу, напротив выхода, кто-то преднамеренно откинул с дороги камни развалин, чтобы облегчить путь кому-то более слабому. В зарослях крапивы, растущей у стены, я обнаружил две свечи, брошенные перед тем, как беглецы выбрались из развалин. И наконец — чтобы закончить рассказ, — я увидел следы на дороге, а по тому, как они расходились, я смог определить, кому они принадлежали, о чем я уже имел возможность вам доложить.
— Нет, вы еще не все мне рассказали.
— Как? Разве я не все сказал? Нет, мне нечего больше добавить.
— Ну, а почему вы решили, что один из путешественников взял другого на плечи?
— Ах, маркиз, вы хотите, чтобы я еще раз вам показал, как мало у меня смекалки. Так вот, следы маленьких башмачков, подбитых железными гвоздями, эти следы, оставленные изящными ножками, были настолько милы моему сердцу, что я не пожалел ни времени, ни сил, чтобы их отыскать; отпечатки на земле прелестных ножек, таких крошечных, словно они принадлежали ребенку, были не шире половины моей ладони, и я шел за ними совсем не так, как по следам, оставленным мадемуазель Бертой; я увидел их в подземелье, затем еще раз на узкой тропинке позади развалин, где беглецы остановились, чтобы посовещаться между собой, о чем можно без труда сделать вывод, если посмотреть, как они притоптали землю; затем я их еще раз обнаружил по дороге к ручью, потом — радом с большим камнем, который должен был бы сиять чистотой после проливного дождя, а не быть запачканным грязью; а потом они исчезли! И так как в наши дни никто еще не видел крылатых коней, я сделал заключение, что господин Бонвиль посадил на плечи своего юного спутника; впрочем, если судить по следам, оставленным господином Бонвилем, он заметно прибавил в весе, и уже не скажешь, что они принадлежали молодому, жизнерадостному, полному сил человеку, какими мы были с вами в его возрасте. Маркиз, вспомните следы самки кабана, вынашивающей потомство? Если раньше она только слегка касалась земли, то теперь начинает припадать на копыта всем телом, слегка раздвигая ноги; так вот, после остановки у большого камня у господина де Бонвиля как раз и были такие следы.