— Тогда повторите еще раз.

— Я не поеду в Англию, — с твердостью в голосе произнес старый эмигрант.

— Послушайте, — продолжал Дермонкур, глядя маркизу прямо в глаза и положив ему на плечо руку. — Несмотря на то что вы настоящий вандеец, вы такой же гордый, как гасконец. Мне известно, что ваши доходы весьма скромны… О! Не надо хмурить брови, выслушайте меня до конца, черт возьми! Вы же понимаете, что я не предложу вам ничего из того, на что бы сам не согласился.

На лице маркиза появилось прежнее выражение.

— Я сказал, что ваши доходы весьма скромны, а в этом забытом Богом краю недостаточно иметь доходы, будь они велики или незначительны, их надо уметь еще и получить! Так вот, если вопрос упирается в отсутствие нужных денег, чтобы приобрести небольшой дом где-нибудь в Англии, то у меня, хотя я тоже не богач и живу только на свое жалованье, есть за душой кое-какие сбережения, ведь их можно принять от старого товарища, а, как вы думаете? А после того, как наступит, как вы говорите, мир, вы мне вернете их.

— Довольно! Хватит! — сказал маркиз. — Генерал, вы меня знаете лишь со вчерашнего дня, а относитесь ко мне так, словно мы с вами дружим уже лет двадцать.

Почесав затылок, старый вандеец произнес, словно рассуждая про себя:

— Как я, черт побери, смогу когда-нибудь вас отблагодарить за все, что вы для меня делаете?

— Так вы согласны?

— Конечно, нет! Я отказываюсь.

— Что, вы не едете?

— Я не тронусь с места.

— В таком случае мне остается только сказать "Да поможет вам Бог!" и пожелать вам здоровья, — произнес старый генерал, теряя всякое терпение, — только, вероятно, случай — черт бы побрал его! — сможет нас снова свести как противников, словно в былые времена, но теперь-то вы для меня не чужой человек и, если судьбе будет угодно свести нас лицом к лицу в схватке, как это было тридцать шесть лет назад под Лавалем, клянусь, я отыщу вас!

— И я вас отыщу! — воскликнул маркиз. — Обещаю, что буду выкрикивать ваше имя, насколько позволит мне дыхание! Меня будет распирать от радости и гордости от сознания, что мы покажем всем этим молокососам, на что способны настоящие мужчины, участники великой войны.

— Ну вот, меня уже зовет труба. Прощайте, маркиз, и спасибо за гостеприимство.

— До свидания, генерал, и спасибо за ваши дружеские чувства. Мне ничего не остается, как доказать, что я их разделяю.

И два старика пожали друг другу руки. Дермонкур вышел.

Маркиз оделся и не отходил от окна, провожая взглядом уходивший по аллее в сторону леса маленький отряд. Отойдя от замка на сотню шагов, генерал дал команду повернуть направо, а сам, придержав лошадь, в последний раз посмотрел на невысокие остроконечные башенки замка своего нового друга и увидел, что маркиз машет ему на прощание рукой; затем он натянул поводья и присоединился к своим солдатам.

В ту минуту, когда маркиз де Суде отходил от окна, в которое он смотрел до тех пор, пока отряд вместе со своим командиром не скроется из вида, стало слышно, что кто-то робко стучится в узкую дверь, ведущую из его спальни через небольшую комнату к черной лестнице.

"Кого это черт сюда принес?" — подумал он.

И маркиз направился к двери.

Дверь отворилась, и он увидел перед собой Жана Уллье.

— Жан Уллье! — с искренней радостью в голосе воскликнул маркиз, — это ты! Наконец-то, мой храбрый Жан Уллье! Честное слово, день неплохо начинается!

Он протянул обе руки своему старому слуге, и тот поспешил их пожать с чувством признательности и уважения.

Затем, высвободив руку, Жан Уллье порылся в кармане и протянул маркизу клочок простой бумаги, сложенный как письмо. Взяв его в руки, маркиз де Суде развернул его и прочитал.

По мере того как он читал, его лицо озарялось радостью.

— Жан Уллье, — сказал он, — позови девушек, позови всех… Нет, подожди, принеси вначале мою шпагу, пистолеты, карабин, все мое военное снаряжение, подсыпь Тристану овса. Мой дорогой Уллье, кампания начинается! Наконец-то она начинается! Берта! Мари! Берта!

— Господин маркиз, — спокойным голосом заметил Жан Уллье, — для меня кампания началась еще вчера в три часа.

На зов маркиза примчались обе девушки.

У Мари были покрасневшие и распухшие глаза.

Берта сияла.

— Девушки, — обратился к сестрам маркиз, — вы отправитесь вместе со мной! Но сначала прочитайте, поскорее прочитайте.

И он протянул Берте письмо, которое только что ему передал Жан Уллье.

Письмо было следующего содержания:

"Господин маркиз де Суде!

Дело короля Генриха V требует, чтобы Вы выступили с оружием в руках на несколько дней раньше назначенного срока. Вам надлежит собрать как можно больше преданных нам людей в отряд, командование которым я возлагаю на Вас, и ждать в полной боевой готовности моего особого распоряжения.

Пребывая в уверенности, что присутствие в нашей маленькой армии двух амазонок поможет вдохновить наших друзей на подвиги, разжечь их боевой пыл, прошу Вас, господин маркиз, направить в мое распоряжение Ваших прелестных и очаровательных охотниц.

С уважением

Малыш Пьер".

— Итак, — спросила Берта, — мы едем?

— Черт возьми! — воскликнул маркиз.

— Отец, в таком случае, — сказала Берта, — позвольте представить вам нового рекрута.

— Всегда пожалуйста!

Мари, не проронив ни слова, стояла не шелохнувшись.

Берта вышла и спустя минуту вошла, держа за руку Мишеля.

— Господин Мишель де ла Ложери, — произнесла девушка, голосом выделяя его титул, — спешит доказать, что его величество Людовик Восемнадцатый не допустил ошибки, когда пожаловал ему дворянство.

Маркиз, нахмуривший брови, когда услышал имя Мишель, постарался ничем не выдать своих чувств.

— Я с интересом буду наблюдать, как господин Мишель достигнет поставленной цели, — наконец сказал он.

И он произносил эту короткую фразу таким же тоном, каким, вероятно, отдавал распоряжения император Наполеон накануне битв под Маренго и Аустерлицем.

Теперь нам, как бы сказал на охотничьем жаргоне Жан Уллье, следует вернуться назад по собственному следу и двинуться в сторону — то есть переместиться во времени на несколько часов назад, чтобы догнать убегавших из замка графа де Бонвиля и Малыша Пьера, ибо, как, вероятно, уже догадался наш читатель, они играют отнюдь не второстепенную роль в нашем повествовании.

Генерал не ошибся в своих предположениях: выйдя из подземелья, вандейские дворяне пробрались через развалины и вышли на дорогу, проложенную в низине. Здесь они остановились, чтобы решить, куда направиться дальше.

Человек, назвавшийся Гаспаром[4], склонялся к мысли, что им бы не следовало расставаться. Он заметил, что Бонвиль изменился в лице, когда Мишель объявил о приближении воинского отряда; он также уловил слова, нечаянно оброненные графом: "Прежде всего спасем Малыша Пьера!" — поэтому на протяжении всего пути он не переставал заглядывать в лицо Малышу Пьеру насколько ему позволял слабый отблеск факелов, освещавших им путь, и это привело к тому, что он обращался с ним сдержанно, не отказываясь, однако, от проявления самого глубокого почтения.

И неудивительно, что, когда они остановились на дороге, чтобы обсудить планы дальнейших действий, он произнес пламенную речь.

— Вы сказали, сударь, — сказал он, обращаясь к графу де Бонвилю, — что от спасения особы, которую вы сопровождаете, зависит успех всего нашего дела. Но разве из этого не следует, что мы должны быть все время рядом, чтобы в случае опасности — а она подстерегает нас на каждом шагу — прикрыть эту особу нашими телами?