Некоторое время спустя, когда маркиз де Суде рассыпался перед графом де Бонвилем в похвалах в адрес его юного спутника, неожиданно прозвучавший повелительный и резкий голос, каким было произнесено его имя, заставил графа вздрогнуть.

Это Малыш Пьер позвал его.

Граф тут же повернулся и не пошел, а скорее побежал на зов юного крестьянина.

Молодой человек начал ему что-то тихо говорить, как будто отдавая приказ.

После каждой фразы Бонвиль склонял голову перед Малышом Пьером как бы в знак согласия.

Когда Малыш Пьер закончил, Бонвиль взял шляпу и, попрощавшись со всеми, вышел.

А Малыш Пьер подошел к маркизу.

— Господин Суде, — произнес он, — я только что от вашего имени заверил графа де Бонвиля в том, что вы не будете возражать, если он воспользуется одной из ваших лошадей, чтобы объехать близлежащие замки и сообщить их владельцам о встрече, назначенной на сегодняшний вечер в Суде; здесь соберутся те люди, с кем вы поссорились сегодня утром. Вероятно, он еще застанет их в Сен-Фильбере. Вот почему я приказал ему поторопиться.

— Но, — заметил маркиз, — среди этих господ, возможно, найдутся такие, кто обиделся на меня за нелестные слова, что я высказал в их адрес сегодня утром, и не изъявят желания приехать вечером в мой замок.

— Приказ вынудит приехать тех, кто в других обстоятельствах стал бы упрямиться.

— Чей приказ? — с удивлением спросил маркиз.

— Герцогини Беррийской, предоставившей необходимые полномочия графу де Бонвилю. А теперь, — немного помедлив, словно раздумывая, произнес Малыш Пьер, — возможно, вы опасаетесь, что совещание в замке Суде чревато неприятными последствиями для вас и вашей семьи? В таком случае вам стоит только произнести одно слово, граф де Бонвиль еще не уехал.

— Черт возьми! — воскликнул маркиз. — Пусть он поскорее мчится галопом, даже если для этого ему придется загнать моего лучшего скакуна!

Не успел маркиз произнести эти слова, как граф де Бонвиль, словно только того и ждал, пришпорил коня перед окнами гостиной, выехал за ворота и поскакал по дороге, ведущей на Сен-Фильбер.

Маркиз подошел к окну, выходящему на улицу, и провожал графа взглядом до тех пор, пока тот не исчез из вида.

Затем он поднял глаза и огляделся по сторонам в поисках Малыша Пьера, но того уже и след простыл, и когда маркиз спросил дочерей, куда он исчез, они в один голос ответили, что юноша поднялся к себе, собираясь написать несколько писем.

— Какой странный молодой человек! — прошептал маркиз де Суде.

Граф де Бонвиль возвратился в тот же день в пять часов.

Он встретился с пятью главными заговорщиками и договорился с ними о том, что они прибудут в замок Суде между восемью и девятью часами вечера.

Как гостеприимный хозяин, маркиз приказал кухарке располагать по своему усмотрению всем находившимся в замке продовольствием, чтобы приготовить самый роскошный ужин, на какой она только была способна.

Пятью руководителями заговорщиков, с кем встретился граф, были Луи Рено, Паскаль, Львиное Сердце, Гаспар и Ашиль, обещавшие прибыть вечером на совещание.

Те из наших читателей, кто хоть немного наслышан о событиях 1832 года, сразу поймут, о ком идет речь, ибо эти люди скрывались от властей под вымышленными именами на случай перехвата сообщений, которыми они обменивались между собой.

К восьми часам вечера Жан Уллье не вернулся, чем весьма огорчил маркиза, и открывать ворота замка было поручено Мари: ей было наказано впускать только тех гостей, кто стучал так, как было условлено заранее.

В гостиной за прикрытыми ставнями и занавешенными наглухо окнами все было готово к началу совещания.

К семи часам вечера там собрались четверо: маркиз де Суде, граф де Бонвиль, Малыш Пьер и Берта.

Мари ожидала прихода гостей, устроившись в тесной будке привратника; окошко будки выходило на дорогу, и через его решетку можно было разглядеть стучавшего в ворота, чтобы не открыть нежданному визитеру.

Из всех собравшихся в гостиной самое большое нетерпение проявлял Малыш Пьер: похоже, что хладнокровие не было в числе его достоинств. Хотя часы показывали всего половину восьмого, тогда как встреча была назначена на восемь, он поминутно подходил к приоткрытой двери в надежде услышать шаги одного из ожидаемых гостей.

Наконец ровно в восемь послышался стук: три раза с условленными интервалами; это свидетельствовало о том, что прибыл один из приглашенных.

— Ах! — воскликнул Малыш Пьер, устремившись к двери.

Однако граф де Бонвиль, улыбнувшись, остановил его почтительным жестом.

— Да, вы правы, — сказал молодой человек.

И он направился в самый дальний и неосвещенный угол гостиной.

Почти одновременно в дверях показался один из приглашенных на совещание руководителей восстания.

— Господин Луи Рено, — произнес громко граф де Бонвиль, чтобы его расслышал Малыш Пьер и по прозвищу мог определить, как в действительности звали гостя.

Маркиз де Суде устремился навстречу Луи Рено тем более охотно, что узнал в молодом человеке одного из тех, кто, как и он, высказывался за немедленное вооруженное выступление.

— О! Добро пожаловать, мой дорогой граф; вы прибыли первым; это принесет нам удачу.

— Мой дорогой маркиз, — ответил Луи Рено, — думается, я прибыл первым вовсе не потому, что мои единомышленники торопятся меньше меня; все дело в том, что я живу ближе всех и на дорогу мне потребовалось меньше времени.

И с этими словами молодой человек, появившийся в замке под именем Луи Рено, представился с такой юношеской грацией и отвесил Берте поклон с такой поистине аристократической непринужденностью, хотя и был в простой одежде бретонского крестьянина, что эти два достоинства, быстро превратившись в недостатки, могли бы ему весьма повредить, если бы ему пришлось хотя бы на время перенять манеру держаться и изъясняться как представители того сословия, чьим костюмом он на время воспользовался.

Графу де Бонвилю пришлось подождать, пока гость отдаст долг вежливости хозяину дома и Берте.

Однако, понимая нетерпение Малыша Пьера, затаившегося в своем уголке и подававшего какие-то знаки, значение которых было известно лишь им двоим, Бонвиль приступил сразу к сути дела.

— Мой дорогой граф, — обратился он к Луи Рено, — вам известны мои полномочия, вы уже ознакомились с письмом ее высочества, и вы должны знать, что, по крайней мере сейчас, я являюсь ее уполномоченным… И мне бы хотелось знать ваше мнение о нынешнем положении дел.

— Сегодня утром я уже имел возможность высказаться по этому поводу, но не в тех, возможно, выражениях, что сейчас; однако в настоящее время, сознавая, что нахожусь среди сторонников ее высочества, могу говорить со всей откровенностью.

— Вот именно, со всей откровенностью, — подхватил его слова Бонвиль, — прежде всего необходимо, чтобы Мадам знала ваше мнение, мой дорогой граф, и не сомневайтесь, говорите так, как будто она вас слушает.

— Хорошо, но я считаю, что не следует ничего начинать до прибытия маршала.

— А разве маршал, — заметил Малыш Пьер, — еще не в Нанте?

Не заметив вначале молодого человека, Луи Рено повернулся в его сторону и с поклоном ответил:

— Лишь сегодня, вернувшись домой, я узнал, что маршал, как только до него дошли слухи о событиях на юге страны, тут же выехал из Нанта, и теперь никому не известно, ни по какой дороге он поехал, ни о решении, которое он принял.

Малыш Пьер от нетерпения топнул ногой.

— Однако маршал был душой затеянного предприятия! — воскликнул он. — Его отсутствие нанесет вред восстанию и уменьшит доверие солдат, ибо никто не захочет подчиняться, возникнет соперничество среди руководителей, а это и погубило партию роялистов в годы первых войн в Вандее.

Увидев, что Малыш Пьер завладел разговором, граф де Бонвиль отошел в сторону, чтобы не мешать молодому человеку, и тот выступил на два шага вперед под свет ламп.