— Ну, хватит. Мы лишь теряем время. Коня! Подать мне коня! И не пройдет и десяти минут, как я буду знать, что мне делать дальше.

Берта остановила маркиза.

— А! — воскликнул он. — Это так мне повинуются? Что же мне теперь ждать от других, если в моем собственном доме отказываются выполнять мои приказы?

— Отец, ваши приказы священны, особенно для ваших дочерей; однако ваша преданность ослепляет вас. Нам не следует забывать о том, что люди, из-за которых мы так волнуемся, в глазах жителей этого края простые крестьяне. И если сам маркиз де Суде отправится верхом на коне справиться о судьбе двух бедняков, всем станет ясно, какое значение он придает этим людям, что и выдаст их с головой нашим врагам.

— Мадемуазель Берта права, — сказал Жан Уллье, — я поеду один и все разузнаю.

— И вам тоже, как и моему отцу, не надо туда ездить.

— Это почему же?

— Потому что вы слишком рискуете.

— Сегодня утром я уже был там и подвергался большому риску, желая увидеть какой пулей убили моего бедного Коротыша, и я снова повторю этот путь, чтобы разузнать, что произошло с господином Бонвилем и Малышом Пьером.

— Жан, я хочу, чтобы вы знали, что после вчерашней ночи вам лучше не попадаться на глаза солдатам; для такого задания нам нужен человек, который еще ни разу не обратил на себя внимание и может отправиться к дому Пико, не боясь вызвать подозрения, и все там хорошенько разузнать: то, что уже произошло и, по возможности, к чему нам надо готовиться в будущем.

— Какое несчастье, что этот осел Лорио поторопился вернуться в Машкуль! — произнес маркиз де Суде. — А ведь я его просил остаться. У меня было недоброе предчувствие, когда я хотел записать его в мой отряд.

— Ну, а разве господина Мишеля больше с нами нет? — спросил Жан Уллье с иронией в голосе. — Вы можете его послать в дом Пико, как и в любое другое место, куда только захотите. Его пропустят даже в том случае, если этот дом будет оцеплен десятью тысячами солдат, и никто не заподозрит, что он выполняет ваше задание.

— О! Вот именно тот человек, кто нам нужен! — воскликнула Берта, принимая помощь Жана Уллье, который преследовал какую-то тайную цель, предложив кандидатуру барона, и при этом руководствовался, несомненно, отнюдь не благими намерениями. — Не правда ли, отец?

— Черт возьми! Думаю, что ты не ошиблась! — воскликнул маркиз де Суде. — Несмотря на его изнеженный вид, молодой человек нам может оказаться полезным.

Услышав, что говорят о нем, Мишель подошел поближе и стал почтительно ожидать приказа маркиза.

Когда он увидел, что маркиз согласился с предложением Берты, его лицо просияло от радости.

Берта тоже светилась счастьем.

— Господин Мишель, вы готовы рисковать ради спасения Малыша Пьера? — спросила барона девушка.

— Мадемуазель, я готов выполнить все, что вы только захотите, лишь бы доказать господину маркизу, насколько я ему признателен за теплый прием.

— Хорошо! Тогда берите лошадь, но не мою, так как ее сразу узнают, и скачите туда галопом. Войдите в дом без оружия, как будто вами движет простое любопытство, и если нашим друзьям угрожает опасность…

Маркиз замолчал, так как он всегда колебался, когда надо было брать на себя инициативу.

— Если нашим друзьям угрожает опасность, — подхватила его слова Берта, — разведите на больших ландах костер из вереска, а Жан Уллье тем временем соберет своих людей, и тогда мы все вместе с оружием в руках поспешим на помощь столь дорогим нам людям.

— Браво! — воскликнул маркиз де Суде. — Я всегда говорил, что Берта — самая сообразительная в семье.

Берта с гордой улыбкой посмотрела на Мишеля.

— Как, — обратилась она к сестре, вышедшей во двор и незаметно присоединившейся к ним в то время, как Мишель отправился за лошадью, — уж не собираешься ли ты остаться в этом платье?

— Да, — ответила Мари.

— Как так?

— Я не стану переодеваться.

— Ты думаешь, что говоришь?

— Ты же знаешь, — произнесла с грустной улыбкой Мари, — что в любой армии рядом с солдатами, которые сражаются и умирают, находятся сестры милосердия, накладывающие повязки на их раны и врачующие их души. Вот и я буду вашей сестрой милосердия.

Берта с удивлением взглянула на сестру.

Возможно, она бы задала сестре вопрос о том, что заставило ее столь неожиданно изменить свое решение, но тут вернулся Мишель верхом на коне, которого ему велели взять, и слова застыли у нее на губах.

Он обратился к девушке, отдавшей ему приказ:

— Мадемуазель, вы мне сказали, что я должен делать, если в доме Паскаля Пико случилось несчастье, но вы не уточнили, каковы должны быть мои действия, если я застану Малыша Пьера целым и невредимым.

— В таком случае, — произнес маркиз, — вы должны вернуться, чтобы успокоить нас.

— Нет, — ответила Берта, стараясь выглядеть в глазах того, кого любила, самой главной в семье, — поездка туда и обратно может вызвать подозрения у солдат, прочесывающих лес. Оставайтесь в доме Пико либо побудьте где-нибудь поблизости, а с наступлением ночи подойдете к дубу Желе и ждите нас. Вы слышали о нем?

— Да, конечно, — ответил Мишель, — это по дороге в Суде.

(Мишель знал наперечет все дубы, что росли вдоль дороги в Суде.)

— Отлично! — продолжила девушка. — Мы спрячемся рядом с ним. Вы подадите условный знак: три раза прокричите лесной совой и один раз полевой, и мы к вам выйдем. А теперь, дорогой господин Мишель, в путь!

Мишель поклонился маркизу де Суде и девушкам, а затем, пригнув голову, пустил лошадь в галоп.

Надо отдать ему должное: он был превосходным наездником, и Берте понравилось, как он ловко заставил лошадь сменить аллюр, когда поравнялся с воротами.

— Невероятно, как легко можно сельского недоросля превратить в дельного человека! — заметил маркиз, возвращаясь в замок. — Правду говорят, что во всем необходимо вмешательство женщины. Этот молодой человек и впрямь чего-то стоит.

— Да, — ответил Жан Уллье, — в дельного человека! Их много вокруг. Гораздо труднее найти человека с добрым сердцем.

— Жан Уллье, — заметила Берта, — вы уже забыли мое предупреждение: остерегитесь!

— Мадемуазель, вы ошибаетесь, — ответил Жан Уллье. — Напротив, именно потому, что я ни о чем не забываю, я мучаюсь, как вы имели возможность заметить. Я принимал за угрызения совести свою неприязнь к молодому человеку, но с сегодняшнего дня начинаю бояться, что предчувствие меня не обмануло.

— Угрызения совести у вас, Жан Уллье?

— А! Вы же слышали?

— Да.

— Так вот, я не отказываюсь от своих слов.

— Так что же вы имеете против него?

— Против него ничего, — ответил мрачно Жан Уллье, — но против его отца…

— Его отца? — произнесла Берта, невольно вздрогнув.

— Да, — сказал Жан Уллье, — из-за него однажды мне пришлось изменить имя: и меня с тех пор уже больше не зовут Жаном Уллье.

— А каково же оно теперь?

— Возмездие.

— Из-за его отца? — повторила Берта.

И тут она вспомнила о слухах, которые ходили в их краях по поводу смерти барона Мишеля.

— Из-за его отца, найденного мертвым во время охоты! Несчастный, что вы говорите!

— Что сын может отомстить за отца: смерть за смерть.

— И почему же?

— Потому что вы его безумно любите.

— Ну и что дальше?

— А то, что я могу вам сказать с полной уверенностью…

— Что?

— Даю вам слово Жана Уллье: он вас не любит.

Берта надменно пожала плечами, но его слова болью отозвались в ее сердце.

Вдруг у нее появилось ощущение, что она испытывает к старому вандейцу чувство, близкое к ненависти.

— Займитесь-ка лучше сбором своих людей, мой бедный Жан Уллье, — произнесла она.

— Повинуюсь, мадемуазель, — ответил шуан.

И он направился к воротам.

Берта пошла к дому, ни на кого не глядя.

А Жан Уллье, прежде чем выйти за ворота замка, подозвал крестьянина, который недавно сообщил, что Малышу Пьеру и его спутнику грозила опасность.