— Друг мой, Куртен! — ответил молодой человек. — Я самый счастливый человек на свете!

— Почему?

— Помоги мне поскорее приготовить двух лошадей!

— Двух лошадей?

— Да.

— А разве вы не проводите обратно мадемуазель?

— Нет, Куртен, я увожу ее с собой.

— Куда?

— В Ла-Банлёвр, где мы решим, что нам делать дальше, чтобы бежать вместе.

— И мадемуазель Мари оставит…

И тут Куртен прикусил язык, так как понял, что едва не выдал себя с головой.

Однако Мишель был переполнен счастьем и ничего не заметил.

— Нет, мой дорогой Куртен, мадемуазель Мари никого не оставит: ее заменит Берта. Понимаешь, я не могу признаться Берте, что не люблю ее!

— И кто же ей об этом скажет?

— Не беспокойся, Куртен: найдем кого-нибудь. Поскорее седлай лошадей!

— Так у вас есть лошади?

— Нет, своих лошадей у нас здесь нет. Но, видишь ли, тут есть лошади для тех, кого, подобно нам, нужда заставляет отправляться по делам.

И Мишель подтолкнул Куртена к конюшне.

Действительно, на конюшне стояли и спокойно жевали овес две лошади, словно специально приготовленные для молодых людей.

В то время, когда Мишель седлал одну из них, в конюшню спустился хозяин "Рассвета" в сопровождении Мари.

— Я прибыл с юга и направляюсь в Рони, — сказал ему Мишель, в то время как рядом с ним Куртен не спеша готовил другую лошадь.

Куртен услышал слова молодого человека, но не понял, что это был пароль.

— Хорошо, — коротко ответил хозяин и кивнул.

И он стал помогать Куртену, седлавшему лошадь не так быстро, как барон.

— Сударь, — обратился Куртен к Мишелю, делая последнюю попытку узнать, в чем дело, — почему вы решили поехать в Ла-Банлёвр, а не в Ла-Ложери? Разве вам там было плохо?

Мишель вопросительно взглянул на Мари.

— О нет, нет, — возразила она. — Подумайте, мой друг, как раз туда и должна направиться Берта, чтобы узнать что-нибудь о нас и выяснить, почему шхуна не ждала нас в условленном месте; и потом, я хочу увидеть ее, прежде чем с ней будет говорить известное вам лицо; мне кажется, что я умру от горя и стыда, когда увижу ее.

Услышав во второй раз имя Берты, Куртен тут же встрепенулся, словно лошадь на звук походной трубы.

— Да, мадемуазель права, — согласился он, — не стоит ехать в Ла-Ложери.

— Только видите ли, Мари… — начал Мишель.

— Что? — спросила девушка.

— Кто передаст вашей сестре письмо с просьбой приехать в Нант?

— Ну что ж, — сказал Куртен, — почтальона найти не так уж и трудно, и если, господин Мишель, вас смущает только это, я берусь доставить письмо.

Мишель задумался в нерешительности: как и Мари, он боялся присутствовать при первой вспышке гнева Берты.

Он снова вопросительно взглянул на девушку.

Она утвердительно кивнула.

— Тогда в путь! В Ла-Банлёвр! — произнес Мишель, вручая письмо Куртену. — Если тебе понадобится нам что-то передать, ты знаешь, где нас найти.

— Ах! Бедная Берта! Бедная Берта! — воскликнула Мари, направляясь к лошади. — Я никогда не буду до конца счастлива!

Мишель вскочил в седло. Махнув на прощание рукой хозяину постоялого двора, он еще раз повторил Куртену наставления относительно письма, и молодые люди выехали за ворота.

Проезжая через мост Руссо, они едва не сбили с ног человека, не по сезону закутанного по самые глаза в похожий на накидку плащ.

Внезапно появившаяся перед ним зловещая фигура незнакомца напутала Мишеля, и он пришпорил лошадь, крикнув Мари последовать его примеру.

Через сотню шагов Мишель оглянулся: несмотря на сгустившуюся темноту, он увидел, что человек в плаще смотрел им вслед.

— Он следит за нами! Он следит за нами! — воскликнул Мишель, невольно почувствовав опасность.

Потеряв их из виду, незнакомец направился в сторону Нанта.

Он остановился у двери постоялого двора "Рассвет", оглядевшись по сторонам, увидел на конюшне человека, читавшего при свете фонаря письмо, и направился к нему.

Услышав шаги, тот поднял голову.

— Ах! Это вы! — воскликнул Куртен. — Честное слово, если бы вы прибыли чуть раньше, то застали бы здесь людей, которым не следовало бы показываться вам на глаза.

— Уж не тех ли двоих молодых людей, которые едва не сбили меня с ног на мосту?

— Да, я как раз только что с ними расстался.

— Что нового?

— Есть плохие новости, есть и хорошие, но должен вам признаться, что добрых вестей все же больше.

— Они имеют отношение к сегодняшнему вечеру?

— Нет, дело еще терпит.

— Вы хотите сказать, что опять все сорвалось. Какой же вы растяпа!

Куртен улыбнулся.

— Вы правы, — сказал он, — со вчерашнего дня меня преследуют одни неудачи! Ну да ладно! Вместо потуг на бег удовольствуемся ходьбой. Пусть прошедший день и не принес нам ничего существенного, но он мне все же дороже двадцати тысячи ливров.

— О! Вы в этом уверены?

— Да, у меня в руках уже кое-что есть.

— Что же?

— А вот что, — сказал Куртен, показывая письмо, которое он вскрыл и прочитал.

— Эта записка?

— Да.

— И что же в ней такое написано? — произнес человек в плаще, протягивая руку.

— Подождите! Мы прочтем ее вместе… И только из моих рук: ведь мне поручено доставить ее.

— Хорошо, — согласился человек в плаще.

Они подошли к фонарю и прочитали:

"Как можно скорее приезжайте ко мне. Пароль вам известен.

С уважением,

Ваш Малыш Пьер".

— Кому адресовано это письмо?

— Мадемуазель Берте де Суде.

— Ее имя не указано ни на конверте, ни внизу письма.

— Потому что письмо можно потерять.

— И вам поручили доставить его?

— Да.

Человек в плаще снова взглянул на письмо.

— Да, это ее почерк, — сказал он. — Ах! Если бы вы меня послушались и взяли с собой, она уже была бы в наших руках.

— Какая вам разница, если все равно вы ее получите.

— Да, вы правы. Когда мы увидимся?

— Послезавтра.

— Здесь или за городом?

— В Сен-Фильбер-де-Гран-Льё; это как раз на полпути от Нанта к моему дому.

— Надеюсь, что в следующий раз я не потрачу напрасно время?

— Обещаю.

— Постарайтесь сдержать слово! Я, не в пример вам, выполняю то, что обещаю: вот денежки, и они ждут вас.

И с этими словами человек в плаще открыл бумажник и показал арендатору толстую пачку банкнот, в которой на вид было около сотни тысяч франков.

— А! — произнес Куртен. — Бумажные?

— Конечно, бумажные, но они подписаны Тара; его подпись дорого стоит.

— Не имеет значения! — сказал Куртен. — Я бы предпочел золото.

— Хорошо, вам заплатят золотом, — пообещал человек в плаще, убирая в карман бумажник и снова заворачиваясь в плащ.

Если бы собеседники не были столь увлечены разговором, они бы несомненно заметили крестьянина, который вот уже две или три минуты подслушивал их, забравшись с улицы сначала на телегу, а с нее на забор; отсюда он смотрел на банкноты с таким видом, будто хотел сказать, что на месте Куртена не проявил бы столько щепетильности и его бы вполне устроила подпись Тара.

— В таком случае до послезавтра в Сен-Фильбере, — сказал человек в плаще.

— До послезавтра.

— В котором часу?

— Черт возьми, да ближе к вечеру.

— Допустим, часов в семь. Кто придет первым, тот и подождет.

— А денежки будут при вас?

— Да, и не банкноты, а золото.

— Вы правы.

— Вы считаете, что послезавтра мы закончим?

— Черт возьми, надеяться может каждый — это не стоит денег.

"Послезавтра в семь часов в Сен-Фильбере, — повторил про себя крестьянин, слезая с забора на улицу, — там будет видно".

И добавил сквозь зубы с усмешкой:

— Раз носишь клеймо, надо его оправдывать.

Не прошло и двух часов после того, как Берта, расставшись с Мишелем в Ла-Ложери, увиделась с отцом.