Как только собаки узнали дорогу, на которую свернул их вожатый, ему пришлось уже не тянуть их за собой, а удерживать.

Они учуяли псарню и натягивали веревку изо всех сил; если бы их впрягли в легкий экипаж, они домчали бы барона Мишеля за каких-нибудь полчаса.

Следуя за ними, молодой человек мог одолеть это расстояние за три четверти часа — надо было только бежать.

Поскольку нетерпеливое желание собак добраться до дома совпадало с его собственным, он не удерживал их.

Пробежав минут двадцать, они оказались в Машкульском лесу, через который вела самая короткая дорога, надо было только срезать угол на треть ширины леса.

В лес можно было войти, поднявшись на довольно крутой пригорок.

Молодой барон легко взбежал на него, однако, оказавшись на вершине, почувствовал, что ему надо отдышаться.

Собаки же такой потребности не ощущали.

Они не скрывали желания продолжить путь.

Барон воспротивился этому желанию, выгнувшись всем телом назад, в то время как они тянули его вперед.

Согласно одному из основных законов механики, две равные силы уравновешивают друг друга.

Молодой человек обладал недюжинной силой, и ему удалось сдержать собак.

Воспользовавшись остановкой, он достал платок и вытер лоб.

Пока он вытирал лоб и наслаждался прохладой, которую навевало ему дыхание вечера, ему показалось, что ветер донес издалека чей-то призывный крик.

Не он один услышал этот крик: ответом ему послужил долгий тоскливый вой, какой издают обычно потерявшиеся собаки.

И они с удвоенной силой начали рваться вперед.

Барон успел передохнуть, вытереть лоб, и теперь у него больше не было причин противиться желанию Позумента и Аллегро продолжить путь. Вместо того чтобы откинуться назад, он наклонился вперед и побежал.

Шагов через триста снова послышался призывный крик, на этот раз ближе, а следовательно, отчетливее первого.

Собаки ответили на него более долгим лаем и еще яростнее рванулись вперед.

Молодой человек догадался, что кто-то ищет собак и горлает их.

Мы просим наших читателей извинить нас за то, что вводим в письменную речь столь неакадемическое слово; но именно его употребляют наши крестьяне, чтобы издать тот особый крик, которым охотник зовет своих собак. Преимущество этого слова в том, что оно достаточно выразительно, а последняя и главная причина: я не знаю другого.

Еще через полкилометра в третий раз послышались те же звуки: зов человека, вышедшего на поиски, и ответ животных, которых он искал.

На этот раз Позумент и Аллегро рванулись с такой силой, что их вожатый, пытаясь угнаться за ними, был вынужден убыстрить шаг, с мелкой рыси он перешел на крупную, а с крупной — на галоп.

Минут пять он выдерживал этот бег, как вдруг на опушке леса показался какой-то человек, одним прыжком перепрыгнул через канаву и сразу очутился посреди дороги, преградив путь молодому барону.

Это был Жан Уллье.

— Вот те на! — сказал он. — Стало быть, господин любезник, вы не только отвлекаете моих собак от волка, на которого я охочусь, и пускаете их по следу зайца, на которого охотитесь сами, вы еще даете себе труд вести их на поводке.

— Сударь, — произнес молодой человек, еле переводя дух, — сударь, если я веду этих собак на поводке, то для того лишь, чтобы иметь честь лично отдать их господину маркизу де Суде.

— Ага! Вот так, без шляпы, без лишних церемоний? Не трудитесь! Теперь, когда мы с вами встретились, я могу отвести их сам.

И, прежде чем г-н Мишель успел помешать ему или даже разгадать его намерения, Жан Уллье вырвал у него из рук веревку и набросил ее собакам на шею, как набрасывают повод на шею лошади.

Почувствовав свободу, собаки опрометью понеслись по направлению к замку, а за ними, почти не отставая, побежал Жан Уллье, щелкая хлыстом и покрикивая:

— На псарню, негодники, на псарню!

Все это произошло так быстро, что собаки и Жан Уллье были уже в километре от барона, а барон не успел еще прийти в себя.

Убитый горем, он так и остался стоять посреди дороги.

Минут десять он простоял, раскрыв рот и не сводя глаз с поворота, куда скрылись Жан Уллье и собаки, как вдруг н двух шагах от него раздался нежный и ласковый девичий юл ос:

— Боже праведный! Господин барон, что вы делаете здесь, на дороге, в такой час, с непокрытой головой?

Молодой человек весьма затруднился бы ответить, что он делал: он мысленно провожал свои надежды, улетавшие к замку Суде, но не осмеливался последовать за ними.

Он обернулся, чтобы увидеть, кто заговорил с ним.

И узнал свою молочную сестру, дочь арендатора Тенги.

— Ах, это ты, Розина, — сказал он. — А сама ты сейчас откуда?

— Увы, господин барон, — ответила девушка, едва сдерживая слезы, — я иду из замка Ла-Ложери, где госпожа баронесса приняла меня очень плохо.

— Как это так, Розина? Ты же знаешь, матушка тебя любит и оказывает тебе покровительство.

— В обычные времена — да, но не сегодня.

— Что значит «не сегодня»?

— Истинная правда! Всего час назад, никак не больше, она велела выставить меня за дверь.

— Почему же ты не попросилась ко мне?

— Я попросилась, господин барон, а мне ответили, что нас нет.

— Как?! Меня не было в замке? Да я только что оттуда, дитя мое! Как бы ты быстро ни бежала, тебе не опередить меня, за это уж я ручаюсь!

— Ах! Быть может, так оно и есть, господин барон: видите ли, когда ваша досточтимая матушка прогнала меня, мне пришло в голову пойти к Волчицам, но я решилась на это не сразу.

— А что ты собираешься просить у Волчиц?

Произнести это слово Мишелю стоило немалых усилий.

— То же самое, за чем приходила к госпоже баронессе: помощи моему бедному отцу, он очень болен.

— Болен чем?

— Лихорадкой — он схватил ее на болотах.

— Лихорадкой? — переспросил Мишель. — Какой, злокачественной, перемежающейся или тифозной?

— Не знаю, господин барон.

— А что сказал доктор?

— Эх, господин Мишель, доктор живет в Паллюо; меньше чем за сто су он и с места не сдвинется, а мы не так богаты, чтобы платить сто су за визит доктора.

— И моя мать не дала тебе денег?

— Говорю вам, она даже видеть меня не пожелала! «Лихорадка! — воскликнула она. — Ее отец болен лихорадкой, а она пришла в замок? Гоните ее прочь!»

— Этого не может быть.

— Я сама слышала, господин барон, уж очень громко она кричала; и потом, меня ведь действительно выгнали.

— Постой, постой, — заволновался молодой человек, — сейчас я дам тебе денег.

И он сунул руку в карман.

Но, как мы помним, все, что у него было, он отдал Куртену.

— Боже! — воскликнул он. — Бедное мое дитя, у меня нет ни су! Вернемся вместе в замок, Розина, я дам тебе сколько нужно.

— О нет! — ответила девушка. — Туда я не вернусь ни за что на свете. Нет! Тем хуже, раз уж я решилась, пойду к Волчицам. Они сочувствуют чужому горю, они не выгонят бедную девушку, у которой отец при смерти и которая просит помощи.

— Но… — нерешительно возразил молодой человек. — Но ведь они, говорят, небогаты.

— Кто?

— Барышни Суде.

— О! Я не денег пойду у них просить… Они не милостыню подают: Господь свидетель, то, что они делают, гораздо лучше.

— Что же они делают?

— Они приходят туда, где люди болеют, и, если не могут вылечить больного, поддерживают умирающего и плачут вместе с теми, кто остался в живых.

— Да, — ответил молодой человек, — так они поступают при обычной болезни, но если это злокачественная лихорадка?..

— А разве они на это посмотрят? Разве добрые сердца разбирают, заразная эта хворь или нет? Видите, я сейчас иду к ним, верно?

— Да.

— Ну так вот, подождите здесь, через десять минут я вернусь с одной из сестер: она будет ухаживать за моим отцом. До встречи, господин Мишель. Ах! Никак не ожидала такого отношения от госпожи баронессы: выгнать точно воровку дочь вашей кормилицы!