— Бедняга был храбрец! — произнес доктор. — Может, и к лучшему, что он погиб как солдат, избежав уготованной ему участи. Против него было столько улик! Если бы его схватили, то наверняка отправили бы, как и других, в одиночку тюрьмы на горе Сен-Мишель.

И с этими словами доктор машинально подошел к Жану Уллье, чтобы взять безжизненно свисавшую руку и положить ему на грудь.

Однако, едва прикоснувшись к покойнику, доктор вздрогнул.

— Что случилось? — спросила вдова.

— Ничего, — ответил спокойно доктор, — этот человек действительно мертв, и от нас не требуется ничего больше, кроме как отдать ему последний долг.

— Зачем вы, — возмущенно спросила жена Жозефа, — привезли покойника? Ведь сюда в любую минуту могут нагрянуть синие! Они уже однажды побывали у нас, и вы можете себе представить, как они поведут себя во второй раз!

— Что вам до этого? — воскликнула вдова Пико. — Ведь ни вы, ни ваш муж больше не живете под крышей этого дома?

— Да мы отсюда и переехали, — ответила жена Жозефа, — потому как боимся, что они не обойдут этот дом стороной и отнимут то немногое, что у нас осталось.

— Прежде чем предавать тело земле, вам следовало бы провести опознание, — прервал перепалку женщин врач, — и если это для вас представляет какие-то неудобства, то я готов взять на себя печальную обязанность и перевезти покойника в дом маркиза де Суде, чьим лечащим врачом я являюсь.

Улучив минуту, когда вдова Пико проходила мимо, доктор шепнул:

— Отправьте побыстрее всех по домам.

Было уже около полуночи, и потому не пришлось никого уговаривать.

Как только они остались одни, доктор подошел к Марианне и сказал:

— Жан Уллье не умер.

— Как не умер? — воскликнула вдова.

— Потому-то я ничего не сказал, когда здесь было много народа. Самое главное сейчас — сделать так, чтобы никто не потревожил вас, когда, как я думаю, вы будете выхаживать его.

— Да услышит вас Бог! — ответила радостно добрая женщина. — Если только я смогу помочь ему, то знайте, что я буду это делать от всей души, так как никогда мне не забыть, с каким уважением к нему относился мой покойный муж; я всегда буду помнить о том, что даже в ту минуту, когда я могла навредить его единомышленникам, Жан Уллье отвел от меня руку убийцы.

Плотно затворив ставни и дверь, вдова развела в очаге огонь, нагрела воды и, пока доктор промывал и осматривал рану, проверяя, не задела ли пуля какой-либо важный для жизни орган, вышла из дома, распрощалась с несколькими припозднившимися кумушками, сделав вид, что возвращается в Сен-Фильбер.

Дойдя до поворота, она свернула с дороги в лес и вернулась через сад.

Подойдя к двери, она прислушалась, чтобы убедиться, что вокруг нет ничего подозрительного.

По всей видимости, жена и дети Жозефа вернулись в дом, где они скрывались, пока он, как мы знаем, продолжал воевать у партизан.

Марианна вошла через дверь, выходившую во двор. При виде раненого, перевязанного врачом, она поняла, что он жив.

У него не только ощущалось биение сердца, но и прощупывался пульс, а когда она поднесла к его губам ладонь, то ощутила дыхание.

Вдова обрадовалась, увидев первые признаки жизни.

— Как вы думаете, его можно спасти? — спросила она.

— На все воля Божья, — ответил врач, — а я могу только сказать, что у него не задет ни один важный для жизни орган, но он потерял слишком много крови; к тому же мне не удалось извлечь пулю.

— Однако, — произнесла Марианна, — я слышала, что некоторые люди полностью выздоравливали и еще долго жили с пулей в теле.

— Вполне возможно, — ответил врач. — Так что вы собираетесь делать теперь?

— Я думаю отвезти беднягу в Сен-Фильбер и там спрятать, пока он не умрет или пока не выздоровеет.

— В настоящее время это невозможно, — возразил доктор. — Его спас сгусток крови, и теперь малейшее сотрясение может оказаться для него смертельным. К тому же, на постоялом дворе у вашей матери в Сен-Фильбере слишком много народа и вы не сможете долго держать в секрете, что он находится у вас.

— Боже мой! Неужели вы думаете, что его могут арестовать в таком тяжелом состоянии?

— Конечно, его сразу не повезут в тюрьму, но поместят в какое-нибудь лечебное заведение, откуда переведут в камеру до суда, приговор которого если и не будет смертным, то, по крайней мере, окажется позорным для него. Жан Уллье принадлежит к числу незаметных, но очень опасных своим влиянием на народные массы предводителей восстания, с которыми правительство безжалостно расправляется. Почему бы вам не открыться вашей невестке? Разве она не придерживается тех же взглядов, что и Жан Уллье?

— Вы слышали, что она сказала.

— Это верно… Я понимаю, что вы не можете рассчитывать на ее милосердие. Хотя сам Бог велит, чтобы она проявляла сочувствие к ближнему, ибо, если поймают ее мужа, его ожидает еще худшая участь.

— Да, я знаю, — произнесла суровым голосом вдова, — его казнят.

— Так вы могли бы спрятать Жана Уллье в этом доме? — спросил врач.

— В этом доме? Да, конечно. И он будет в большей безопасности, чем в любом другом месте, ибо все знают, что здесь никто не живет. Но кто же будет ухаживать за ним?

— Жан Уллье не изнеженная барышня, — ответил врач, — и не пройдет двух или трех дней, как утихнет жар, и он сможет обходиться без посторонней помощи в течение дня. Я же буду навещать его каждую ночь.

— Прекрасно, а я пробуду с ним столько времени, сколько смогу, чтобы не вызвать подозрений.

С помощью доктора Марианна перенесла раненого в коровник, находившийся рядом с ее комнатой, заперла за собой дверь, положила свой матрас на солому, а затем попрощалась с доктором до следующей ночи. Зная о том, что раненому, если он придет в себя, понадобится на первых порах лишь глоток воды, она присела рядом с ним на охапке соломы, чтобы не пропустить минуты, когда он очнется и то ли произнесет несколько слов, то ли просто вздохнет.

На следующее утро она сходила в Сен-Фильбер; когда же ее расспрашивали о Жане Уллье, она отвечала, что по совету невестки, опасавшейся преследований властей, она отвезла покойника в ланды.

Вдова вернулась якобы для наведения в доме порядка; когда солнце склонилось к закату, она с нарочитым видом закрыла на замок дверь и возвратилась в Сен-Фильбер еще засветло, чтобы все знали, что она не осталась ночевать в своем старом доме.

А ночью она вернулась к Жану Уллье.

Так Марианна провела три дня и три ночи; запершись в коровнике, она боялась лишний раз пошевелиться, чтобы никто не догадался, что она в доме; по прошествии трех суток, хотя Жан Уллье еще пребывал в том обморочном состоянии, какое наступает после тяжелого ранения, связанного с большой потерей крови, врач заставлял ее уходить днем домой, разрешив возвращаться к больному только ночью.

Жан Уллье был так тяжело ранен, что две недели находился между жизнью и смертью; лоскутки от одежды, занесенные пулей в рану, вызвали воспалительный процесс, с которым долго боролся здоровый организм, и лишь когда миновал кризис, врач смог поручиться, к огромной радости вдовы Пико, за жизнь вандейца.

Марианна с удвоенным усердием принялась ухаживать за раненым, когда у нее появилась надежда на его выздоровление; хотя шуан был еще очень слаб и с трудом мог выговорить несколько слов, он все же ухитрялся каким-то образом выказывать ей свою благодарность; это само по себе говорило о том, что его дела пошли на поправку, и вдова каждую ночь проводила у изголовья раненого, приняв все меры предосторожности, чтобы никому не попадаться на глаза.

После того как рана очистилась от гноя, Жан Уллье начал быстро выздоравливать; однако вместе с возвращавшимися силами к нему пришла тревога за близких ему людей, и он попросил вдову узнать о том, что произошло с маркизом де Суде, Бертой, Мари и даже Мишелем, которому удалось победить неприязнь вандейца и занять местечко в его сердце. Марианна навела справки у роялистов, останавливавшихся на постой у ее матери, и вскоре смогла сообщить Жану Уллье, что все его друзья были здоровы и на свободе; она дала ему знать, что маркиз де Суде скрывается в лесу Тувуа, а Берта с Мишелем находится у Куртена, в то время как Мари, по всей видимости, осталась в Нанте.