— Все помню. — Хрипло отвечает, двигаясь еще ближе ко мне.

— Поцелуй меня, Эмир. — Решительно прошу, понимая, что он может отказать. — В последний раз… — Начинаю хватать недостающий воздух потрескавшимися губами, пристально смотря в карие глаза. — Подари мне мгновение, в котором будем лишь только мы. — Не успеваю договорить фразу, как Эмир бережно трогает пальцами подбородок, прикасаясь губами к губам. Дарит ощущения, которые уносят далеко-далеко. Растворяют в эйфории, позволяя забыть о том, что произошло. — Эмир? — Отстраняюсь, прерывая поцелуй, который для Кинга становиться каторгой.

— Что еще? — Игриво усмехается, забывая о том, зачем пришел в больницу.

— Не облажайся с этой пигалицей. — Усмехаюсь в голос, не уточняя о ком говорю. Хотя Эмир и сам знает. — Она все еще наивна и глупа, но я знаю, что это девочка тебя любит. — Возможно, впервые признаю этот очевидный факт. Сейчас лукавить уже ни к чему. — Пообещай, что будешь с ней счастлив! — Повышаю голос, сама этого не понимая. Наверно это последнее, что я хочу от него услышать.

— Обещаю. — Эмир поднимается на ноги. Целует меня в лоб. Проводя дрожащими пальцами по растрепанным волосам.

Дергаюсь, слыша, как открывается дверь в палату. Вначале я вижу Ирму, на скулах которой поблескивают остатки слез. Следом входит Эффи со своим мужем. Наверно в такой момент больше никто и не нужен. Очаровательная медсестра и доктор входят последними. Он проверяет состояние приборов и расположение капельницы. Готовит необходимые препараты, растягивая время. Только оно мне больше не нужно.

— Можно начинать. — Обращаюсь к доктору, хотя смотрю на всех присутствовавших в моей палате. По очереди. Мужчина, не отвечая согласно кивает, набирая препарат в шприц. Начинает вводить лекарство через капельницу, и я тут же поворачиваю голову, смотря только на Кинга.

— Эмир, — сглатываю липкую слюну, чувствуя, как вены распирает изнутри, — второй конверт открой завтра утром. — Просьба, которую он обязательно выполнит. Переводя взгляд, вижу, что Эффи ревет в голос, не удерживая не единой эмоции. Цепляется руками за своего мужа, отворачивая голову. Чтобы я не видела этого отчаянного горя. Не прошеные слезы и у меня по щекам скатываются. Только опьянение рассудка, начинает абстрагировать от окружающей реальности, которую я покидаю навсегда. Последнее четкое воспоминание. Крохотное и мимолетное. Скупая одинокая слеза на щеке Эмира. Глаза прикрываю, чувствуя словно засыпаю. Становиться темно, но в то же время тепло и по-особенному уютно. Будто ты сначала падаешь в бездну, а затем вспоминаешь, что за твоей спиной есть крылья. Это не мрак. Не тьма. Это свобода. Та самая, которую мало кто способен познать. Луч света. Тихий голос. Рука, крепко держащая запястье. Мама. Обнимает. К себе прижимает. Целует. И мне лет восемь наверно. Или около десяти. Мы идем по цветущему саду мимо развесистых яблонь. К качелям. Смеюсь, что-то проговаривая маме. Понимая, что этот сад такой же, как был в рассказах Ирмы. Я никогда в нем не была, но это рай для меня и мамы. Боль закончилась, оставляя полноценную свободу, которую удалось обрести только после смерти.

Эмир.

Еще несколько дней назад ты смотрел в глаза живому человеку, а сейчас сидишь на его могиле, все еще не веря в подобную смерть. Амани поставила всех перед фактом, не позволив никому возразить. Сначала, мне хотелось проявить характер, запретив совершать это безумство. Только за всю жизнь, это наверно было самым разумным ее решением. Вот так меняются люди под гнетом обстоятельств. Проводят черту, после которой не будет обратного пути. А теперь я держу в руках букет цветов, которые Амани безумно любила. Простые белые камелии. Без роскоши и изысков. Кладу их на свежую могилу, на секунду глаза закрывая. Вспоминая ту ужасную секунду в больнице, когда ее сердце биться перестало. То состояние сложно передать словами. Тело до сих пор скованно болью и беспомощностью. Внутри участок пустоты, который сложно будет чем-то заполнить. В боковом кармане кожаной куртке лежит то самое письмо, которое я пообещал прочесть после ее смерти. Не решался. Достаю бумажный конверт, ощущая жжение в подушечках пальцев от прикосновения к бумаге. Приседаю на корточки около могилы Амани, несколько раз поворачивая конверт в руках.

— Что же мучило тебя, Амани? — Спрашиваю так, словно она сейчас же ответит на мой вопрос. Смотрю на фото в золотой рамке, все еще не веря, что ее больше нет в живых. — Почему ты не решилась сама мне это рассказать? — Еще один вопрос, после чего я распечатываю конверт, доставая из него сложенный листок и несколько фотографий. Продолжаю пристально смотреть на ее жизнерадостный взгляд и счастливую улыбку. Не решаясь взглянуть на фото. Но когда же все-таки делаю это, внутри все цепенеет. Первое же фото. Маленький сверток лежит на грязном покрывале. При тщательном рассмотрении можно заметить в нем ребенка. Малыша с темными волосами. Болезненного. С синеватой кожей. Худого, словно он недоношенный. Второе фото более близкое и детализированное. Не сразу соображаю, для чего Амани оставила мне их, пока не замечаю на руке малыша родинку в форме месяца. У меня такая же была, пока я не укрыл ее за множеством татуировок. Мелкая дрожь встряхивает тело. Сердце, делая удар, замирает. Руки начинают дрожать, и я роняю обе фотографии на могилу, уже понимая, кто на них изображен. Остается только прочесть письмо, чтобы догадки подтвердились.

Эмир.

Всего несколько движений меня отделяют от того момента, как я начну читать то, что написано в письме, оставленном Амани. Сжимаю сложенный листок дрожащими пальцами, не в силах сделать, можно сказать, последний шаг. Сердце сначала замирает, а затем начинает дико стучать, разгоняя застывшую кровь в венах. Сейчас самое время, чтобы поставить точку. Узнать, что тревожило Амани последнее время. Что так и не решилась рассказать, открыто и честно посмотрев в глаза. Наверно, действительно, гораздо проще выразить свои чувства и эмоции, изложив их на бумаге. Амани была чертовски сильной личностью, но все же не смогла выговориться. Разворачиваю листок, смотря на первые несколько написанных строк. Непременно, это письмо написано рукой Амани. Причем довольно давно. Пропитано слезами и отчаянием. Болью, которая продолжительное время терзало ее сердце. Первые же слова в письме крепко удерживают за душу. Хватают за горло, напрочь перекрывая кислород.

«Эмир. Прошу тебя. Прочти это письмо до самого конца. Я хочу облегчить душу. Сбросить камень, который тянет меня ко дну. Уходя, я должна рассказать о грехе, который превратил меня окончательно в чудовище. Эмир, если бы ты только знал, сколько раз я собиралась с мыслями и пыталась рассказать тебе то, что наделала. Но всякий раз, посмотрев в твои глаза, запрещала себе произнести хоть слово, понимая, что ненависть ко мне станет вечной. Не думала, что так сложно рассказать правду. Наверно и не смогла бы, если бы сама не испытала этого невыносимого чувства, когда теряешь ребенка. Не понимала твою боль…. Материнскую боль Клео. Эмир, сложно пытаться жить дальше, все время, думая о том, что никогда не сможешь взять на руки своего ребенка. Не увидишь улыбки. Ямочки на щеках. Никогда не услышишь того, как он зовет тебя «мамой». Меня наказа Аллах так жестоко, как только это было возможно. Он забрал нашу дочь, не позволив ей увидеть свет. Да, Эмир. Я носила под сердцем нашу девочку. Тайно сходила на УЗИ, но так и не смогла рассказать тебе об этом. Видела, что ты так и не смог оправиться от потери сына. Постоянно думаешь о нем, как я бы я не пыталась заставить тебя забыть. Сейчас я сижу, в одной руке сжимая ручку, в другой голубые пинетки, которые купила, мечтая о том, что у нас появиться сынок. Быть может потому, что держала твоего малыша на руках. Эмир….. Я первая кто взял твоего сына на руки и взглянул в карие глазки. Мне так хотелось на все наплевать и оставить это маленькое чудо себе. Но я не могла. Мальчишка был очень слаб и нуждался в матери. И на тот момент я не смогла освободиться от ненависти, которую испытывала к Клео. Знаешь, у него твои глаза и бровки. Малыш просто копия своего папы. Если бы ты только понимал, как я хотела, чтобы этот малыш был наш. Родной мальчик, который бы смог укрепить семью. Не выдержав, я осталась с ребенком наедине, и чтобы успокоить начала гладить его щечки. Он так забавно кряхтел, а потом схватил меня за палец и смотрел так, словно умолял его не оставлять. Понимал, что буквально через несколько мгновений, я разорву эти объятия и уйду навсегда. Будто знал, что навсегда я оставляю его без матери и отца. Опустившись с ним на колени, я начала молить его простить меня. Рыдала навзрыд, но по-другому поступить не смогла. Он был преградой для нашего счастья. Ради которого, я всегда шла по головам. И рождение вашего с Клео сына не стало исключением. Моя расплата пришла, Эмир. И это не только смерть нашей дочери. Я мертва внутри. Каждый новый проходящий день становиться все бессмысленнее. Каждое утро я уговариваю рассказать тебе правду, но так и не решаюсь. Эти мысли разъедают сознание, не оставляя мне и капельки покоя. Если ты читаешь это письмо, значит, меня больше нет в живых. Значит, ты проникнулся моей болью, и подписал все документы. Все считали меня сильной женщиной, но я трусиха, Эмир. Я не смогла рассказать все, глядя в твои глаза. Признаться честно, покаявшись в самом страшном грехе своей жизни. Прошу тебя, Эмир, облегчи мою душу. Спаси ее. Найди своего сына. В последние часы своей жизни я молю Аллаха, чтобы он помог тебе в поисках. Смерть нашей дочери мое самое страшное наказание. Но твой сын жив. Найди его. Знаю, читая эти строки, ты очень зол. Ты не находишь оправдания моему поступку и никогда не простишь. Ненависть в твоем сердце кипит все больше и больше. Но меня нет. Холодное тело покоится в сырой могиле, и возможно, ты даже пришел, чтобы положить букет моих любимых цветов. Но душа моя тяжела даже после смерти. Камень тянет ее в ад, и пока ты не обретешь счастья с Клео и вашим сыном, покоя мне не найти. Выполни мою последнюю просьбу, после которой сможешь жить, больше не вспоминая о том, что я была в твоей жизни».