— Хорошо, — ответил я, после чего взглянул на Эйдена и Темпла, что стоял с отсутствующим видом. — Сейчас не время думать об этом. Чуть позже, когда мы все будем вне опасности, нам удастся обдумать все, что было здесь сказано, а сейчас нужно помочь братьям и устранить Варгаса.

Я подошел к сосне, на которой была пометка и полез на нее, пытаясь найти очень важную вещь, спрятанную между ее многочисленных веток. Голубка притаилась на одной из них и вопросительно взглянула на меня, начиная передвигаться лапками, но, когда я снял ткань со своего лица, тут же узнала меня и подлетела к плечу. Вместе с ней я аккуратно сполз обратно и выкопал из земли, что была около основания сосны, маленький сверток с бумажкой и карандашом внутри. Написав послание, я прикрепил его к изящной ножке голубки, нежно погладил ее и отправил в небо, зная, что она найдет нужного нам адресата. Хоть рядом и были люди Гвидиче, с которым Эйден заключил сделку, я не доверял им, предпочитая видеть моих проверенных солдат, которых, возможно, я в скором времени распущу за ненадобностью. Мне осточертела такая жизнь.

— Зовешь своих? — спросил Эйден.

Я кивнул головой, после чего схватил свою маску с земли.

— Нам пора.

Как только мною была произнесена эта фраза, Эйден окликнул людей, Темпл натянул маску и мы двинулись в сторону здания. Бесшумно. Анонимно. Полные желания найти своих друзей и обрести свободу.

***

Рафаэль

Боль во всем теле не давала нормально двигаться. Я пошевелился и тут же пожалел об этом, когда заныли ноги, руки, голова. В особенности голова. Глаза не разлипались, на разбитых губах, по которым я провел языком, была запекшаяся кровь, в ушах все звенело. Словно из-за толщи воды послышался голос моего отца, который окликал меня по имени, но я был не в силах произнести хотя бы слово. Его рука нежно коснулась моего лица, и я тут же отдернулся, испытывая отвращение и ненависть к этому человеку, который причинил столько боли мне и моим близким.

Его любовь всегда выражалась по-странному: переживая за меня, он предпочитал кричать, желая, чтобы я добился большего, он оскорблял и унижал, пытаясь воспитать меня как мужчину, он бил и калечил мое тело, уродовал сознание и заставлял переживать воспоминание об изнасилованим вновь и вновь. Отец хотел, чтобы я был силен духом, поэтому иногда зимние ночи я проводил на псарне вместе собаками, прижимаясь к их теплым телам, ибо мне не давали ни одеяла, ни зимней одежды. Хотел, чтобы я был готов ко всему, поэтому мне днями не давала никакой пищи, закаляя тем самым характер, а иногда даже лишался на день-два воды, жутко после этого страдая от обезвоживания. На момент начала этого всего мне было одиннадцать-двенадцать лет, а продолжалось это годами.

Чтобы проверить, насколько я силен духом и телом, отец запирал меня в подвале, снова лишая необходимых мне для выживания вещей, а после появлялся с тарелкой ароматной еды или стаканом воды. Водя ими перед моим лицом, он наблюдал за моей реакцией, а затем оставлял это на полу и снова уходил. Моя задача была не дотронуться до этих объектов, выстоять. В первый раз я естественно не выдержал. Разве маленький ребенок мог предположить, какое ужасное наказание за этим последует? Что его высекут розгами до обморочного состояния? Что его спина покроется глубокими шрамами, которых с годами станет только больше?

Стоит ли упомянуть, что отец, понимая, что меня могут похитить, пытать, решил, что мои тело и разум должны привыкнуть к боли, чтобы ненароком не выдать врагам ценную информацию? Меня пытали, вырывали ногти с корнями, прижигали тело, резали, били током, топили в воде, избивали, растягивали на дыбе, что вертикальной, что горизонтальной — этот список можно продолжать вечно. Они только не касались моего лица. Отцу нравилось, что я был похож на него, и он не решался портить это. Я выдерживал все пытки, долго отходя от них, несколько раз даже пытался сбежать и обращался в полицию, но меня быстро возвращали обратно домой. Полицейские лично привозили мое бренное тело к дому отца, который был страшно недоволен моим поведением и снова наказывал. В какой-то момент я бросил все попытки, смирившись с тем, что происходит, и принял тот факт, что буду связан с мафией на долгие годы. В пятнадцать лет, сидя с Шестеркой в заброшке, мне пришла идея собрать вокруг себя своих людей, которые в будущем помогут мне и моим друзьям избавиться от гнета наших отцов.

Многие могут подумать: "Да что смыслит этот мальчишка в таких делах?", но я с самого детства варился в этом дерьме. Многие главари мафий и другие важные ее члены становились участниками преступных организаций именно в подростковом возрасте. Пластичный, несозревший мозг юнца быстро впитывает необходимую информацию, и подросток успешно учится выживанию, набираясь хитрости, жестокости, бесчеловечности, бескомпромиссности, безжалостности и т. д. Был бы я тем, кем являюсь сейчас, если бы не мой отец? Нет. Я бы имел более или менее здоровое детство, был бы сейчас самым обычным человеком с самыми обычными проблемами, думал бы об учебе, работе, девушке, доме, друзьях, вечеринках… Но мой разум занимали совершенно иные проблемы, которые мне сейчас предстоит решить.

— Неужели ты и дальше желаешь влачить это жалкое, низменное существование, лишившись той власти и силы, которые я могу тебе подарить? — услышал я голос отца, просочившийся сквозь мысли, хаотично кружившихся в моей голове.

Кто-то коснулся моей шеи, стал светить фонариков в глаза, отчего я попытался зажмуриться.

— Удивительно, что он еще в сознании после таких побоев, — выдохнул человек, снимая с меня рубашку и начиная чем-то обмазывать мое тело.

Почувствовался запах спирта, а затем и жжение на коже. Я не дернулся. Привык.

— Он и не такое выдерживал, — с гордостью в голосе промолвил отец.

Я разлепил глаза, расплывчато видя треснутый потолок с многочисленными дырами, свисающую люстру с огоньками и чье-то лицо. Мужское. На плечах виднелась белая ткань. Врач? Я даже усмехнулся, тут же почувствовав острую боль в нижней части лица.

— У него сломаны ребра и правая нога. Необходимо проверить внутренние органы, — сухо проговорил врач. — Возможно, что они повреждены, — его руки двигались вдоль моего туловища, принося облегчение. — Господи Иисусе, сколько гематом…, - прошептал он. — Голова сильно болит?

— Нет, — соврал я.

— Правду.

— Нет.

Он показал мне пальцы и спросил:

— Сколько ты видишь?

— Шесть.

Протяжный выдох был мне единственным ответом.

— По-хорошему его бы в больцу, — заключил доктор. — Нужно сделать обследование внутренних органов, понять, насколько сильно повреждены ребра и нога, и нет ли никаких внутренних кровотечений. Не исключено, что у молодого человека сотрясение мозга. Дай Бог, чтобы не было кровоизлияния в мозг. Тебя тошнит?

Я покачал головой, пытаясь приподняться, но оглушающая боль в области груди не дала мне этого сделать.

— Ты что делаешь! — воскликнул доктор. — У тебя сломаны ребра!

— Ничего страшного, — отрезал отец, — потерпит.

— Нет, — взбунтовался врач. — Я доктор, и я не могу просто смотреть на то, как вы издеваетесь на ним. Ему нужна помощь, хотите вы того или нет.

Отец хладнокровно улыбнулся и в мгновение ока схватил врача за ворот халата, потянув его на себя. От испуга доктор вскрикнул и попытался оттолкнуть отца, но тот встряхнул его, приводя в чувство.

— Ты будешь делать то, что я тебе скажу, — процедил отец. — И если я сказал, что он останется здесь, значит, твоя задача оказать всю необходимую помощь именно в этом месте и нигде больше. Ты меня понял?

Доктор пугливо закивал головой. Нижняя его губа дрожала. Я вновь попытался приподняться, и у меня получилось, несмотря на боль, что не давала даже нормально дышать, не то, чтобы думать.

— Отпусти его, — бросил я. — Он тебе ничего не сделал.

Отец взглянул на меня и повиновался, тут же коснувшись рукой моего лица. Мне стоило огромных усилий не оттолкнуть эту руку и не врезать ему по лицу, в надежде вытрясти из головы мозги.