Далее видео перематывается вперед, и фигуры перемещаются по экрану, красят, латают, таскают древесину, укладывают камень и работают с трубами. В итоге получается красивое, простое по форме здание с жестяной крышей и современной ванной снаружи из залитого бетона, окруженное растениями.

— Мой подход — никогда не начинать все сначала, — говорит Эва в камеру. — Я всегда отталкиваюсь от того, что уже есть.

Я опускаю голову на предплечья и думаю. — На чем я могу строить? — шепчу я вслух. Затем я сажусь, и в моей голове загорается лампочка. К черту эскизы и вдохновение. Что я могу на самом деле… построить? Эва никогда бы этого не предвидела.

В четыре часа дня, мои руки болят от долгого держания карандаша, кончики пальцев окрашены в черный уголь, я выхожу из здания студии и обнаруживаю Андре, который сидит перед спортзалом и ждет меня с раздраженным видом.

— Ты опоздала, — говорит он.

— Нет! Сейчас 4:05!

— А что такое 4:05? — спрашивает он.

— Эм, я не знаю. Что? — говорю я, в моем тоне сквозит снисходительность.

— Не четыре часа дня. — Он встает и направляется к машине. — Поехали. Мне нужен молочный коктейль.

— Я отвезу тебя домой, — говорю я ему.

— Нет, ты отвезешь меня за молочным коктейлем, — говорит он, не останавливаясь.

— Ты можешь сам заказать себе молочный коктейль. Я тебе не служба кейтеринга.

— А я только что сжег около тысячи калорий за час, Чарли, — говорит Андре. — Если ты не хочешь, чтобы я вырубился в твоей машине, поехали. Не думаю, что тебе нужно еще одно нарушение.

Я вздрогнула. — Ты такой драматичный.

Он наклоняет голову ко мне. — А что, если я покупаю?

Я колеблюсь. — Хорошо. Но мы едем на машине.

Андре ухмыляется. — Посмотри на это. Прекрасный компромисс.

— Думаю, у нас еще есть надежда, — говорю я.

Через некоторое время мы припарковались на стоянке у закусочной Рика, молочные коктейли в руках. Я готова покончить с этим, чтобы пойти домой и заняться своим портфолио, но чувствую, что Андре наблюдает за мной краем глаза.

— Что? — спрашиваю я, не поворачивая головы.

— Я просто думал кое о чем, — говорит он, не обращая внимания.

— Ты собираешься мне сказать или пялиться на меня?

Андре фыркает. — Ладно. Я думал о том, что когда ты врезалась в мою машину, ты сказала мне, что у тебя самый высокий рейтинг безопасности в округе. И в то же время ты была в одном нарушении правил безопасности от того, чтобы лишиться прав на вождение.

Он ждет, что я отвечу. В конце концов, я отвечаю.

— У меня действительно был самый высокий рейтинг безопасности.

Андре кивает. — Так… что случилось в тот раз?

Я вожусь со своей соломенной оберткой. — Ты действительно хочешь знать?

— Нет, я спрашиваю, потому что не хочу знать, — говорит он, и я пихаю его. Он ухмыляется, и это занимает половину его лица.

Я медленно дышу через ноздри. — Ты знаешь Матео Миллера?

Андре кусает свою соломинку. — Э, да. Он президент нашего студенческого совета.

Я застонала. — Я в курсе.

— Что ты сделала с Матео Миллером? — говорит Андре, выглядя одновременно испуганным и заинтригованным.

Я прикусила губу, перебирая в голове воспоминания. — Я подвезла его до школы несколько недель назад.

В глазах Андре появляется озорной блеск. — Продолжай.

— Ну, мне пришлось свернуть, чтобы избежать оленя…

— О нет…

— И ты знаешь этот дурацкий термос, который он всегда носит с собой? Как будто он ездит на работу или что — то вроде того, или между встречами?

Андре смеется. — Да. И этот портфель.

— Так вот, в то утро у него был термос. И он как раз делал глоток, когда я свернула.

— О, черт.

— И он мог пролить его на… его колени.

Андре наклоняется вперед, его голова покоится на предплечьях, и несколько минут я не понимаю, что он делает. Затем я понимаю, что он бьется в конвульсиях.

Он смотрит на меня. — Ты подожгла промежность Матео Миллера?

Мой рот открывается от ужаса. — НЕТ! — Потом я думаю. — То есть, наверное, да. Формально да.

Андре выглядит восхищенным. — Мне было интересно, почему он так смешно ходит в школе.

— Стоп! — Я хныкаю. — Я уже чувствую себя ужасно из — за этого!

Андре дьявольски улыбается. — По правде? Я терпеть не могу этого парня. Он ведет себя так, будто он президент Соединенных Штатов, а не нашей крошечной средней школы. И он разговаривает со мной так, будто мы на какой — то коктейльной вечеринке.

— Да, но он также сообщил обо мне в приложение за нарушение техники безопасности.

Теперь Андре нахмурился. — Ну и дела. Тем более, он заслужил кофе в промежность.

— Ты можешь перестать говорить 'промежность', пожалуйста? — буркнула я, и Андре снова начал смеяться, глядя на меня краем глаза.

— Что? — Я вскидываю руки вверх.

— Не могу поверить, что ты только что сказала 'промежность', — говорит он. Тогда я тоже начинаю смеяться.

Мы еще некоторое время сидим молча рядом друг с другом, потягивая молочные коктейли.

В пятницу идет дождь, не слишком сильный, но попадающий на ветровое стекло таким тяжелым туманом, что приходится включать дворники на полную мощность. Я всегда была безопасным водителем, и есть что — то, что мне нравится в теплой машине, под крышей из склонившихся ветвей деревьев, скользящей по поворотам и холмам Западного Массачусетса в грозовой день. При всех своих недостатках огромный Prius имеет переднее лобовое стекло с обзорностью космического корабля. Я могу видеть все. Цвета выделяются неожиданным образом, и ты замечаешь вещи, которые раньше могла не заметить, например, старый дом, спрятанный за каменной стеной, или проблеск света над вершиной горы сквозь облака.

Восемьдесят процентов поездок не представляют собой ничего необычного. Иногда ты даже почти не разговариваешь с человеком на заднем сиденье, даже если ты вроде как знаешь его со школы. Они пишут на своем телефоне, вставляют наушники или снимают видео для своих социальных сетей, а вы оба просто продолжаете свой день.

Но примерно десять процентов пассажиров можно назвать от немного странных до откровенно причудливых, и вы никогда не можешь предсказать, как пройдет поездка с кем — то новым. Бывало, что люди теряли сознание в моей машине, целовались в моей машине, спорили до такой степени, что один просто вышел и пошел пешком, когда мы остановились у знака 'Стоп', хотя мы были еще далеко от места назначения и машина еще не полностью остановилась. Я помогала людям перевозить все — от сноубордов до огромных кукольных домиков и живых животных. Я была посвящена в личные подробности слишком многих людей, хотя мы живем в разных городах и я не могла просто рассказать об этом кому захочу (хотя я никогда этого не делаю). Длинные разговоры по мобильному телефону, которые мне ничего не остается, как слушать. Один человек протянул мне лист бумаги и спросил, могу ли я отправить его по факсу, как будто у меня есть такая установка на переднем сиденье моего стареющего Prius. А в начале этого года был старшеклассник, который, надев рюкзак, черную одежду и шлем со странным приспособлением на макушке, попросил меня высадить его на вершине горы, где, по его словам, он надеялся получить 'внеземной опыт'.

Но ни один из этих пассажиров, можно с уверенностью сказать, не подготовил меня к тому, каково это — каждый день ездить с Андре в школу и обратно. Он знает всех, а если не знает, то хочет знать о них все. И к пятнице я уже почти сыта по горло. Мало того, что поездка с ним добавила несколько миль к моим обычным дням, мало того, что я была вынуждена задерживаться в школе и наблюдать, как он запихивает в свой организм больше еды, чем я считала возможным, но он действительно никогда не замолкает. Он не оставляет ни одного камня без внимания — от выяснения стоматологической практики мамы Эммы Сайкс до перспективного участия Сары Келли в политической кампании и того, где найти лучшую чернику в Западном Массачусетсе.