Моя мама выглядит возмущенной. — Ну и что? Покажи ей что — нибудь, чего она никогда раньше не видела.

Пока я наблюдаю за мамой у плиты, мои глаза пробегают мимо нее, в окно, к ее маленькой студии в сумрачном свете, однобокой и нуждающейся в хорошем слое краски.

И тогда я понимаю, что есть кое — что, над чем я могу поработать прямо здесь, дома.

В течение следующей недели каждую свободную моменту я сижу за телефоном и компьютером, изучая Instagram Эвы Адамс — ее фотографии и все проекты, над которыми она работала на протяжении многих лет. Ее отделка из натурального дерева, восстановленные терракотовые плантаторы и импортный текстиль. Я копаюсь на нашем пыльном, опасном чердаке, пытаясь найти оригинальные поэтажные планы маминой студии, а потом просто измеряю ее сама и создаю подробные визуализации интерьера и экстерьера 'до и после'. Я, конечно, не подрядчик, и у меня нет средств, чтобы нанять его, поэтому мне придется придерживаться основ. Я сохраню шкафы, общую планировку, но я отшлифую и покрашу. Я также хотела бы придумать, как сделать раковину, используя дождевую воду или воду из шланга, ничего слишком сумасшедшего, просто чтобы она могла смывать свои кисти, не ходя в дом и обратно.

Я иду в магазин Jacobson's Hardware, чтобы взять несколько дополнительных образцов краски, которые Билл припас для меня, с облегчением понимая, насколько мала площадь здания. Для интерьера я выбрала хрустящий, теплый белый цвет, чтобы открыть пространство, а для экстерьера — темный цвет шифера, который, кажется, сейчас в моде на западном побережье, способ превратить что — то историческое в нечто более современное и стильное.

— Это просто так… темно, — замечает моя мама, когда я показываю ей чертежи за обеденным столом.

— В этом вся суть, — говорю я. — Я делаю его современным! Шикарным. Сейчас здесь какой — то беспорядок.

Моя мама ерзает. — А что, если мне нравится, что она в беспорядке?

Я нетерпеливо качаю головой. — Мам, этим занимаются люди вроде Эвы Адамс. Устранение некоторого сумасшествия и упорядочивание вещей. Я обещаю, тебе это понравится.

Мама вздохнула. — Я только за, но, может, ты попробуешь что — нибудь другое, кроме грифеля? Например, пыльный шалфей?

Я прикусила губу. В конце концов, это ее дом. — Хорошо. Обещаю, я не буду заходить слишком далеко.

В четверг Реджи рано ушел домой с больным желудком, поэтому мы с Андре взяли двух дополнительных наездников для поездки домой, за что я ему очень благодарна. Одного из них я никогда раньше не видела, а другая — девушка, которую я лишь смутно узнаю. Думаю, возможно, мы вместе занимались математикой на втором курсе. Шара. Она подходит к машине, неся тяжелый чехол для гитары. Андре выпрыгивает и, как джентльмен, помогает ей положить его в огромный багажник Prius, который открывается, как дверь инопланетного космического корабля.

— Спасибо, — мило говорит Шара, забираясь на заднее сиденье. Ее подруга забирается вместе с ней.

— Эшли и Шара, верно? — говорит Андре. Он смотрит на Шару. — Мы вместе занимались английским в прошлом году.

Он действительно знает всех? — интересуюсь я.

— Точно. — Шара улыбается. — Мистер МакДугал.

— У этого чувака есть стиль, — говорит Андре, и я понятия не имею, о чем он говорит, но Шара испускает высокопарное, застенчивое хихиканье.

— У него точно есть!

Андре поворачивает голову назад, нахмурив брови. — Кстати, я не знал, что ты играешь на гитаре.

Шара пожимает плечами. — Не играю. Не совсем.

— Правда? — Он обменивается заговорщическим взглядом с ее подругой. — Тогда почему ты носишь его с собой.

Эшли многозначительно смотрит на Шару, которая вздыхает. — То есть, я вроде как ношу. Но в основном только для себя. Я беру один урок в неделю после школы. — Она делает паузу, как будто не уверена, что хочет продолжать, затем продолжает. — Недавно я начала писать песни.

— Они такие хорошие, — говорит Эшли. — Я говорю это не для того, чтобы быть милой, или что — то в этом роде. На самом деле я постоянно прошу ее играть для меня.

— Правда? — говорю я. — Это потрясающе. Я бы с удовольствием послушала их как — нибудь.

Андре делает на меня лицо, как будто он шокирован.

— Что? — тихо спрашиваю я.

— Тебе нужно исполнять песни, Шара, — объявляет Андре.

— Это то, что я всегда ей говорю! — говорит Эшли.

Шара выглядит в ужасе. — Вы с ума сошли?! Ни за что.

— Людям бы это понравилось.

Шара молчит, но когда я снова смотрю в зеркало, я вижу, что на ее губах играет небольшая улыбка. — Я не знаю… — говорит она.

— Хорошо, вот что ты должна сделать, — говорит ей Андре, как будто все в полном порядке. — Ты подумаешь об этом. Ты решишь, что это отличная идея. Затем, когда будешь готова, зайдешь в 'Дымную сову' в городе. Управляющего там зовут Гас. Скажи ему, что тебя прислал Андре. Он подберет тебе комплект.

— Вау, хорошо… спасибо! — возбужденно шепчет Шара.

— Не благодари меня пока, — говорит Андре. — Поблагодаришь меня, когда все в городе будут сходить с ума от твоей музыки.

После того как мы отвезли Шару на урок игры на гитаре, Андре поймал меня на том, что я смотрю на него на красный свет.

— Что теперь? — спрашивает он.

— Что заставило тебя сделать это?

— Что сделать?

— Предложить ей выступить? Ты плохо ее знаешь. Ты никогда не слышал ее музыку.

Андре пожимает плечами. — Я могу сказать, что ей просто нужно немного поддержки. — Он делает паузу. — А вот ты, с другой стороны…

Я замялась. — Я? Что я сделала?

— Я бы с удовольствием послушала как — нибудь твои песни, — дразнит Андре насмешливым, высокопарным голосом.

— Я вела себя хорошо!

— Я знаю, — говорит Андре. — Это было странно.

Я стучу его по плечу. Он улыбается мне, и мое сердце слегка замирает. Честерское шипение. Я ухмыляюсь про себя. А потом чувствую себя глупо.

— Позволь мне задать один вопрос, и, пожалуйста, не сердись на меня, — начинает Тесса в пятницу после школы, ее глаза блуждают по внутренней части маминой студии, которая не имеет ни малейшего сходства с прежней, да и вообще с каким — либо функциональным зданием. На полу лежат стружки, инструменты разбросаны повсюду, а половина стен покрыта мазками краски. — Возможно ли, что ты откусила немного больше, чем могла прожевать? — Тесса, Сидни, Такер и Маркус зашли лично, поскольку в последнее время я не очень хорошо отвечаю на сообщения.

Я застонала, приседая, чтобы снова начать шлифовать. Оказывается, шлифовка занимает гораздо больше времени, чем я думала. У меня болит каждый мускул, но у меня нет времени плакать из — за этого. Я должна закончить, чтобы можно было приступить к рисованию.

— А ты не могла просто набросать это? — вклинивается Сидни. Она сидит на ведре прямо за дверью студии, отказываясь заходить, потому что у нее аллергия… на что, она не уточнила.

— Эва Адамс — исполнительница, — говорю я им, глядя с пола. — Она очень практичная. Я должна показать ей, что могу прийти и сделать работу. Что я могу посмотреть на что — то и преобразовать это самостоятельно.

— Ты знаешь, что тебе нужно? — спрашивает Такер, проводя рукой по подоконнику и посылая на пол струйки опилок. — Пицца. Пицца сделает все это лучше.

— Он прав, — говорит Тесса. — Никогда не хорошо делать такую работу на пустой желудок. Это подпитает тебя.

— Как много еще ты можешь рассчитывать сделать сегодня вечером? говорит Маркус. — Просто начни завтра. Я даже вернусь и помогу тебе.

— Поможешь? — Я прекращаю шлифовать и смотрю на него.

— Поможешь? — говорит Тесса.

Маркус пожимает плечами. — То есть, может быть. Возможно. Посмотрим.

Тесса качает головой.

— Просто идите, ребята, — говорю я им. — Ничего страшного. — Конечно, руки у меня сырые, а глаза красные от опилок, но я все сделаю. Я всегда нахожу выход.