— Ты вроде как нуждалась в спасении, — говорит моя мама. — Теперь допивай кофе и снимай видео. Ты должна успеть к сроку. А потом мы поговорим о том, что ты сказала нам вчера вечером.

Позже тем же утром, после того как я вернулась домой, написала для Эвы синопсис и отправила ей свое видео, где я прохожусь по помещению, объясняю, какие материалы и детали я использовала и где черпала вдохновение, я отправляюсь на завтрак с родителями. Забавное ощущение — сидеть на заднем сиденье машины, пока они ведут машину, как будто я снова ребенок. Они молчат, и я знаю, что они ждут моих извинений.

— Простите за то, что я сказала вчера вечером, — говорю я наконец, глядя в окно на дорогу. — Я просто… это тяжело. Жить с вами, ребята, вот так. Быть неуверенной изо дня в день в том, как изменились отношения.

— Но это не твои отношения, а наши, — твердо сказал мой отец.

— Но я ваша дочь, — говорю я. — О чем вы иногда, кажется, забываете, когда я чиню замок на входной двери и слежу за тем, чтобы машины были зарегистрированы. Разве вы не считаете, что я имею право знать, вместе мои родители, с которыми я живу, или нет?

— Я ненавижу, что мы поставили тебя в такое положение, Чарли, — говорит моя мама. — Мы не хотели, чтобы это так на тебя повлияло. И это не нормально. Нам с твоим папой нужно многое решить. Но мы будем лучше объяснять тебе, в чем именно дело.

Я киваю, но она еще не закончила. — А что касается дома, мне жаль, что ты чувствуешь разочарование в нас, как будто мы не можем позаботиться о вещах. Но мы такие, какие есть. Ты ведешь себя так, будто мы здесь растрачиваем себя. Но это жизнь, которую мы выбрали. Мы хотим ее такой. И, конечно, может быть, мы могли бы лучше чинить вещи, или держать их покрашенными. Но наши приоритеты не в этом. Когда ты будешь жить дальше, у тебя будет возможность сделать этот выбор самостоятельно. Но ты должна позволить своему отцу и мне быть такими, какие мы есть.

Мой отец молчит. — Так что давай проясним ситуацию. Речь идет о доме или о нас?

— И то, и другое, — говорю я. — И я знаю, что мне нужно позволить вам жить своей жизнью. Но я также хочу большего для вас. Папа, я знаю, что ты скучаешь по тому, как ты ходишь в каретный домик и что — то мастеришь. А мама, Элейн просит тебя показать свои работы, а ты даже не пытаешься. Мне очень жаль, — говорю я почти шепотом. — Но, наверное, я не понимаю, почему вы не… не хотите большего.

— Чарли, — говорит мой отец. — Это и есть наше большее. Приоритет образа жизни, который мы хотим… это наше большее.

— Хорошо, — говорю я ему, откидывая голову назад на сиденье, и открываю письмо, которое я отправила Эве. Я так занята тем, что снова и снова смотрю на видео амбара на своем телефоне, что не успеваю опомниться, как мы уже подъезжаем к закусочной Рика.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я, паникуя.

— Празднуем? — говорит моя мама в зеркале заднего вида. — Я думала, ты любишь это место!

— Мы можем пойти куда — нибудь еще? — умоляюще говорю я.

— Почему? — спрашивает мама. — Что происходит?

— Я не могу это объяснить, нам просто нужно уйти, — говорю я.

— Эй, разве это не Андре? — Папа показывает. Он машет рукой.

— Вот дерьмо, — говорю я, низко пригибаясь на своем сиденье.

— Не хочу тебя расстраивать, милая, но он нас уже видел, — говорит мой папа. — Он только что помахал нам в ответ.

— Мы должны идти, — говорю я.

— Почему?

— Пожалуйста? Мне просто нужно уйти, — хнычу я.

— Хорошо, хорошо, — говорят мои родители, разворачиваются на парковке и сворачивают налево на главную дорогу. Выглянув в заднее окно, я вижу, что хомяк смотрит нам вслед, его руки висят по бокам.

К полудню воскресенья от Эвы по — прежнему ничего не было слышно, и уверенность, которую я почувствовала, закончив строительство амбара в субботу утром, начала ослабевать. Что, если это было слишком похоже на то, что я уже послала ей? А что, если это было не похоже, но все равно разочарование? Высадив Лулу на ее обычном месте, у меня слишком много нервной энергии, чтобы ехать домой, поэтому я соглашаюсь на поездку от нового клиента, с которым никогда не встречалась. В его профиле написано, что он старшеклассник, увлекается кинематографом, музыкой восьмидесятых и винтажными кроссовками Nike. Он выходит из дома с голубой крышей, выглядит нервным и опирается рукой на окно, как чей — то отец.

— Эм, привет, — говорит он.

— Приветик. — Я улыбаюсь. — Джереми?

— Это я. — Джереми продолжает смотреть в землю. Я не могу понять, то ли это его обычная манера, то ли он просто очень, очень нервничает. — Так, это неловко, — говорит он, — но мне нужно перевезти кое — что довольно большое. Ты не против? — Он постукивает пальцами по оконной раме машины, ожидая моего ответа.

Я пожимаю плечами. — Ну, наверное, нормально, но могу я сначала спросить, что это такое?

Джереми делает паузу. — Это плюшевый мишка.

— О! Ничего страшного! Просто возьми его. — Насколько большим может быть плюшевый мишка?

— Это очень большой плюшевый медведь… — продолжает он.

Я сужаю глаза, пытаясь нарисовать картинку в голове. — О каком именно большом плюшевом медведе идет речь, Джереми?

Джереми сглатывает и почесывает затылок. — Наверное, будет лучше, если я просто покажу тебе.

Через несколько минут я уже везла плюшевого медведя размером с человека на пассажирском сиденье рядом со мной, потому что по какой — то причине Джереми решил, что хочет ехать сзади. Я понятия не имею, куда мы едем, я не знаю адреса, и я только начинаю задумываться, может быть, этот плюшевый мишка на самом деле воображаемый друг Джереми, когда мы останавливаемся возле дома, и мое приложение сообщает мне, что мы прибыли.

— Просто подожди здесь, — говорит Джереми, молчавший всю дорогу. — А ты бы подождала? Я понятия не имею, как все пройдет. — Он проводит рукой по волосам.

Я киваю, как можно более успокаивающе. Конечно, я не уеду, думаю я про себя. Это слишком интересно.

Джереми выходит из машины, открывает пассажирскую дверь, с некоторым усилием вытаскивает огромного медведя и тащит его на одном плече вверх по дорожке. Он ставит его на крыльцо и звонит в дверь, постукивая пальцами по боку в ожидании. Дверь открывает девочка примерно нашего возраста. Прежде чем она успевает открыть рот, Джереми говорит. И, к счастью для меня, я едва могу разобрать.

— Я знаю, что облажался, — говорит Джереми девушке. — По правде говоря, я просто не очень хорошо умею общаться. Но я увидел этого медведя и подумал о тебе.

Девочка смотрит на медведя. Потом смотрит на Джереми.

— Это смехотворно большой медведь, — говорит она.

— Я знаю.

— Как будто неприлично большой.

— Я знаю, — повторяет он.

— Я даже не знаю, куда я его поставлю.

Джереми кивает.

Затем она делает нечто, что застает врасплох и меня, и Джереми. Она отталкивает медведя в сторону, прыгает в объятия Джереми и крепко целует его в губы.

Мой рот открывается, а в груди пробегает трепет, когда я наблюдаю за их диснеевским поцелуем. Затем девочка отстраняется и хмуро смотрит на меня через плечо Джереми. Джереми тоже поворачивается.

— Ты можешь ехать, — произносит он настоятельно.

Я делаю большой палец вверх и отъезжаю, и проезжаю около трех минут, прежде чем вытираю глаз и понимаю, что я разрыдалась. Я останавливаюсь на обочине и, не успев понять, что делаю, включаю Boyz II Men. И тогда я действительно начинаю плакать.

Меня застает врасплох звук звонка моего телефона, и я не удосуживаюсь посмотреть, кто это, прежде чем ответить.

— Да?

— Привет, Чарли, это Эва!

— О, привет, — говорю я, напрягаясь.

— Ты в порядке? У тебя немного странный голос.

— Нет, нет! Я в порядке. — Я быстро соображаю. — В это время года здесь очень сильная аллергия.

Эва издает сочувственный звук. — Я была там. К счастью для нас обоих, в Нью — Мексико не так много пыльцы…