Чувствуя себя виноватой даже за то, что обсуждает этот вопрос сама с собой, Мия достала из кармана мобильный телефон и набрала номер Чарльза. Великобритания отставала от Швеции на час, так что он должен был еще бодрствовать.

— Алло? — Голос у него был сонный, и Мия запоздало вспомнила, что Чарльз каждый вечер усаживается у телевизора, который действует на него как снотворное.

— Привет, я просто хотела пожелать тебе спокойной ночи. Эсэмэски такие безличные.

— Э-э, верно. Если не считать смайликов, которые ты всегда добавляешь. — В его голосе послышалось веселье.

— Да, если не считать смайликов. — Она очень любила маленькие сердечки и другие значки, которые можно добавлять, в то время как Чарльзу это казалось ребячеством. — Ты в порядке? Занят?

— О да, это была чертовски тяжелая неделя. — Он начал рассказывать о какой-то крупной биржевой сделке, над которой работал для известного человека, и Мия старалась не проявлять нетерпения — он знал, что ее на самом деле не интересуют подробности, и она терпеть не могла, когда он хвастался своими связями. Он закончил словами: — Но в эти выходные состоится турнир по гольфу, о котором я тебе рассказывал. Босс попросил меня быть его партнером — ха, накося выкуси, красавчик Джейсон Тэмворт, — и это будет лучшая игра в моей жизни!

Джейсон был главным соперником Чарльза в офисе, оба всегда состязались за очередную сделку, за очередное повышение.

— Поздравляю! И удачи! Я уверена, что у тебя все получится очень хорошо.

Она никогда не была в восторге от гольфа: скучная игра, но что она понимает?

— Спасибо. Я дам тебе знать, как все пройдет. А сейчас ступай-ка пораньше спать. — Он усмехнулся. — Не думаю, что кому-нибудь, кроме меня, это важно там, где ты находишься, — комарам и ботанам-археологам ведь все равно, как ты выглядишь.

— Пожалуй. Пока! Люблю тебя.

Повесив трубку, Мия почувствовала, как в ней зашевелилось легкое раздражение. С какой стати он принижает ее профессию и тех, кто ею занимается? В ее сознании возник образ Хокона — можно ли представить себе кого-нибудь менее похожего на зануду ботана? Он точно не соответствовал стереотипному представлению о нескладном гике.

Но какое это имеет значение?

Вздохнув, Мия встала и выключила свет. Она устала, вот и все, и ей просто нужно хорошенько выспаться. Она лишь надеялась, что ей не приснятся мужчины-викинги с голубыми глазами.

Пир продолжался до глубокой ночи, становясь все более и более шумным, по мере того как Хокр и его люди вволю угощались элем, который, казалось, лился нескончаемым потоком. Мед подавался только к еде, будучи редкостью, но Хокр не обращал внимания на то, что именно пил. Он заметил, что комната становится размытой по краям, но чувствовал себя спокойным и довольным, хотя Рагнхильд не скупилась на колкости. Он проигнорировал ее невнятные комментарии и надеялся, что она в конце концов отступится, если не получит ответа. Он устал от ее капризов.

Хокр знал, что причиной было ее бесплодие после рождения Йорун. Что-то явно не заладилось, и знахарка не смогла помочь ей снова забеременеть; эта незаживающая рана стала источником бесконечного недовольства, гноящейся язвой, терзавшей его жену. Наверное, Рагнхильд также думала, что Хокр винит ее в том, что она родила неполноценного ребенка, но это было неправдой. Ему было грустно, что его дочь никогда не сможет жить нормальной жизнью, но он продолжал любить ее. В отличие от Рагнхильд, которая перестала замечать девочку с тех пор, как они узнали, что с ней что-то неладно.

Она должна была бы возиться с ней так, как сейчас возилась Керидвен, — делиться улыбками, играть в игры, общаться, не обращая внимания на то, что Йорун не слышит ее. Малышке внимание матери было бы в радость, понимала она это или нет, и он невольно улыбнулся своей грезе. Все могло бы обернуться иначе, если бы дочь родилась такой же, как все остальные…

Он отогнал грустные мысли и сосредоточился на здесь и сейчас. Настал час песен и историй, и один из рассказчиков заворожил слушателей рассказом о Ёрмунганде, ужасающем змее, который лежит в океане, окружающем Мидгард, мир людей.

— Повезло, что мы не столкнулись с ним, когда пересекали море, а? — поддразнил Хокр Керидвен.

Он заметил, как расширились ее глаза, когда она слушала, хотя был уверен, что она следует христианскому Богу и не должна верить в такие истории.

— В самом деле! И я очень рада, что не слышала о нем, когда ступила на ваш корабль. — Она едва заметно вздрогнула. — Это путешествие и так было достаточно опасным. Не хватало еще всю дорогу представлять под нами столь страшную тварь, хотя я сомневаюсь, что он существует на самом деле.

— О, он вполне реален, но боги защитили нас. — Хокр сделал еще глоток эля и улыбнулся в свою чашу, ожидая, клюнет ли она на приманку.

Однако она не ответила, мудро держа свои убеждения при себе. Он обратил внимание, что она оставалась, где сидела, еще долго после того, как веки Йорун отяжелели и девочка заснула, положив голову Керидвен на колени. Вокруг было на что посмотреть, и кто знает, возможно, она сравнивала этот пир с праздниками на своей родине?

Некоторое время Хокр играл в хнефатафл — свою любимую настольную игру — с Торальдом, но в середине вечера один из его людей, подтащив трехногий табурет и усевшись с противоположной стороны стола, вызвал его на поединок по борьбе на руках. Хокр со смехом согласился.

— Ты же знаешь, что у тебя нет шансов на победу, пока я не состарюсь, — сказал он своему противнику, но мужчина по имени Ульв был возбужден элем и непреклонен.

— Клянусь, сегодня я могу превзойти любого, — крикнул он. — Клянусь Одином, вся эта гребля, которой мы занимались всю дорогу, только придала мне сил.

— Это мы еще посмотрим.

Все наблюдали, как двое мужчин крепко сцепились правыми руками, а затем, по сигналу Торальда, испытание силы началось. Выпуклые бицепсы, поблескивающие в свете огня из центрального очага, напряглись под кожей, загоревшей в море за долгие часы на солнце. Хокр садился на весла наравне со всеми, так что не один Ульв усердно трудился гребцом. Но Хокр знал, что вызвавший его на состязание в любом случае обречен на провал — собственные рост и сила, дарованные природой, заведомо давали ему преимущество.

Взад и вперед ходили сцепленные руки, ни одна не уступала другой. Хокр просто потворствовал своему тану, давая ему время проверить мастерство, чтобы избавить его от унижения, но он пытался сделать это незаметно. Ульв был далеко не слабаком, но, как бы он ни напрягался, не мог заставить запястье Хокра двигаться больше доли секунды. Его лицо налилось краской, на висках проступили вены, в то время как Хокр надеялся, что единственным признаком усилия с его стороны была сжатая челюсть. Он, безусловно, не напрягался до такой степени, чтобы лопнул кровеносный сосуд. Пока тянулась схватка, в комнате царила тишина; затем так же внезапно, как началось, все закончилось, и рука Ульва легла на стол под рукой Хокра. Стук костяшек пальцев по дереву напугал всех, но затем раздались радостные возгласы, и крики «Хокр, Хокр!» взлетели к потолку.

— Скитр![8] Я одолею тебя в один из ближайших дней. — Ульв покачал головой, но в его голосе не было настоящей враждебности. Он, должно быть, знал, что проиграет, несмотря на свои смелые слова получасом ранее.

Несколько других попытали счастья, но почти с тем же результатом, и после того, как третий ушел, чтобы утешиться еще одной чашей эля и податливой рабыней, Хокр с улыбкой повернулся к Керидвен.

— Мужчины в вашей стране тоже так делают?

— Да, хотя, насколько мне известно, никто не добился такого успеха, как ты. — Судя по тому, как она вздернула подбородок, он понял, что это ее раздражает.

— У вас в деревне нет ни одного мужчины, который был бы лучше всех остальных? Может быть, вождь?