Всеволод и прежде любил надолго задерживать у себя гостей — порой даже против их воли. Теперь же к нему приехали любимая дочь, совсем ещё юная, четырнадцатилетняя, и зять — недавний победитель половцев, и он никак не хотел расставаться с ними. Это было и проявлением отцовской любви к дочери и, если угодно, отцовской власти над зятем, но ещё и демонстрацией равновесия внутри всё той же коалиции трёх сильнейших князей — Рюрика, Давыда и его, Всеволода. Даже в чествованиях и празднованиях он не хотел уступать им первенство.
Дочь и зять вернулись на юг только в конце зимы или начале весны 1194 года. Как раз перед тем, как в Городец на Остре двинулись Всеволодовы мастера — строить крепость.
Последнее столкновение Всеволода со Святославом Киевским носило, так сказать, латентный характер. Но именно оно в наибольшей степени показало возросшее могущество суздальского князя и беспомощность его бывшего покровителя.
В начале весны того же 1194 года великий князь Святослав Всеволодович вновь покинул Киев и отправился «за Днепр», к Карачеву, лично принадлежавшему ему городу в «Лесной» земле (в нынешней Брянской области). Сюда он позвал на «снем» своих братьев: и родного Ярослава, и двоюродных Игоря и Всеволода Святославичей, «и поча с ними думати, хотя на рязанский князи, бяхуть бо им речи про волости». В чём была суть спора с рязанскими князьями, о каких волостях шла речь, неизвестно, но вопросы на княжеском съезде обсуждались, надо полагать, серьёзные, раз сюда съехались все четыре старших представителя рода. Зашла речь и о большом походе на рязанские земли. Но до войны дело не дошло — и именно из-за решительной позиции князя Всеволода Юрьевича. Рязанские князья признавали его власть, пользовались его покровительством, а потому начинать войну с Рязанью без позволения Всеволода черниговские князья не решились.
Ольговичи отправили своих послов к Всеволоду — «просячися у него на Рязань. Всеволод же их воле не створи»84. Вердикт суздальского князя был вынесен и получен Ольговичами в середине апреля, до 23-го числа. И Ольговичи вынуждены были подчиниться. Съезд четырёх князей не закончился ничем. Князьям пришлось разъезжаться по домам — заметим, уже во второй раз подряд.
Неудачный съезд в Карачеве стал последним большим событием в жизни великого князя Святослава Всеволодовича. Из Карачева он выехал «с Юрьева дня», 23 апреля. Снег давно сошёл, но князя везли на санях, так как самостоятельно передвигаться он не мог, «бе бо нечто изверглося ему на ноге». Вот так, на санях, в соответствии с древним славянским обрядом, везли в последний путь покойников. Теперь этот путь становился последним и для престарелого, но ещё живого князя.
Уже из Киева, летом, князь отправился в Вышгород, к гробницам святых Бориса и Глеба. Здесь же, в притворе Вышгородской церкви, был похоронен его отец, великий князь Киевский Всеволод Ольгович. Святослав хотел поклониться и его гробу, но не сумел этого сделать: священник с ключом куда-то ушёл, и князь его не дождался. 24 июля, в самый день Бориса и Глеба, Святослав не смог даже выйти из своих покоев. Он был совсем плох, у него стал отниматься язык, появились видения. Князь успел узнать об осуществлении последнего своего амбициозного замысла — к Киеву приближались греческие послы: сватать его внучку, юную Евфимию Глебовну, за византийского царевича, сына императора Исаака II Ангела (скорее всего, за Алексея, будущего императора Алексея IV Ангела); князь отправил им навстречу «мужей киевских», однако был ли заключён брак и стала ли его внучка византийской царицей, летописи не сообщают... Сам князь доживал, можно сказать, последние часы. С содроганием он ждал наступления 1 августа, дня святых мучеников Маккавеев: в этот день ушли из жизни его отец, Всеволод Ольгович (в 1146 году), и дед, Олег Святославич (в 1115-м). Но дожить до 1 августа ему было не суждено. Он умер в июле (точная дата в летописи не обозначена)85. Перед смертью князь велел постричь себя в чернеческий образ...
Так завершилось восемнадцатилетнее правление Святослава Всеволодовича, так завершилась целая эпоха в истории Русского государства. И так началась новая эпоха. Как оказалось — в значительной степени связанная с именем князя Всеволода Большое Гнездо.
Правда, другие князья поняли это не сразу.
Незадолго до смерти Святослав Всеволодович послал за своим сватом Рюриком Ростиславичем, предназначая ему киевский стол, — очевидно, между ними существовала договорённость на этот счёт. Рюрик въехал в Киев и был встречен с крестами митрополитом Никифором, игуменами киевских монастырей и всеми киевлянами, «от мала и до велика, с радостью великою», включая и «чёрных клобуков»; и так воссел «на столе деда своего и отца своего со славою и с честью великою, и обрадовалась вся Русская земля о княжении Рюриковом: кияне, и христиане, и поганые, зане всех принимал с любовью: и христиан, и поганых, и не прогонял никого же» — так описывает восшествие Рюрика Ростиславича на престол преданный ему летописей, составитель Киевской летописи.
Прибыли в Киев и «мужи» суздальского князя Всеволода Юрьевича; наряду с другими они участвовали в интронизации нового киевского правителя. Их присутствие было особенно важно, ибо означало, что Всеволод Юрьевич признал вокняжение своего свата. И не просто признал. Тогда же или чуть позже в Суздальскую летопись была внесена удивительная по смыслу фраза: о том, что «послал великий князь Всеволод мужей своих в Киев и посадил в Киеве Рюрика Ростиславича»86. Именно так — следуя логике и представлениям своего князя — расценил восшествие Рюрика на киевский стол суздальский книжник. И именно так будет он отныне писать о вокняжении большинства других киевских князей, считая всех их посаженными на киевский стол по воле Всеволода Юрьевича. Хотя сам Рюрик едва ли готов был согласиться с подобной трактовкой. Всеволод княжил далеко на севере и, как казалось ему, в события, происходившие на юге, не должен был вмешиваться без крайней необходимости.
Пока же новый киевский князь мог торжествовать. О его ответном посольстве во Владимир, к свату, в летописи ничего не говорится. Зато говорится о том, что он направил послов в Смоленск, к брату Давыду, которого готов был признать своим соправителем:
— Се, брате, остались старейше всех в Русской земле! (Имеется в виду «Русская земля» в узком смысле слова — Южная Русь. — А. К.) А поеди ко мне к Киеву: что будет на Русской земле думы, и о братии своей, о Володимировом племени, и то всё укончаем (решим. — А. К.)\
В мае следующего, 1195 года Давыд Ростиславич прибыл в Киев. Начались празднества и возлияния: Рюрик устроил обед для брата, на котором богато одарил его «дары многими»; затем дядю угощал племянник Ростислав Рюрикович, получивший от отца Белгород близ Киева — то есть прежнюю «волость» самого Рюрика; «и тут пребывали в веселии великом и в любви многой». Не отставал и Давыд: он устроил богатый пир для брата Рюрика и его сыновей и отдельно для «монастырей всех... и был с ними весел, и милостыню сильную раздавал им, и нищим, и отпустил их». Не забыл Давыд и «чёрных клобуков»: устроил пир и для них, «и тут упились (в оригинале: «попишася». — А. К.) у него все чёрные клобуки». Киевские «мужи» тоже позвали Давыда на пир, воздавая ему почести; в свою очередь, и Давыд чествовал киян — точно так же, как прежде чествовал их Рюрик Ростиславич. А затем братья «укончали» «ряды все... о Русской земле и о братьи своей, о Володимировом племени», — то есть заключили договоры, определявшие передел владений внутри «Мономахова рода», после чего Давыд уехал в свой Смоленск.
Больше всего от этих «укончаний» выиграли даже не Ростиславичи, а зять Рюрика волынский князь Роман Мстиславич, глава другой ветви потомков Мстислава Великого — Изяславичей. Ему досталась, по выражению летописца, «волость лепшая», включавшая города Торческ, Треполь, Корсунь, Богуславль и Канев. Всеволода же Юрьевича Рюрик как будто в расчёт не принимал, полагая, что ему, помимо обширных владений в «Залесье», довольно будет и Переяславля (который Всеволод получил либо в княжение Святослава Всеволодовича, либо сразу после его смерти). Но это была ошибка — и, как оказалось, ошибка фатальная, дорого стоившая и самому Рюрику, и всей Русской земле. Всеволод ещё раньше ясно показал, что замыкаться в пределах своего княжества не намерен. А ведь по формальному, династическому счёту именно он был «старейшим» в «Володимировом племени», и Рюрик с Давыдом ранее признали это!
