Так война вновь пришла в рязанские пределы. Младшие Глебовичи обратились за помощью к Всеволоду Юрьевичу — гаранту мирного договора 1180 года. Всеволоду война в Рязанском княжестве была не нужна, и он постарался не допустить её. «Правоверен, бояся Бога и не хотя видеть кровопролития в них» (выражение суздальского летописца), он отправил в Рязань своих послов. Летопись приводит слова, с которыми владимирский князь обратился к Роману, Игорю и Владимиру Глебовичам:
— Братия! Что так делаете? Не удивительно, если бы нас поганые воевали. А вы ныне хотите братию свою убить?!
Однако этот исполненный пафоса призыв не произвёл на братьев должного впечатления: «Они же, услышав это, разгорелись буйством, и начали гневаться на него, и бОльшую вражду иметь». Если верить суздальскому летописцу, Глебовичи начали «замышлять рать» уже против самого великого князя Всеволода. Это надо понимать так, что Всеволод Юрьевич оказал младшим князьям не только моральную, но и военную помощь — направил в Пронск триста ратников из владимирской дружины, что должно было остановить войну в Рязанской земле. Но не остановило. И теперь враждебные действия старших князей против младших должны были восприниматься как направленные против «Всеволода Великого» (как именует летописец владимирского князя, дабы отличить его от рязанского тёзки).
Поскольку мольбы пронских князей о помощи продолжались, Всеволод Юрьевич отправил в Рязанскую землю настоящую рать; возглавлять её он поручил свояку Ярославу Владимировичу (который годом ранее был выведен из Новгорода по требованию новгородцев) и муромским князьям Владимиру и Давыду Юрьевичам. Когда те были у Коломны, то есть вошли уже в пределы Рязанской земли, старшие Глебовичи наконец опомнились и отступили от Пронска. Всеволод Глебович выехал к Коломне, навстречу своим избавителям, оставив в Пронске брата Святослава. Считая свою миссию выполненной, муромские князья и Ярослав Владимирович вернулись домой: первые в Муром, второй во Владимир. Воевать в Рязанской земле им тоже не хотелось.
Вместе с Ярославом отправился во Владимир и Всеволод Глебович — благодарить великого князя за помощь, а главное — на «свет» с ним: обсуждать сложившуюся ситуацию, а может быть, и с надеждой на получение новых волостей или даже княжения в Рязани.
Однако война была далека от завершения. Узнав об уходе чужих князей, Роман с братьями возвратился к Пронску. Отказываться от своих планов братья не собирались. Особенно тревожил их предстоящий «свет» их брата со Всеволодом Великим: ничего хорошего от этого они не ждали. Итак, осада Пронска возобновилась. Святослав Глебович затворился в городе вместе со своими людьми и людьми брата, а также владимирцами из присланной Всеволодом Юрьевичем дружины. «И бишася крепко», — свидетельствует летописец.
Но выдержать осаду у них не получилось. Осаждавшие перекрыли доступ к воде (крепость стояла на высоком мысе), так что защитники города начали изнемогать не только от голода, но и от жажды. И тогда старшие братья обратились к Святославу с предложением:
— Не мори себя голодом с дружиною. И людей не мори, но выходи к нам! Ты нам брат — разве съедим тебя? Только отступи от брата Всеволода.
(«Ибо не ты нам враг, но Всеволод», — прибавляет к их речи поздний московский летописец.)
Святославовы бояре тоже уговаривали князя:
— Брат твой ушёл во Владимир, а тебя бросил!
И Святослав согласился отворить город и перейти на сторону большинства. Он целовал крест братьям, а те передали ему Пронск, в котором он теперь должен был княжить один, без брата.
Особенно горькой оказалась участь сидевших в осаде людей Всеволода Глебовича и его близких. Победители захватили в плен его жену и детей и повязали всю его дружину и бояр; всех их увели в Рязань в качестве пленников вместе со всем их добром. Но точно так же были схвачены и владимирцы — из числа трёхсот, присланных в Пронск Всеволодом Юрьевичем. А это владимирский «самодержец» не мог воспринять иначе как открытый вызов и личное оскорбление.
Всеволод Глебович немедленно занял Коломну. Его появление в этом стратегически важном городе на границе Владимирской и Рязанской земель могло произойти только с ведома великого князя. «И сел в Коломне, — пишет о Глебовиче летописец, — и начал воевать, и бысть ненависть между ними люта».
Всеволод Юрьевич тоже начал собирать войско, готовясь к большой войне. Но сначала он обратился со словами увещевания к князю Святославу Глебовичу, ставшему теперь главным его обидчиком:
— Верни мою дружину добром, как и получил её у меня! Если миришься с братьею своею, то моих людей зачем выдаёшь? Я к тебе послал, ведь ты у меня выпросил [их], челом бив. Если ты воюешь, то и они воюют; если ты мирен, то и они мирны!
Глебовичам пришлось задуматься. Захватив людей Всеволода Великого, они поступили очень неразумно. Понимая это, князья поспешили вернуть владимирцев обратно князю, напоминая ему, что прежде исправно участвовали во всех его военных предприятиях и проливали за него кровь (как это было на Влене и в Болгарском походе). Князья во всём винили своего брата Всеволода, начавшего, по их словам, усобицу, и с поклоном, как к отцу, обращались к владимирскому «самодержцу», не забывая, впрочем, что и сами принадлежат к единому с ним княжескому роду:
— Ты — отец, ты — господин, ты — брат! Где твоя обида будет, мы прежде тебя головы свои сложим за тебя! А ныне не имей на нас гнева! Если и воевали против своего брата, то потому, что он нас не слушает. А тебе кланяемся, а людей твоих отпускаем!
Но это уже не могло удовлетворить Всеволода Юрьевича. Он исходил из того известного на Руси постулата, что «брань славна лучше есть мира студна (постыдного. — А. К.)» — эта сделавшаяся знаменитой фраза повторена в летописном рассказе о Рязанской войне дважды.
Остановить войну попытались его союзники Ольговичи — великий князь Святослав Всеволодович (тесть Романа Глебовича) и Ярослав Черниговский (с которым как раз тогда Всеволод вёл переговоры о династическом браке). Весной 1186 года они направили своих послов во Владимир. Вместе с ними с миротворческой миссией к князю прибыл черниговский епископ Порфирий. 22 мая, в самый день Вознесения Господня, он явился во Владимир и — что казалось символичным — остановился во владимирском Вознесенском монастыре. Рязанская земля в церковном отношении подчинялась черниговскому епископу, и Порфирий имел все основания обратиться к Всеволоду Юрьевичу, дабы «умирить» его с Глебовичами. Как мы помним, однажды Порфирий уже выступал миротворцем, пытаясь «отмолить» того же Романа Рязанского и его отца Глеба Ростиславича, захваченных Всеволодом в плен. Всеволод тогда плохо обошёлся с ним, однако Романа всё-таки отпустил.
На этот раз черниговского владыку поддержал епископ Лука. Всеволод скрепя сердце вынужден был согласиться на переговоры. В Рязань «с миром» отправились епископ Порфирий, а также «мужи» самого Всеволода и послы Святослава и Ярослава. Вместе с ними уехали домой рязанские послы, которых удерживал владимирский князь57.
Однако переговоры завершились полным провалом. Суздальский летописец винит во всём епископа Порфирия: это он, утаившись Всеволодовых и черниговских «мужей», извратил Всеволодовы речи и повёл разговор совсем не так, как они договаривались с владимирским князем, — «не по-святительски, но как переветник и лжец... исполнившись срама и бесчестия».
Оценка, что и говорить убийственная! Но каковы были условия мира, которые извратил епископ Порфирий? Что он предложил рязанским князьям или что скрыл от них? На что пытался толкнуть или от чего отговаривал? Как мог обмануть своего князя Святослава, более других заинтересованного в мире между зятем Романом и сватом Всеволодом Владимирским? Ничего этого мы не знаем; обо всём, что происходило тогда, нам известно только со слов суздальского летописца — а в его объективности, повторюсь, позволительно усомниться. Известно же нам лишь то, что Порфирий вынужден был спешно покинуть Рязань. Причём домой он ехал не через суздальские земли, а «иным путём». Разгневанный Всеволод хотел даже снарядить за ним погоню, но потом передумал — «положил упование на Бога и на Святую Богородицу».
