А что же относительно «ясского» происхождения «княгини Всеволожей»? Прежде всего подчеркну ещё раз, что «ясыней» саму Марию в летописи или иных древних памятниках никто и никогда не называл — так была поименована лишь её младшая сестра. Относительно этого прозвища никаких разночтений или толкований быть не может: слово это означает представительницу ясского, аланского племени — и никак иначе. Русские издавна общались с ясами, хорошо знали их; заключались и династические браки: так, в 1116 году сын Мономаха Ярополк привёз из похода на Дон «жену красну велми, ясскаго князя дщерь»; ниже в летописи она названа «благоверной княгиней Олёной Яской». Но имя Шварн аланским быть не может, и увидеть в воеводе Шварне «ясского князя» у нас никак не получится!
Но, может быть, этого и не требуется? Известно, что прозвища на Руси давались не только по отцу, но и по матери (самый известный пример — это, конечно, родовое имя деда Всеволода, знаменитого Владимира Всеволодовича Мономаха, полученное им от матери-гречанки). Так, может быть, и прозвище одной из сестёр княгини Марии объясняется ясским происхождением её матери, но не отца? Исследователи княжеской антропонимики древней Руси А. Ф. Литвина и Ф. Б. Успенский обратили внимание на то, что брак Марии Всеволожей отделён от брака её младшей сестры «ясыни» «по крайней мере шестилетним (а возможно, и существенно более длительным) интервалом»; разница в возрасте между сёстрами, по их мнению, может объясняться рождением младшей в новом браке отца, а прозвище этой младшей сестры (перешедшее к ней от матери?) могло быть дано ей «в противопоставление сёстрам от другого брака»63. В развитие этого предположения — в общем-то совершенно умозрительного — можно было бы обратить внимание ещё на одно обстоятельство. Впервые упомянутый под 1146 годом, предполагаемый тесть Всеволода в последний раз появляется в летописи зимой 1166/67 года — на этот раз в связи с тем, что оказался в половецком плену: половцы «яша» Шварна «за Переяславлем», «и взяша на нём искупа множьтво»64. Очевидно, проведший в Степи некоторое время, воевода был выкуплен переяславским князем Глебом Юрьевичем. Так не из половецкого ли плена он мог привезти себе новую жену-«ясыню»? Рождённая после 1167 года, его младшая дочь вполне могла в 1183 году быть выдана замуж — возраст позволял. Тем более что о её сватовстве и бракосочетании в Ипатьевской летописи сообщается в двух годовых статьях: сначала, под 1181 годом, — о том, что Всеволод «сватася» со Святославом Всеволодовичем и отдал за его младшего сына (то есть согласился отдать?) «свесть свою», а затем, двумя летописными статьями ниже, под 1183-м, — о том, что Святослав взял за своего сына Мстислава «Ясыню... Всеволожю свесть» и «бысть же брак велик»65. Не малолетством ли свояченицы Всеволода Большое Гнездо объяснялась задержка с фактическим замужеством?
Впрочем, всё это, конечно, — не более чем догадки, предположения, домыслы. «Ясыней» могла быть и мать всех трёх сестёр, включая Марию, «княгиню Всеволожую», и прозвище «Ясыня» — зафиксированное летописью лишь для одной её сестры — могла носить и она: просто в летопись это прозвище не попало. Важно то, что «ясское» происхождение Марии Всеволожей — если оно действительно имело место — не обязательно противоречит версии более поздних источников о её чешском отце[6].
Но вне зависимости от того, кем были родитель или родители «княгини Всеволожей» и какая кровь — ясская, чешская или та и другая — текла в её жилах, она всецело принадлежит русской истории и русской культуре; об этом мы можем говорить определённо. Дочь Шварна родилась и была воспитана на Руси — сама хронология её жизни подтверждает это; она стала женой русского князя и матерью русских князей и княжон, которых воспитывала в христианском, православном духе — у нас ещё будет возможность убедиться в этом. Из летописи мы узнаём о том, что княгиня «из-детска», то есть с самого раннего возраста, жила в страхе Божии, любя правду и почитая епископов и священников и весь духовный чин, что была ко всем «преизлиха добра», подавая милостыню всем нуждающимся в ней: «печалным, и нужным, и больным», что была «нищелюбицей» и «страннолюбицей»67. Эти слова из летописной статьи 1205 года, рассказывающей о предсмертном, после восьми- или семилетнего лежания «в немощи», пострижении княгини в монахини, можно было бы счесть трафаретными, традиционными для некролога, прославляющего благоверную княгиню, — но в том-то и дело, что они отнюдь не трафаретны: других подобных некрологов русских княгинь в летописях того времени мы не встретим. Княгиня Мария действительно отличалась необыкновенным благочестием — и основание ею женской обители, о которой она заботилась до последнего своего дня, тоже свидетельствует об этом.
И ещё одно замечание — относительно внешнего облика Всеволодовой супруги. Наверное, все девочки в семействе Шварна были хороши собой — не случайно все три стали княгинями. Но Мария, кажется, отличалась статью и высоким ростом. Правда, источник наших суждений об этом весьма специфический. Впоследствии в одной гробнице с ней была положена вторая жена князя Всеволода Юрьевича, и когда в XVII веке составлялась опись гробниц Успенской церкви владимирского Девичьего (Княгинина) монастыря68, то было замечено, что княгиня эта «ростом великой княгине Марье по плечи»[7].
Надо сказать, что женитьба многое изменила в жизни князя Всеволода Юрьевича. И дело не только в его возросшем социальном статусе. Наверное, Мария смогла дать своему супругу именно то, чего ему так недоставало в предшествующие годы, — ощущение семьи, родного очага. Очень рано потерявший отца, а потом и мать, он бесконечно скитался по свету и нигде не мог чувствовать себя дома — везде он был чужаком: в лучшем случае гостем, в худшем — беглецом и приживалой. Окрестности Киева, Суздаля, затем Царьград и чужое для русских Подунавье, Южный Переяславль, Торкский город и область «чёрных клобуков», снова Киев и плен, потом Чернигов — это только те точки на карте, в которых младшего сына Юрия Долгорукого застают летописи. Не исключено, что география его странствий была ещё шире. И скитался и странствовал он не по своей воле. На протяжении двадцати первых лет жизни Всеволод послушно исполнял то, что ему приказывали другие — сначала старший брат Андрей, потом старший брат Глеб, ещё потом старший брат Михаил. Он и жену-то избирал, может быть, не по своей воле, но, как всегда, исполняя волю или желание старших: мы, конечно, ничего не знаем об этом, но это было бы вполне в духе его взаимоотношений со старшими князьями! Но и Андрей, и Глеб были тоже чужими для Всеволода; наверное, он испытывал к ним братские чувства, но и отчуждение между ними определённо существовало. Из окружавших его людей по-настоящему родным был для него лишь единоутробный брат Михалко, точно так же, как и он, не нашедший себе родного угла. И вот, женившись, он обрёл ещё одного родного и близкого человека — и «прилепился» к Марии на всю жизнь, до самой её кончины.
Даже из того немногого, что мы знаем о жене Всеволода, можно сделать ещё один вывод: княгиня обладала качествами, присущими по-настоящему заботливым, «домовитым» жёнам. Эта её заботливость прежде всего проявилась в отношении к сёстрам. Обе жили вместе с ней и её мужем во Владимире (разумеется, после того, как Всеволод стал владимирским князем). К тому времени их отец умер — и получилось так, что заботиться о младших сёстрах пришлось самой Марии. А в ещё большей степени — Всеволоду; именно он впоследствии и будет подыскивать для них женихов и выдавать их замуж — и не за кого-нибудь, а за князей Рюриковичей. Надо думать, что семья Марии стала для него по-настоящему родной — а потому о свояченицах он будет печься с той же заботой, что и о своих собственных детях.
Впрочем, прежде чем проявлять заботу о ком-либо ещё, Всеволоду предстояло позаботиться о самом себе. Пока что он оставался князем-изгоем, не имеющим пристанища и полностью зависящим от других, более сильных князей. Трагическая гибель Андрея Боголюбского, конечно же, открывала перед ним некие более ясные и близкие перспективы. Но, во-первых, в большей степени всё же не перед ним, а перед его старшим братом Михаилом, а во-вторых, и ему, и его старшему брату ещё только предстояло воспользоваться этими перспективами — а сделать это, как мы увидим, окажется очень и очень непросто.
