Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Основной его удар пришёлся по центру противной рати, то есть по полку князя Всеволода Юрьевича. Стойкости воинам Всеволода не хватило, и этого лобового удара они не выдержали: конница Мстислава «сшибеся с полкы их, и потопташа середний полк». «Потопташа» — это значит, смяла, обратила в бегство. Впрочем, само по себе это было не так страшно: численное превосходство оставалось за союзниками. Более того, полки левой и правой руки начали окружать Мстислава, «бе бо Мьстислав в мале въехал в не», — объясняет летописец. Началась лихая кавалерийская схватка, в которой слышались лишь воинственные клики сражающихся и «стонания» раненых да ещё какие-то «гласы незнаемые» и «лом копийный»[3], то есть звон бряцающего оружия, а от поднявшейся пыли («множьства праха») нельзя было различить ни конного, ни пешего («не знати ни конника, ни пешца»)[4]. «И тако бившеся крепко, и разидошася, — подводит летописец итоги первого дня осады, — много же бе раненых, мёртвых же бе немного. И се бысть один бой первого дни на болоньи Мстиславу со Всеволодом, [и] со Игорем, и со инеми моложьшими людми». Получается, что умелые действия новгород-северского князя Игоря и ростовцев сгладили неудачу Всеволода.

На другой день к Вышгороду подступили основные силы коалиции, «и тако оступиша весь град». Осада города продолжалась, по одним сведениям, девять недель (эта цифра приведена в Ипатьевской и Лаврентьевской летописях), по другим — семь (так в Новгородской Первой). Приступы следовали чуть ли не каждый день, и каждый день воины Мстислава выступали из крепости и давали бой осаждавшим. «Да бьяхуться крепко», — вновь пишет о Мстиславовой дружине летописец. По его словам, в городе росло число раненых и убитых.

Казалось, что шансов выдержать осаду при таком подавляющем численном превосходстве противника у Мстислава Ростиславича немного. Но развязка этой драмы оказалась до крайности неожиданной. На девятой неделе осады, то есть в первых числах ноября 1173 года (или, по счёту Новгородской летописи, в 20-х числах октября), к Киеву подступил князь Ярослав Изяславич Луцкий «со всею Волынскою землёю». Он ещё раньше заключил договор с главой Черниговского дома князем Святославом Всеволодовичем и теперь намеревался «по старшинству» занять киевский стол. Первоначально Ярослав Луцкий числил себя среди врагов Ростиславичей, против которых воевал ещё вместе со старшим братом Мстиславом. Однако черниговские князья не готовы были гарантировать ему княжение в Киеве — и потому, что этот вопрос следовало согласовать с Андреем Боголюбским, а Андрей вряд ли готов был отдать «златой» киевский стол брату ненавистного ему Мстислава Изяславича, и потому, что князь Святослав Всеволодович и сам подумывал о княжении в Киеве. Между тем проявил расторопность Давыд Ростиславич. Очевидно, именно он вступил в переговоры с луцким князем, своим двоюродным братом, и пообещал признать его «старейшинство» от имени всего своего клана. Ярослав принял новое предложение — и круто поменял союзников в войне, полностью изменив расстановку сил. «Он же сослався с Ростиславичи и урядися с ними о Киев, — читаем в летописи. — И отступи от Олговичь, и, вьстав, поиде от них, изрядив полкы, к Рюрикови [к] Белугороду». От Белгорода же, соединившись с полком князя Рюрика Ростиславича, Ярослав Луцкий мог в любой момент подступить к Вышгороду — на выручку осаждённому там Мстиславу. Так, собственно, и произошло.

Весть о приближающейся рати вызвала панику в войсках союзников. Силы Ярослава были преувеличены слухами многократно. Казалось, что с ним к Вышгороду движется не только «вся Волынская земля», но и «вся Галицкая земля», и «чёрные клобуки». «Уже ся им всяко совокупите на ны!» (то есть: «Теперь все против нас соединятся») — эта мысль в миг овладела войском. Паника началась ночью. «Убоявшесь», полки даже не стали дожидаться рассвета «и в смятеньи велици, не могуще ся удержати, побегоша черес Днепр», так что многие из бегущих утонули при ночной переправе. Мстислав же Ростиславич, видя их беспорядочное отступление, устремился за ними из города со своей дружиной; «и гнавше дружина его, и ударишася на товаре (обозы. — А. К.) их, и много колодник изъимаша» — так описал случившееся киевский летописец.

Разгром оказался полным. Вновь, как и несколькими годами раньше под Новгородом, при подавляющем численном превосходстве войско, собранное Андреем Боголюбским, постыдно бежало. Да и ради чего было сражаться большинству из собравшихся у Вышгорода князей? Часть из них была вовлечена в коалицию насильно, как, например, сын Романа Смоленского или полоцкие и туровские князья. Рязанские и муромские полки и до этого явно показывали отсутствие у них рвения при участии в военных походах, организованных владимирским князем. Даже братья и родные племянники Андрея Боголюбского совсем ещё недавно целовали крест Ростиславичам, выйдя из повиновения старшему брату и дяде. В общем, отстаивать интересы оскорблённого Андрея оказалось попросту некому. Не считать же мстителем за его обиду князя-ребёнка Юрия!

Больше всего пострадали, кажется, именно суздальские полки («...И тако възвратишася вся сила Андрея, князя Суждальскаго: совокупил бо бяшеть все земле, и множеству вой не бяше числа; пришли бо бяху высокомысляще, а смирении отидоша в домы своя», — не скрывает злорадства киевский летописец). Святослав Всеволодович свою военную силу сохранил; новгородцы же вообще пришли домой «здоровы все», то есть без потерь, что особо было отмечено в Новгородской Первой летописи. Наиболее же незавидной в очередной раз оказалась участь киевлян. В город вступил князь Ярослав Изяславич, однако спустя совсем немного времени «изъездом», то есть внезапным набегом, на него напал князь Святослав Всеволодович Черниговский; затворяться в городе, не чувствуя поддержки жителей, Ярослав не решился и вынужден был спасаться бегством, причём его жена и младший сын, а также «имение бещисла» попали в руки к черниговскому князю. 12 марта 1174 года Святослав воссел на «златом» киевском столе, но княжение его продлилось всего 12 дней — рекордно короткий срок, после чего князь поспешил в Чернигов, который ему надо было защищать от двоюродного брата и извечного соперника князя Олега Святославича. Тем временем Ярослав Луцкий, «слышав, яко стоить Кыев без князя», вернулся в Киев «на гневех» (то есть во гневе). Гнев этот обрушился на киевлян, которых князь посчитал главными виновниками своих неудач. «Замысли тяготу кыяном», — продолжает летописец, а далее приводит слова, с которыми Ярослав обратился к жителям: «Подъвели есте вы на мя Святослава! Промышляйте, чим выкупити княгиню и детя!» Киевлянам «не умеющим, что отвещати ему». После очередного разграбления города — теперь черниговским Святославом — золота и серебра на выкуп княгини и княжича у них не было. И тогда луцкий князь «попрода» весь Киев, то есть возложил особую, чрезмерную дань на всех живших в городе, включая и тех, кто по обычаю был освобождён от податей: «[и] игумены, и попы, и черньце, и чернице, [и] латину (то есть живущих в городе латинян. — А. К.), и гости (приезжих купцов. — А. К.), — и затвори все кыяны». Иными словами, все поголовно оказались в положении заложников у князя и должны были выкупать сами себя, в буквальном смысле расставаясь с последним, в том числе с жёнами и детьми, в противном случае рискуя быть уведёнными в полон и проданными там в неволю. Так, «много зла створив Киеву», Ярослав с войском двинулся к Чернигову — против Святослава. Но тут подоспели послы от Святослава Всеволодовича. Оказалось, что князь готов к заключению немедленного мира, на который Ярослав Изяславич, желая выручить жену и сына, согласился. «Распродав» весь город, Ярослав ушёл к себе в Луцк. Больше выжать из киевлян было нечего: лишь стоны да проклятия провожали его войско, да многие из киевлян были, наверное, уведены в полон на Волынь.

Вот так и получилось почти зеркальное повторение прежней киевской трагедии 1169 года. Теперь уже совсем другой князь из другой, западной части Русской земли тоже отказывался от княжения в Киеве, предварительно подвергнув город неслыханному разграблению. И для Ярослава Изяславича, как прежде для Андрея Боголюбского, родной город — совсем вроде бы незначительный Луцк — оказался дороже недавней столицы всей Руси.

вернуться

3

Попавший в рассказ о битве, вероятно, из древнерусского перевода «Истории иудейской войны» Иосифа Флавия — популярного на Руси хронографического сочинения.

вернуться

4

А это выражение дословно заимствовано уже из другого, не менее популярного на Руси переводного памятника — «Александрии», византийского романа о подвигах Александра Македонского52. Как видим, летописец был весьма образованным и начитанным человеком.

15
{"b":"792383","o":1}