Реакция была мгновенной, даже возбуждающей: три женщины вполне открыто, хотя и сдержанно, зааплодировали.

– Именно по этой причине, по этим причинам я и мои единомышленники здесь, в Москве, нашли вас. Далее, именно поэтому я посылал вам деньги – вы могли использовать их по своему личному усмотрению, – потому что эти деньги приблизительно показывают, какие привилегии имеет ваше начальство. Так почему бы вам не получать их и не радоваться им, как радуются эти тупицы?

По помещению прокатилось «Почему нет?» и «Он прав», теперь все переглядывались и кивали головами. Тогда Шакал начал перечислять восемь основных ведомств, и на каждое из названий присутствующие кивали с энтузиазмом.

– Министерства транспорта, печати, финансов, внешней торговли, юстиции, обороны, науки и, наконец, хотя и не на последнем месте, Верховный Совет… Это ваши области, но вас отрезали от всех конечных решений. Этого больше нельзя терпеть – пора все изменить!

Слушатели поднялись с мест как один, они больше не были незнакомцами – наоборот, люди были объединены идеей. Но тут один, очевидно, осторожный бюрократ, который закрывал дверь, сказал:

– Похоже, вы хорошо знаете наше положение, сэр, но что может его изменить?

– Это, – провозгласил Карлос сделав драматический жест в сторону папок, разложенных на столе. Группа медленно опустилась обратно на стулья, переглядываясь и посматривая на папки. – На этом столе лежат секретно добытые конфиденциальные досье на ваших начальников, каждого из представленных здесь ведомств. В них содержится столь опасная для них информация, что, оказавшись в ваших руках, она гарантирует вам немедленное продвижение по службе, а в некоторых случаях ваше назначение в те самые высокие кабинеты. Вашему начальству не останется выбора, потому что эти данные – кинжалы, приставленные к их горлу. Разглашение этой информации приведет к позору и казни.

– Сэр? – женщина средних лет в аккуратном, но неброском голубом платье неуверенно поднялась. Ее светло-серые волосы были зачесаны назад и убраны в тугой пучок; вставая, она быстрым движением, с чувством собственного достоинства поправила его. – Я ежедневно обрабатываю дела персонала… и часто обнаруживаю ошибки… как вы можете быть уверены в том, что эти досье точны? А если они неверны, мы можем попасть в очень опасное положение, разве не так?

– Одно только то, что вы сомневаетесь в их точности, оскорбительно, мадам, – холодно ответил Шакал. – Я парижский монсеньор. Я тщательно описал ситуации каждого из вас и тщательно обрисовал порочность вышестоящих лиц. Далее, с немалыми затратами и риском для себя и моих московских сообщников я тайно передавал вам деньги, чтобы вы могли сделать свою жизнь более комфортной.

– Что касается меня, – перебил худой мужчина в очках и коричневом деловом костюме, – я благодарен за деньги – свои я вложил в наш коллективный фонд и ожидаю умеренной отдачи, – но что же дальше? Я из Министерства финансов и, признав это, освобождаю себя от соучастия, чтобы прояснить мой статус.

– Что бы это ни значило, счетовод, ваш статус так же ясен, как и статус вашего безнадежного министерства, – перебил его тучный мужчина в черном костюме, маловатом для его размеров. – Вы даже сомневаетесь в возможности получения достойной отдачи! Я из Министерства обороны, и нас-то вы упорно лишаете инициативы.

– Как и с научными исследованиями! – воскликнул невысокий профессор в твидовом костюме, несимметричность чьей бородки была, без сомнения, вызвана слабым зрением, несмотря на толстые очки, покоившиеся на его носу. – Отдача, понимаете ли! А как насчет распределения?

– Его более чем достаточно для ваших ученых-недоучек! Гораздо выгоднее воровать идеи у Запада!

– Прекратите! – вскричал священник-убийца, воздев руки, подобно мессии. – Мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать межведомственные конфликты: они решатся сами собой, как только вы окажетесь у власти. Запомните! Я – парижский монсеньор, и вместе мы создадим новый, очищенный порядок для нашей великой революции! Конец благодушию!

– Очень интересная концепция, сэр, – сказала другая женщина, лет тридцати, в дорогой складчатой юбке, ее аккуратные черты, очевидно, были знакомы остальным, поскольку она была популярной ведущей новостей на телевидении. – Однако не могли бы мы вернуться к вопросу о достоверности?

– Этот вопрос не обсуждается, – отрезал темноглазый Карлос, пристально глядя на каждого. – Иначе – откуда бы мне было знать о вас все?

– Я не сомневаюсь в вас, – настаивала телеведущая. – Но, как журналист, я всегда стараюсь искать второй источник информации для подтверждения, если только Министерство не определит иначе. Поскольку вы не работаете в Министерстве печати, сэр, и зная, что все, сказанное вами, будет строго конфиденциально, между нами, не могли бы вы дать нам второй источник?

– Меня что, поучает марионеточная журналистка, когда я говорю истину? – У киллера перехватило дыхание от злости. – Все, что я сказал вам, – истина, и вы знаете это.

– Как и преступления Сталина, сэр, а они были похоронены вместе с двадцатью миллионами трупов за тридцать лет.

– Вам нужны доказательства, журналистка? Я дам вам доказательства. У меня глаза и уши лидеров КГБ – а именно самого генерала Григория Родченко. Он – мои глаза и мои уши, и если вы хотите знать всю правду, он мне многим обязан! Потому что я и для него парижский монсеньор.

Среди присутствующих прошел неопределенный шорох, коллективное сомнение, волна тихих покашливаний. Телеведущая опять заговорила, теперь более мягко, ее взгляд был прикован к человеку в церковном одеянии.

– Вы можете быть кем угодно, сэр, – начала она, – но вы не слушаете круглосуточное Радио Москвы. Около часа назад прозвучало сообщение о том, что генерал Родченко застрелен этим утром иностранными преступниками… Было также сказано, что все высшие офицеры Комитета созваны на срочное совещание, чтобы обсудить обстоятельства убийства генерала. Говорят, нужны были невероятные причины для того, чтобы такой опытный человек, как генерал Родченко, позволил заманить себя в ловушку.

– Они опровергнут его данные, – добавил осторожный бюрократ, упруго вскакивая на ноги. – Они начнут разглядывать все под микроскопом в поисках этих «невероятных стечений обстоятельств». – Он посмотрел на киллера в одежде священника. – Не исключено, что они найдут сведения о вас, сэр. И копии ваших досье.

– Нет, – сказал Шакал. На его лбу выступили капельки пота. – Нет! Это невозможно. У меня единственные копии этих досье – других не существует!

– Если вы верите в это, святой отец, – возразил тучный мужчина из Министерства обороны, – то вы плохо знаете Комитет.

– Знаю? – вскричал Карлос. Его левая рука начала подрагивать. – Да у меня его душа! От меня не скроется ни один секрет, потому что я сам являюсь носителем всех секретов! У меня есть целые тома на правительства многих стран, на их лидеров, на их генералов, на их высших чиновников – у меня источники по всему миру!

– Однако у вас больше нет Родченко, – продолжил человек из Министерства обороны, тоже встав со стула. – И, кстати, вы ведь даже не удивились.

– Что?

– Большинство из нас, если не все, первым делом с утра включают радио. Эта глупость повторяется каждое утро, но, наверное, в этом есть и удобство. И я уверен, все мы знали о смерти Родченко… А вы, святой отец, не знали, и когда наша телеведущая сказала об этом, вы не были шокированы, даже не удивились.

– Конечно же, был удивлен! – вскричал Шакал. – Но я обладаю превосходным самоконтролем. Поэтому мне доверяют, поэтому я нужен марксистским лидерам всего мира!

– Это уже не модно, – пробормотала женщина средних лет, специализировавшаяся на личных делах персонала; она тоже поднялась на ноги.

– Что вы несете? – Голос Карлоса превратился в грубый, осуждающий, быстро усиливающийся шепот. – Я же парижский монсеньор. Я сделал вашу жизнь гораздо более комфортной, чем вы могли ожидали, и теперь вы меня допрашиваете? Откуда я знаю то, что знаю? – как мог бы я продемонстрировать вам мои возможности здесь, в этой комнате, если бы не был среди самых привилегированных людей Москвы? Вспомните, кто я!