– Потому что он – та самая юридическая фирма в Нью-Йорке.

– Что? – Борн уставился на Конклина. – Это он…

– Председатель коллегии, – закончил Алекс. – Управление вышло на него, и он скрылся. Два дня назад.

– Почему, черт возьми, ты мне не сказал?! – сердито вскричал Джейсон.

– Потому что даже представить не мог, что перед нами появится эта сцена на экране. Я все еще не понимаю ее, но и не могу отрицать. К тому же у меня не было причин называть тебе имя, которое ты, может, и не помнишь. Очередной неприятный эпизод из прошлого. Зачем вносить лишние сложности? Стресса и без того хватает.

– Хорошо, Алексей! – сказал Крупкин, сделав шаг вперед. – Я услышал тут слова и имена, которые пробуждают определенные неприятные воспоминания по крайней мере во мне, и я думаю, это позволяет мне задать вопрос или два – особенно один. Кто такой этот Огилви, что так обеспокоил вас? Ты сказал нам, что он был в Сайгоне, но кто он теперь?

– Почему нет? – тихо спросил себя Конклин. – Он нью-йоркский адвокат, который возглавляет организацию, опутавшую своими сетями всю Европу и Средиземноморье. Сначала, нажимая нужные кнопки в Вашингтоне, они скупали компании; создавали сговор на рынках и устанавливали свои цены, и ко всему прочему они не гнушаются убийствами – нанимают самых лучших профессионалов в этом деле. Есть доказательства того, что они заказали убийства некоторых официальных лиц в правительстве и военных, последним примером, с которым вы, без сомнения, знакомы, может служить убийство генерала Тигартена, верховного главнокомандующего НАТО.

– Невероятно! – прошептал Крупкин.

– Боже правый! – выдохнул крестьянин-полковник, вытаращив глаза.

– О, они очень изобретательны, а Огилви – самый изобретательный из всех. Он – суперпаук, и он протянул нехилую сеть из Вашингтона по всем столицам Европы. К несчастью для него, и благодаря моему другу, он попался в собственную сеть, как муха. Его вот-вот должны были раздавить люди в Вашингтоне, которых он никак не мог подкупить, но его предупредили, и он выехал позавчера из страны… И я не имею ни малейшего понятия о том, зачем он приехал в Москву.

– Возможно, я смогу ответить на этот вопрос, – сказал Крупкин, бросив взгляд на полковника и кивнув ему, будто желая сказать: Все в порядке. – Я не знаю ничего – абсолютно ничего – ни об одном из убийств, о которых вы упомянули. Однако не исключено, что вы говорите об американской организации в Европе, которая уже много лет обслуживает наши интересы.

– Каким образом? – поинтересовался Алекс.

– Поставляя нам всевозможные секретные американские технологии, а также вооружения, материалы, запчасти для самолетов и орудийных систем – даже сами самолеты и орудийные системы иногда доставлялись через нейтральные страны. Я сообщаю вам это, зная, что вы понимаете: в случае чего я буду решительно отрицать сказанное.

– Понятно, – кивнул Конклин. – Как эта организация называется?

– Определенного единого названия не существует. Напротив, есть пятьдесят или шестьдесят компаний, действующих под одной крышей, но с таким огромным количеством различных наименований и происхождений, что конкретные взаимоотношения между ними определить просто невозможно.

– Единое название есть, и заведует всем Огилви, – возразил Алекс.

– Это приходило мне в голову, – сказал Крупкин, его глаза вдруг стали стеклянно-холодными, лицо приняло выражение непоколебимого фанатика. – Однако то, что, похоже, так сильно беспокоит вас в связи с этим вашим американским адвокатом, уверяю вас, гораздо, гораздо менее значительно по сравнению с нашими собственными интересами. – Дмитрий повернулся к подрагивающей картинке на экране телевизора, глаза его теперь наполнились злобой. – Офицер советской разведки на этом экране – генерал Родченко, второе лицо в КГБ и близкий советник генерального секретаря Советского Союза. Многое может быть сделано во имя российских интересов без ведома генерального секретаря, но только не сегодня, не в эту эру и не в той области, о которой вы говорите. Боже, верховный главнокомандующий НАТО! И ни разу – ни разу – не воспользоваться услугами Карлоса Шакала! Эти неприятности есть не что иное, как самые настоящие опасные и ужасные катастрофы.

– Какие будут предложения? – поинтересовался Конклин.

– Глупый вопрос, – резко ответил полковник. – Арест, потом Лубянка… и тишина.

– Тут есть одна проблема, – возразил Алекс. – ЦРУ знает, что Огилви в Москве.

– И в чем же проблема? Мы избавим и их, и себя от нездоровой личности и его преступлений и пойдем по своим делам.

– Это может показаться вам странным, но проблема не только с нездоровой личностью и его преступлениями, даже в том, в чем затрагиваются интересы Советского Союза. Проблема с прикрытием – там, где затрагиваются интересы Вашингтона.

Офицер Комитета взглянул на Крупкина и заговорил по-русски:

– О чем это он?

– Нам это трудно понять, – ответил Дмитрий на том же языке. – Однако для них это действительно проблема. Позволь объяснить.

– Что они говорят? – раздраженно спросил Борн.

– Кажется, сейчас состоится урок по основам гражданства в стиле Соединенных Штатов.

– Такие уроки часто проходят мимо ушей в Вашингтоне, – перебил Крупкин по-английски, затем снова переключился на русский и обратился к своему превосходящему его по званию коллеге: – Видишь ли, товарищ, никто в Америке не станет винить нас за то, что мы воспользовались криминальными услугами этого Огилви. Есть поговорка, которую так часто повторяют, что она покрыла уже целые океаны вины: «Дареному коню в зубы не смотрят».

– Какое отношение имеют зубы коня к подаркам? Из-под его хвоста выходят удобрения для ферм; а сквозь зубы – только слюна.

– При переводе некоторый оттенок теряется… Однако у этого адвоката, Огилви, очевидно, было множество связей в правительстве – чиновники, которые прикрывали его спорные операции за большие деньги, операции с миллионами и миллионами долларов. Законы обходили, людей убивали, ложь принимали за правду; конечно, без коррупции не обошлось, а американцы, как мы знаем, одержимы коррупцией. Они даже любую прогрессивную идею называют потенциально разлагающей, и более старые, более знающие народы ничего не могут с этим поделать. Они вывешивают свои грязные полотна всему миру на обозрение, как знаки чести.

– Потому что так и есть, – вставил Алекс по-английски. – Это то, что многие здесь не смогут понять, потому что вы закрываете каждую свою идею, каждое преступление, затыкаете каждый открытый рот корзиной роз… Однако, имея в виду одиозные сравнения, я обойдусь без лекции. Просто говорю тебе, что Огилви должен быть отправлен назад, и все счета закрыты.

– Не сомневайтесь, мы учтем это пожелание.

– Этого мало, – сказал Конклин. – Давай так. Без сомнения, скоро слишком многое станет известно об этой организации, включая связь с убийством Тигартена, чтобы вы могли оставить его здесь. Не только Вашингтон, но и все Европейское сообщество обернется против вас. Вы так боитесь лишних проблем – и она у вас будет, и не одна, не говоря уж о том, как это скажется на торговле, вашем импорте и экспорте…

– Мы тебя поняли, Алексей, – перебил его Крупкин. – Допустим, мы сделаем по-твоему. Будет ли ясно, что Москва полностью сотрудничала в передаче этого американского преступника обратно в руки американского правосудия?

– Очевидно, без вас мы бы не справились. Как временный полевой офицер, я поручусь за это перед обоими комитетами по разведке конгресса, если надо будет.

– И что мы не имеем никакого – абсолютно никакого – отношения к упомянутым убийствам, особенно к убийству верховного главнокомандующего НАТО.

– Легко. Это была основная причина вашего содействия. Ваше правительство было возмущено этим убийством.

Крупкин тяжело посмотрел на Алекса и понизил голос, что придало ему еще большую убедительность. Он медленно повернулся, взглянул на экран телевизора, потом перевел взгляд обратно на Конклина.