Его руки обхватывают мои икры. Он прикусывает нижнюю губу, снова глядя на меня сверху вниз.

— Но и я тоже. Не сегодня. Никогда, верно?

Он отпускает мою икру, подносит руку к своему члену, обхватывая пальцами его основание. Он такой совершенный, и эта вена… она похожа на вену на его шее, которой я не могу насытиться.

Он прижимается ко мне, и я вдыхаю. Он проводит кончиком по моей влажной щели вверх-вниз, почти напевая при этом.

— Это не имеет значения, Сид. Ты, блядь, сейчас вся мокрая для меня. И прямо сейчас… — он прижимает головку своего члена к моему входу. С моими ногами на его плечах, как сейчас, они болят, когда он толкается в меня. — Прямо сейчас — это все, что имеет значение.

Я забываю о Джеремайе.

Я забываю обо всем, когда он входит в меня полностью, обеими руками обхватывая мои икры. Он наклоняется, и я задыхаюсь, когда он раздвигает мои бедра шире, пальцы впиваются в кожу, когда он проникает в меня еще глубже. Так глубоко, что, клянусь Богом, я чувствую, как что-то тянется под моим пупком, и мои глаза закрываются.

— Посмотри на меня, Сид, — тихо говорит он. — Я наблюдал за тобой с твоим братом. Самое меньшее, что ты можешь сделать, это смотреть на меня, пока я трахаю тебя, — он входит в меня, сильно, и я открываю глаза, наблюдая за ним. Слышу его стоны, шлепки кожи о кожу, когда он с каждым ударом все глубже входит в меня. Вены на его предплечьях выделяются на фоне бледной кожи, и он не сводит с меня глаз, но он выглядит таким злым, если бы не тихие стоны, которые, кажется, исходят из глубины его горла, я бы не знала, наслаждается ли он этим или ненавидит себя за это.

Может быть, и то, и другое.

Потому что я тоже так себя чувствую.

Ненависть и удовольствие, переплетенные в одну пьянящую дымку похоти и чего-то, что может быть больше, что я не хочу стряхивать. Пока не хочу. Для этого будет время позже.

Для ненависти к себе. Сожаления.

Но сейчас…

Он входит в меня сильнее, его глаза прикрыты, он смотрит на меня, неумолимый в своем взгляде и темпе. Сначала я пытаюсь сдерживать стоны, не желая, чтобы Джеремайя тоже это услышал, надеясь, что он действительно вырубился. Хотя бы ненадолго.

Внезапно Люцифер останавливается. Он не вырывается, но перестает двигаться. Он раздвигает мои ноги шире, пальцы обхватывают внутреннюю поверхность бедер, пока боль в них не становится мучительной, и я вскрикиваю. Он замирает, держа меня так, а затем одна рука скользит выше, пока его большой палец не касается моего клитора, обводя его медленно, почти дразняще. Я сжимаюсь вокруг него внутри себя, и он улыбается.

— Тебе нужно больше, Лилит? — тихо спрашивает он.

Прежде чем я успеваю спросить, что он имеет в виду, он проводит пальцами вниз, от моего клитора, и просовывает палец внутрь меня, рядом со своим членом, растягивая меня еще больше.

Я стону, выгибаю спину от полноты и выкрикиваю его имя.

Он двигается внутри меня, разминая пальцами стенки моей киски.

— Ты хочешь, чтобы кто-то еще присоединился к нам? — шепчет он. — Мои братья здесь. Ты хочешь снова Маверика?

Почему они здесь?

Мое сердце колотится в груди от того, что он спрашивает, от его голубых глаз на моих, нахмуренных бровей, как будто то, что я скажу дальше, может просто убить его. Я не осмеливаюсь посмотреть на Джеремайю.

Я сглатываю, и Люцифер вводит еще один палец. Я хнычу, двигая бедрами.

К моему удивлению, он хмурится.

— Ты в порядке? — мягко спрашивает он.

Я чувствую что-то, чего не хочу. Что-то большее, чем похоть. Что-то… более глубокое, в этих словах. Этот маленький вопрос о доброте.

Я киваю.

— Да, — говорю я, делая глубокий вдох. — Но я не хочу их, — шепчу я. Я никого не хотела с той ночи год назад. Не так, как сейчас. Не так, как я хочу его.

Он двигает пальцами и собой, медленно входя и выходя из меня.

— Ты уверена? — спрашивает он меня, его слова не более чем тихий шепот.

— Уверена.

Он смотрит на меня еще мгновение, не двигаясь, а затем медленно выводит пальцы, поднося их к моему клитору. Я снова выгибаю спину, глаза закрываются, и на этот раз он ничего не говорит, просто позволяет мне утонуть в его ощущениях.

Когда я близка к тому, чтобы кончить, мое дыхание учащается, и я снова стону его имя, сжимаясь вокруг его члена, все еще погруженного в меня.

— Кончи для меня, Лилит, — слова звучат не столько как приказ, сколько как мольба, и спустя еще мгновение, когда подушечки его пальцев все еще кружат надо мной, я делаю это.

Я выкрикиваю его имя, распахиваю глаза, чтобы увидеть, как он смотрит на меня, когда я кончаю вместе с ним внутри себя. Он не останавливается, пока мое дыхание не замедляется, мое сердце тоже.

Затем он подносит пальцы ко рту и отсасывает меня с себя, снова начинает двигаться внутрь и наружу, пока тоже не кончает, наклоняясь ко мне все ниже и ниже, растягивая меня, пока его руки не обхватывают мою голову.

Он зовет меня по имени, Сид, и я снова чувствую это. Мое сердце расширяется, пытаясь уместиться вокруг этого мальчика-демона, который, вероятно, убьет меня прежде, чем все это закончится.

Но, может быть, мы убьем друг друга.

И, может быть, мне все равно, если мы это сделаем.

Иногда мне кажется, что моя жизнь — это просто череда кошмаров, которые никогда не заканчиваются, никогда не меняются, я засыпаю и просыпаюсь, и все остается по-прежнему: я все еще в аду.

И когда я слышу тихий стук в дверь после того, как мы с Лилит одеты, а Джеремайя все еще прислонен к стене от наркотика, который я подсыпал ему в выпивку, я вспоминаю, что ничего не изменилось.

Она все еще ненавидит меня.

И после сегодняшнего вечера ничто не заставит ее остановиться. И, может быть, я должен хотеть этого, вот так войти к ней и Джеремайе после того, как я проследил за ними по этому коридору. Может быть, я должен наслаждаться ее ненавистью. Потому что, увидев ее снова в его объятиях, я подумал, что тоже ненавижу ее.

Но я знаю, каково это — находить утешение в том, что ты презираешь. Я знаю, каково это — искать любовь в своем мучителе, чтобы хоть немного облегчить ситуацию. Я знаю, что Джеремайя измотал ее, и я знаю, что она думает, что он — безопасное место.

Вот почему я позволил ей бежать. Потому что, как бы мне ни было больно это признавать, он был безопасным местом. Лучше, чем быть в руках моего отца.

Но время ее безопасности истекло, и я ничего не могу с этим поделать. Совет с 6 не оставил мне выбора.

Я ничего не говорю, когда раздается стук, но глаза Лилит переводятся с меня на дверь, и я вижу, как она напряглась.

Я поднимаю пистолет и поворачиваюсь к двери.

Входят Кейн, Эзра, Атлас и Маверик, на их лицах скелетные банданы до самого носа.

Когда Эзра видит Джеремайю, он качает головой, проводит рукой по темным волосам.

— Парень, — говорит он своим глубоким гулом. — Ты действительно получил их.

Лилит отступает назад, к стене.

— Люцифер, — шепчет она, — что они делают?

Атлас смеется, поправляет шляпу на голове.

— Не сказал ей? — спрашивает он меня, затем подмигивает, присоединяясь к Эзре у бессознательного тела Джеремайи. Кейн стоит у двери, на страже.

Мав подходит к Лилит, и теперь я напряжен. Но он должен быть тем, кто это сделает. Потому что я не могу.

Он наклоняется, так что они оказываются на уровне глаз.

— Есть вещи, от которых даже ангелы не могут улететь, — он тянется к ней, быстро перекидывая ее через плечо.

Мой желудок горит, особенно когда она начинает биться о спину Мава, крича на него так громко, что я понимаю, что мы привлечем ненужное внимание.

Мав громко вздыхает, ожидая меня.

Она никогда не простит меня за это.

Я, наверное, не прощу себя.

Я стягиваю бандану с шеи и сворачиваю ее в клубок. Я подхожу к ней и Маву, и в ту секунду, когда она смотрит на меня, думая, что я собираюсь спасти ее, думая, что я хороший парень, ее губы раздвигаются, и я засовываю бандану ей в рот, захватываю ее запястья в свою руку. Я затягиваю вторую пару стяжек, которые у меня есть в заднем кармане, вокруг ее кожи.