Ну и хрен с ним, я тоже не хочу.

Я качаю головой, прерывая его.

— Нет, — я повторяю это снова, чтобы убедить себя: — Нет. Я не… я никуда с тобой не пойду. Я ничего не буду с тобой делать. Он снимает куртку. Медленно, как будто раздевается для любовницы. Я слышу, как Николас ругается под нос из другого конца комнаты, и все это время мой брат не сводит с меня глаз.

Он сбрасывает куртку. Его темно-зеленая футболка врезается в предплечья, но этого достаточно. Достаточно, чтобы я очень, очень ясно увидела, что он сделал с собой. Там три линии, глубокие, грубые и выглядящие так, как будто они могут лопнуть в любую минуту. Как будто ему должны были наложить швы, но я не вижу никаких признаков этого.

Я не могу отвести взгляд.

— Видишь, Сид, ты мне не безразлична.

Я прижимаю руку ко рту, роняю нож, делаю еще один шаг назад.

— Мне всегда было не наплевать на тебя. Я готов пролить за тебя кровь. Убить ради тебя, — он подходит ближе, тянется к моей дрожащей руке, отводит ее от моего рта, к своей груди. — Я бы умер за тебя, Сид.

Мои глаза медленно находят его глаза, мое дыхание становится поверхностным. Я чувствую, как бьется его сердце под моей рукой.

— Что бы он сделал для тебя, Сид? Что бы сделал Люцифер Маликов для тебя? — он притягивает меня к себе, положив руку на мою спину. Его губы прижимаются к моему лбу. — Ты заслуживаешь весь мир. Я сожгу его дотла, прежде чем позволю кому-то дать тебе меньше.

Я все еще в его объятиях. Он обнимает меня обеими руками, и, как я делала много раз до этого, я кладу обе руки ему на грудь, пытаясь сохранить пространство между нами. Пытаясь не поддаться извращенному миру Джеремайи Рейна и тому, как он взорвал мою жизнь. Пытаюсь сохранить дистанцию между мальчиком, которого я хотела видеть своим братом, и мальчиком, которого я получила, который на самом деле вовсе не мальчик. Он монстр с такой темной ямой, где должна быть его душа, что я не думаю, что она когда-нибудь заполнится. Она просто может проглотить меня целиком.

— Отойди от меня, — шепчу я, но знаю, что недостаточно сильно давлю. Я не пытаюсь достаточно сильно. Моя кровь просачивается на его футболку. Кажется, его это не волнует.

Он всегда хотел, чтобы я истекала кровью ради него.

— Позволь мне помочь тебе, Сид. Пожалуйста, — шепчет он мне в волосы. Его сердце стучит под моими ладонями, как будто он в таком же противоречии, как и я. Такой же растерянный.

— Что? — спрашиваю я. Моя голова прижата к его плечу, глаза плотно закрыты. Я не должна быть так близко, но часть меня надеется, что он покажет мне что-то, что сделает все это лучше. Может быть, мы снова сможем стать командой, Орденом Дождя против всего мира. Потому что, хотя я ненавидела этот отель и эту жизнь, какая-то сломанная часть меня любила безопасность, которую он мне дал.

— Сегодня вечером я хочу, чтобы ты кое-что увидела. Прежде чем ты выберешь его, прежде чем ты вычеркнешь меня, я хочу, чтобы ты кое-что увидела.

Я сглатываю комок в горле и позволяю своим рукам опуститься по бокам. Джеремайя сжимает меня крепче.

— Хорошо.

Это слово звучит странно для моих ушей. Я должна сказать — нет. Я должна уйти и никогда не возвращаться, никогда больше не видеть ни Николаса, ни Джеремайю, ни кого-либо, связанного с этим миром. Я не должна верить в лучшее, что есть у моего брата, не после того, как я видела худшее. А худшее — это все, что у него есть. Все, что он есть.

Джеремайя, кажется, сдувается подо мной, но он притягивает меня еще ближе, его подбородок упирается в мою голову.

— Сегодня вечером, — шепчу я, глаза все еще плотно закрыты. — И это все.

Он прижимается ко мне, но затем я чувствую, как его подбородок двигается, когда он кивает.

— Сегодня вечером, — соглашается он. Но Джеремайя всегда был хорошим лжецом.

Я нахожусь на пассажирском сиденье черного AMG моего брата, а у него разбито окно, его рука лежит на рычаге переключения передач, и он смотрит в окно. Мы припарковались у задней части жилого комплекса, и я не знаю, чего мы ждем. Я вообще не очень понимаю, как он собирается искать, что бы это ни было, поскольку здесь чертовски темно.

Уже почти полночь, а мы здесь уже целый час.

Я начинаю думать, что что бы он ни хотел мне показать, этого не будет.

Я провожу ладонями по своим черным джинсам, засовываю руки в карманы толстовки, одежду я купила в магазине, расположенном выше по улице от квартиры Николаса. Мы ели вместе, молчаливая трапеза, вкус которой был как пепел во рту. Воспоминания о том поганом ритуале, в который меня втянул Люцифер, так и норовили ворваться в мой разум, но я зажимала их, загоняла обратно.

Я не собираюсь идти по этому пути.

Джеремайя спросил, что случилось со мной, когда я была с Люцифером. Я отказалась отвечать. Он, шокированный, оставил все как есть.

Если там, в темных глубинах моего сознания, есть что-то, за что Несвятые хотят меня убить, то размышления об этом ничего не изменят. И это будет иметь последствия, с которыми я еще не готова столкнуться. И я не собираюсь с этим сталкиваться, никогда. Так что Люцифер может накачивать меня наркотиками и позволять своим друзьям класть свои руки на меня, внутри меня, вокруг моего горла, но они не могут залезть в мою голову.

Они могут трахать мое тело сколько угодно. Я убью их прежде, чем они проникнут в мой разум.

— Подожди здесь, — мягко говорит мне Джеремайя. Прежде чем я успеваю спросить его, куда он направляется, он выскакивает из машины и тихо закрывает за собой дверь.

Я окидываю взглядом парковку.

Я не вижу ничего, кроме моего брата в черном шерстяном пальто, под ним толстовка, капюшон натянут на воротник. Он засунул руки в карманы пальто и направляется к лестнице прямо вперед, но я все еще ничего не вижу. Не понимаю, какого хрена он там делает.

Я откидываюсь на сиденье, откидываю челку с лица.

И тут я слышу это.

Слабое хихиканье девушки, затем голос другой, и эхо женского смеха. Я сажусь прямо, руки сжимаются в кулаки в кармане.

Мой брат ждет внизу лестницы, скрытый в тени.

Я вижу, как он достает что-то из кармана, вижу, как он крепко сжимает пистолет обеими руками.

Мое сердце гулко стучит в груди, я тянусь к ручке двери, но не двигаюсь. Я просто жду, застыв. Шаги на лестнице становятся все тяжелее, и тут я вижу двух девушек, спускающихся вниз, бок о бок, улыбки на их красивых лицах, одна все еще смеется, а другая что-то говорит, ее темные кудрявые волосы разметались по лицу.

У смеющейся девушки волосы заплетены в одну косу, спускающуюся по спине, платье кремового цвета с длинными рукавами надето поверх коричневых сапог. И когда Натали и Риа ступают на предпоследнюю ступеньку, мой брат выходит из тени.

Девушки останавливаются, Риа протягивает руку, чтобы не дать Натали сделать еще один шаг. Их глаза расширены, и даже из машины я вижу, как напряжены их тела.

Какого хрена ты делаешь, Джеремайя?

Теперь я вижу только его спину, широкоплечую и расслабленную, как будто он держит все под контролем.

Возможно, так оно и есть.

К несчастью для меня и всех, кто находится поблизости, он почти всегда так делает.

Он выстраивает их перед собой, идя на шаг позади, пистолет, без сомнения, направлен им в спины, и они начинают идти к машине. Интересно, когда они заметят, что я здесь? Интересно, почему мне хочется опуститься на сиденье? Меня не должно волновать, что они думают обо мне. О нем.

Но мне, блядь, не все равно.

Глаза Рии находят мои через лобовое стекло, и ее брови удивленно поднимаются, за полсекунды до того, как на ее лице появляется глубокая гримаса.

Вот тебе и дружба с этим. Спасибо, брат.

Джеремайя открывает дверь машины и ждет, пока они обе заскочат внутрь, одна за другой.