Она пожевала нижнюю губу.

— Я разговариваю с Мейхемом.

Я мгновенно чувствую себя виноватой за то, что подцепила его на вечеринке две недели назад, хотя и не знаю почему. Но потом я вижу темный синяк на ее шее, едва заметный за воротником рубашки, и задаюсь вопросом, может, они уже поцеловались и помирились?

Она проводит по нему рукой, поймав мой взгляд. Она смотрит вниз.

— Мне не следует с тобой разговаривать.

— Что? Почему? — я скрещиваю руки, поправляя рюкзак. — Я не имею никакого отношения к тем напиткам той ночью! Конечно, Мейхем тебе это сказал.

Она хмурится, ее золотые глаза опущены.

— Вообще-то я не могу с тобой разговаривать, — она встречает мой взгляд, и ее глаза сужаются. — После той ночи мне пришлось подписать гребаный NDA, Сид. Семья Мейхема пришла ко мне в общежитие рано утром, с гребаными пушками!

Я делаю жест позади себя.

— Тот парень в классе знал, что произошло. Какого черта ты должна подписывать NDA (соглашение о неразглашении)?

Она снова опускает взгляд.

— Не о напитках, — тихо говорит она. Она вздыхает, качая головой. — Я действительно не должна рассказывать тебе об этом. Ничего из этого. Мейхем буквально убьет меня, — она поднимает глаза.

Я горько смеюсь.

— Если ты думаешь, что он убьет тебя, — я указываю на ее шею, — может, тогда перестанешь трахаться с ним?

Она выглядит так, будто может дать мне пощечину. Может быть, я этого заслуживаю. Вместо этого она просто качает головой, прикусив губу.

— NDA было не о выпивке. Или Несвятых. Или… Смерти Любовника, — она делает вдох. — Дело было в тебе, — она поворачивается, чтобы уйти, а я слишком ошеломлена, чтобы двигаться.

Она оглядывается через плечо.

— Убирайся отсюда, Сид. Если только ты все еще не хочешь умереть.

Конечно, я не убираюсь отсюда.

Вместо этого я отправляю сообщение на один из немногих номеров, которые я запомнила, пропускаю остальную часть Александрийской истории 101 и возвращаюсь в отель.

Выпить почти целую бутылку водки перед приходом клиента — это, честно говоря, последнее, что я должна делать.

Но мне все равно.

Я думала о том, чтобы проследить за Риа, но если ей действительно пришлось подписать NDA, и если она действительно верит, что Мейхем убьет ее за разговор со мной — а я ничего не могу с ним поделать — я знаю, что лучше оставить ее в покое.

Пока что.

Но после нашего короткого разговора у меня осталось больше вопросов, чем ответов, и то, что я облажалась, кажется лучшим решением для меня сейчас. Или худшим, в зависимости от того, кого вы спросите. Но я спрашиваю только себя, а у меня всегда на уме мои худшие интересы.

Поэтому, когда в дверь моего гостиничного номера стучат — 3 звезды, чтобы не пускать богатых придурков — и я отпираю засов, тяну ручку и смотрю на парня, который должен был быть одним из моих самых преданных клиентов со времен эскорт-услуг, я виню водку в том, что вижу.

Потому что я точно знаю, что мой чертов брат не стоял бы передо мной вот так, сложив руки на груди, в шерстяном пальто поверх рубашки.

Это не он. Я просто слишком далеко зашла, чтобы увидеть того, кого должна увидеть. Джеремайя преследует меня в кошмарах. Почему бы ему не преследовать меня и в часы бодрствования?

— Майкл? — шепчу я, потому что сейчас я вижу двух Джеремай, и мир, черт возьми, кружится вокруг меня.

Я не могу с ним встречаться. Он сказал, что ему нужно пространство. Он убежал. Он ушел. Я никогда не хотела видеть его снова.

Разве?

Но когда рука брата тянется к моему горлу и он заталкивает меня в мою комнату, захлопывая за собой дверь, я понимаю, что на самом деле это мой брат.

Майкл был милым.

Джеремайя никогда таким не был.

Он прижимает меня к стене, и я оглядываюсь, едва дыша под его хваткой. Тут только двуспальная кровать, мой рюкзак, ванная комната напротив стены, к которой меня сейчас прижимает Джеремайя.

Мои ножи в рюкзаке. Один под матрасом. Другой в ящике в ванной.

Но у меня нет с собой ни одного.

Поэтому я бью по зеленым глазам Джеремайи.

Но он уклоняется, и его пальцы сжимаются. Я хриплю, и его руки обхватывают мое горло. Я знаю лучше. Я знаю, что это никогда не сработает. Но я не могу дышать.

— Кто, блядь, такой Майкл? — спрашивает он меня.

Я царапаю его руку, мое сердце бьется так сильно, что может взорваться в груди. Перед глазами появляются пятна. Давление нарастает в моей голове.

Но потом он отпускает меня и отступает назад. У меня двоится в глазах, я положила руки на колени, закрыла глаза, концентрируясь на том, чтобы вдыхать воздух большими глотками. На заполнении легких. Но когда я снова открываю глаза, уродливый серый ковер начинает вращаться, и я опускаюсь на него, прижимаюсь спиной к стене, одна рука тянется к горлу.

Я все еще задыхаюсь. И когда Джеремайя смотрит на меня сверху вниз, я понимаю, что на мне обтягивающая шелковая майка и такие же шорты. Чёрные.

Наряд, который я надела, когда думала, что Джеремайя будет Майклом.

— Какого хрена ты надела? — шипит Джеремайя. Он приседает так, что мы оказываемся на уровне глаз, его взгляд скользит по моей груди, бедрам и снова поднимается, чтобы встретиться с моими глазами.

Я прислоняюсь головой к стене, задирая подбородок вверх. Мне не следовало так много пить. Но сейчас слишком поздно сожалеть. Я должна пропустить эту волну, водка и Джеремайя. Я справлюсь с этим. Я уже делала это раньше. Настроение Джеремайи поднимается и опускается, как прилив во время урагана, но если я заплыву достаточно далеко, то смогу найти спокойствие в буре.

— Рабочая одежда, — наконец отвечаю я на его вопрос.

Тишина. Он не произносит ни слова.

Ладно. Я думала, что это смешно.

Но потом его пальцы рисуют маленькие круги на моей ноге, и я поднимаю голову, чтобы встретить его взгляд.

— Я дал тебе… все, — тихо говорит он, проводя пальцами по чувствительному месту на моей лодыжке, возвращаясь к икре, а затем снова вниз. — Я дал тебе все, Сид. Почему ты… — его глаза снова пробегают по моему телу, и, несмотря на то, насколько это хуево, я чувствую, как мое ядро сжимается под его взглядом. — Почему ты делаешь это снова?

Мои глаза закрываются.

— Мне не нужны твои деньги.

Его медленные, мягкие движения прекращаются. Вместо этого его пальцы сжимаются вокруг меня.

— Я не хочу, чтобы моя сестра была гребаной шлюхой.

Я улыбаюсь, глаза все еще закрыты. Как будто я не слышала этого оскорбления раньше.

— Прости? — предлагаю я, совсем не извиняясь.

Его хватка крепнет.

— Скажи мне, Сид, почему я не должен сломать твою лодыжку прямо сейчас, — он меняет положение руки, так что захватывает боковую часть моей голой ступни, сгибая ее под неестественным углом, все более мягко.

Я держу глаза закрытыми.

— Может быть, тебе стоит.

Даже в темноте моя голова кружится.

Он продолжает давить на мою ногу не в ту сторону, болезненно выкручивая ее внутрь.

— Может, и стоит, — тихо соглашается он.

Но потом он отпускает меня, и отсутствие его прикосновений ненадолго успокаивает.

Пока он не дергает меня вперед, к себе на колени.

Мои глаза распахиваются, и он хватает меня за задницу, еще сильнее вжимая в себя.

— Но если бы я сломал тебе пальцы, — его руки находят мои, сцепляют их позади меня и дергают, так что мои плечи болезненно смещаются вниз, — тогда ты не смогла бы обхватить ими член другого мужчины, — он обводит рукой оба моих запястья, затем подносит другую руку к моим губам.

У меня пересохло во рту. Мне нужна вода. Мне нужно быть трезвой. И мне нужно быть подальше от брата. В один из этих дней его чертов ураган убьет меня.

Он проводит большим пальцем по моей нижней губе.

— А если я сломаю тебе челюсть, — шепчет он, — ты не сможешь попробовать член другого мужчины.