Люди хлопают и аплодируют, кто-то свистит, но я не обращаю на них внимания.

Я делаю вдох, улыбка появляется на моих губах, когда я кручусь в объятиях парня, обвивая его шею своими. У него темно-зеленые глаза, на носу веснушки, и он улыбается мне.

— Черт, — шепчет он, переводя взгляд на мой рот, а затем снова на мои глаза. — Это было горячо.

Я прижимаюсь к нему ближе, пока не упираюсь ему в грудь.

Его руки прижимаются к моей спине.

— Как тебя зовут? — тихо спрашиваю я, наклоняя голову, сердце все еще колотится от адреналина.

Он наклоняет голову, глаза снова переходят на мой рот.

— Лондон, — отвечает он, прижимая меня к своему теплому, влажному телу. Мои пальцы касаются его шеи. — А как на счёт тебя, детка? — он облизывает губы, и мое ядро сжимается.

— Лилит!

Я слышу, как Люцифер выкрикивает мое имя, у меня за спиной, что означает, что он все-таки поднял свою задницу со стула.

Я игнорирую его.

— Меня зовут…

— Лилит, — это не рык. Это команда.

Вся эта гребаная вечеринка затихает, кроме музыки, которая сейчас играет — Lucky You Eminiem and Joyner.

Даже руки Лондона на моей спине ослабевают, когда он смотрит через мое плечо. Клянусь Богом, я вижу страх в его глазах.

— О-о, — шепчет он, не отпуская меня полностью. — Твой хозяин хочет тебя вернуть.

Моя челюсть сжимается при этих словах, и я хочу выбить из этого парня все дерьмо. Вместо этого я извиваюсь в его руках, пытаясь повернуться, чтобы увидеть Люцифера, прежде чем затащить его задницу в этот бассейн и утопить. Но парень не отпускает меня.

Я упираюсь ему в грудь.

— Отвали, — рычу я на него, но его брови сужаются, а хватка крепнет.

— Ты собираешься приползти к нему после того, как он трахнул О? — Лондон бросает мне вызов.

Кем, блядь, этот парень себя возомнил?

Моя грудь напрягается, и, хотя вода теплая, мне вдруг становится очень, очень холодно.

— Отпусти меня, — я отталкиваю его, но он тянет меня за собой в воду, погружаясь в нее так, что я плаваю в его объятиях.

— Лондон, — огрызается Люцифер, и я чувствую, что все взгляды устремлены на нас, а волосы на моей шее встают дыбом. — Если ты не уберешь от нее руки, ты не выйдешь из этой воды живым.

Лондон освобождает меня. Немедленно. Я спотыкаюсь, слышу всплеск, а затем руки обхватывают меня, накрывая мои груди, одна — на голом животе.

— Что ты делаешь, Сид? — Люцифер рычит мне в ухо, его хватка крепнет.

Я закрываю глаза от его близости. Его скользкое тело против моего.

— Пошел ты.

Его зубы скребут по моему плечу.

— Если ты настаиваешь.

И тут бассейн переворачивается вверх дном, он перекидывает меня через плечо, идет к лестнице бассейна и вылезает, вода капает с нас обоих. У меня хороший вид на его задницу, черные плавки обтягивают его рельефные мышцы, но я понимаю, что у всех остальных хороший вид на мою задницу.

Пока не открывается.

Потому что он кладет свою руку на меня, закрывая все, что может.

— Найди другое занятие для своих глаз, пока я их не выколол, — рычит он на кого-то. А потом мы идем в дом, вода капает отовсюду.

Он усаживает меня на кухне, прижимает к столешнице, его руки лежат по обе стороны от меня.

— Что это было? — требует он, вода стекает по его идеальному лицу, скульптурным скулам, густым черным ресницам. Вена на его шее напрягается на коже, и я ни на секунду не могу отвести взгляд от его плеч.

— Сид, — шипит он, — посмотри на меня.

Я смотрю. И тут я вспоминаю, какого черта я злюсь на этого красавчика. Я складываю руки, чтобы прикрыть грудь, хотя его глаза не отрываются от моих. Я даже не уверена, влияю ли я на него вообще, или он просто хочет выиграть матч с Лондоном.

— Ты трахнул ее.

Улыбка появляется в уголках его губ.

— И что?

Мое лицо пылает, а ногти впиваются в руки. Он даже не отрицает этого. Я зажмуриваю глаза, пытаясь думать, когда он так близко ко мне.

— И ничего. Мне было весело.

Он подходит ближе, так что его грудь прижимается ко мне. Мне некуда деваться, стойка упирается мне в спину, но я открываю глаза и встречаю его темно-синий взгляд. Я дрожу, обнимая себя покрепче, чтобы согреться. Мне нужно полотенце.

Мне нужно убраться отсюда к черту.

— Я ждал тебя целый год, Лилит, — мурлычет он, наклоняя голову, пока мы не оказываемся на уровне глаз. — Целый чертов год, — он качает головой. — Но ты скоро умрешь, и что мне тогда делать, малышка? Трахать твой труп?

Мои губы разошлись, каждый мускул в моем теле напрягся.

— Зачем? — спрашиваю я его, пытаясь отдышаться. — Зачем тащить меня сюда, зачем играть со мной? Зачем я тебе вообще нужна? Что, блядь, я сделала не так?

Его колено проникает между моих ног, вдавливаясь в меня, и я задыхаюсь, прикусив губу.

Он улыбается.

— Ты мне скажи, — он трется о мою ногу, и мои ноги разъезжаются, только влажная ткань между нашей кожей. — Расскажи мне, что ты видела, Лилит, — его губы прижимаются к моему лбу, и когда он говорит дальше, его рот прижимается к моей коже. Мои глаза закрываются. — Расскажи мне, как тебе было плохо.

Я качаю головой.

Темный ангел с голубыми глазами. Позаботься об этом. Преподобный Уилсон. Нож. Костры.

Нет.

— Нет, — произношу я это слово вслух, и он отступает назад, когда мои глаза встречаются с его глазами.

Он хмурится, в его глазах гнев. Затем он отталкивается от прилавка, отступая от меня.

— Тогда я не могу тебе помочь. И я не могу тебя трахнуть. А ты, — он пристально смотрит на меня, — ты не можешь больше ни с кем трахаться, поняла?

И он оставляет меня стоять на кухне, прежде чем я успеваю придумать, как именно сказать ему, как сильно я его ненавижу. Но разве это имеет значение? Скорее всего, он ненавидит меня еще больше.

Но суть ненависти в том, что она может поглотить вас, а когда что-то настолько сильное поглощает вас, вы перегораете.

И Люцифер Маликов, такой же демонический мальчик, как и все мы, сгорает. И он делает это раньше меня, потому что его жизнь не стоит на кону.

Я лежу в постели рядом с ним, когда он это делает.

Мы вернулись в его дом, и там тихо. Так чертовски тихо. Мы ушли после нашего противостояния на кухне, и я с удовлетворением наблюдала, как он больше не прикасался к Офелии. Он просто позвал своих парней, сказал всем убираться к чертовой матери и вытащил меня оттуда, запрягая в свой BMW после того, как я переоделась.

Охранники остались позади, чтобы убедиться, что все покинули Либер. Поэтому, когда я пробираюсь вниз, никто не мешает мне открыть входную дверь и выйти на улицу.

И когда я мчусь в лес за его домом, перелезая через низкий забор, оглядываясь через плечо, когда приземляюсь на другой стороне, никто не следует за мной.

Уже не в первый раз я задаюсь вопросом, какого хрена я этого хочу.

Какого хрена я бегу, если мне невыносимо находиться вдали от него.

Самосохранение.

Я всегда была хороша в этом.

Маверик ударяет кулаком по столу между нами, отчего наши стаканы дребезжат. Его глаза сузились и стали красными, и я вижу вены на его предплечьях. Я чувствую запах травки, которую он курил до моего прихода. Но в последнее время ее требуется все больше и больше, чтобы успокоить холодность Мава.

— Я же говорил тебе, что не доверяю тебе ее, мать твою, — рычит он на меня.

Я ничего не говорю. Я просто обхватываю пальцами свой стакан, подношу виски к губам и глотаю его, уже не морщась от вкуса. Это уже третья моя рюмка за это поганое субботнее утро. Я больше ни на что не морщусь.

— Как, блядь, она выбралась из твоего гребаного дома?

Я улыбаюсь на этот вопрос, смотрю на Мава, но не вижу его. Не вижу ничего в его доме. Я вижу ее, бегущую по лесу за нашим тупиком, возможно, не совсем трезвую, думающую, как ей вернуть свою хорошенькую маленькую задницу к трахающемуся Джеремайе Рейну.