— Ну, Мав, видишь, она открыла дверь, — я вскидываю руки, мой напиток плещется, а я все еще улыбаюсь. — И ушла, — я подмигиваю ему. — Иногда нет никакого грандиозного плана. Иногда все так просто. Ты просто уходишь.

Я ставлю свой напиток, сжимаю руки вместе. Я сосредотачиваюсь на нем, когда он смотрит на меня, опираясь локтями на стол, подложив руку под подбородок, его губы разошлись.

— Ты… ты, блядь, шутишь?

Я не отвечаю.

— И почему, блядь, ты ее не остановил?

— Я спал.

— Ты… спал? Ты не подумал, не знаю, поставить гребаную сигнализацию?

Я пожимаю плечами.

— Ты, кажется, очень переживаешь по этому поводу, Мав…

— А ты нет? — рычит он на меня.

О, я более чем чертовски напряжен. Но самолет моего отца приземляется сегодня. Хочу ли я видеть ее в своем доме? Да. Хочу ли я, чтобы она была в руках отца? Пока нет.

Мав снова хлопает кулаком по столу, когда я не отвечаю ему.

Я не должен был отправлять охранников отца из церкви домой, они могли бы быть здесь через несколько секунд. Я не должен был оставлять своих в Либере. Но у отца были встречи в Москве, и я знал, что это мой шанс в Санктуме. Заставить ее вспомнить в комнате разврата. Чтобы она вспомнила все, что они хотели, чтобы она забыла. Все, что она хотела забыть.

И она была нужна мне на той вечеринке. Как бы я не хотел, чтобы мой отец получил ее в свои руки, я также не хочу, чтобы это сделал кто-то другой.

— Что она видела? — спрашивает Мав, его тон стал мягче.

Я пожимаю плечами.

— Ты, блядь, не знаешь? Все это в Либере, а ты не знаешь? — его вспыльчивость нарастает.

Я не могу найти в себе силы на это.

— Ты ведь понимаешь, что это значит, не так ли?

Я откидываюсь на спинку стула в столовой, складываю руки, откидываю голову назад.

— Это значит, что когда Доминус вернется на территорию США, он сам найдет ее и свернет ей гребаную шею, — продолжает Мав.

Мои кулаки сжимаются. Я молчу.

— Он давал тебе шанс, блядь, снова и снова. Чтобы доказать свою правоту, — Мав насмехается с отвращением. — Он дал нам передышку после того, как мы проебали Смерть любовника в прошлом году. Но не в этот раз, — он стучит костяшками пальцев по столу. — Не для Жертвенника. Он собирается убить ее. И он заставит тебя смотреть.

Я закрываю глаза.

— Он собирается обезглавить ее, возможно, в буквальном смысле слова…

Я делаю глубокий вдох.

— Может быть, заставит нас всех по очереди…

Мои глаза открываются, и на секунду я не вижу ничего, кроме красного цвета, когда я ныряю через гребаный стол Маверика, делаю выпад в его сторону, посылая его и его стул назад на темный деревянный пол. Стаканы на столе разбиваются рядом с нами, и мои руки нащупывают его горло.

Его глаза сузились, на его лице нет удивления. Я впиваюсь пальцами сильнее, оскалив зубы.

— Не надо, — рычу я на него и вижу, как напрягаются мои собственные вены на коже. Я крепче сжимаю его шею, и он ухмыляется, его лицо становится красным. — Не надо, — повторяю я, — и если ты еще хоть раз, блядь, прикоснешься к ней, если не сможешь оторвать от нее свои чертовы глаза, я сам тебя убью.

Маверик — мой брат.

Vita morteque fratres. Братья в жизни и смерти.

Это ничего не меняет в моих словах. Я пошлю его на смерть, если придется.

Мы едем в тишине, единственный звук — теплый воздух, дующий из климатической системы Mercedes, и дорога под шинами. Суббота, обед, и улицы Александрии почти пусты.

Я не знаю, куда мы едем, и не спрашиваю. Николас дал мне серую толстовку на молнии, и я держу руки в карманах, сапоги, которые Люцифер бросил мне, пока я оставалась у него дома, свернулись подо мной.

Я нашла телефон-автомат. Нашла немного мелочи в щели для возврата. Я чертовски устала, но я сделала это.

Я побежала. Снова.

Я еще не уверена, что пожалею об этом.

На Николасе баскетбольные шорты, хотя сейчас гребаный ноябрь, и плотная футболка с длинным рукавом, чтобы скрыть шрамы на руках от матери. Его светлые волосы выглядят немного длиннее, чем обычно, но его кожа все еще загорелая, какой-то странный ген, о котором я не знала, что белые люди могут обладать.

Я знаю, что у него есть убежище в городе. Но я также знаю, что Джеремайя знает, где оно. И если я увижу своего брата сегодня… ну, кто-то наверняка умрет, и это точно буду не я. Я могу скучать по нему и ненавидеть его в одно и то же время. Я могу хотеть, чтобы он жил, и молиться, чтобы он держался от меня подальше.

Мои чувства к Джеремайи не слишком отличаются от моих чувств к Люциферу, и это заставляет меня чувствовать себя… мерзко.

Николас сворачивает в жилой комплекс, красивые многоэтажки с парковкой, полной роскошных автомобилей. Он подъезжает к задней части комплекса, заезжает на место и выключает внедорожник. Это не то убежище, которое он держал, когда жил в Ордене Дождя. Должно быть, это его временный новый дом.

Я чувствую, как он смотрит на меня, но я смотрю на высокие кирпичные здания, на маленькие симпатичные балкончики, на многих из которых растения свисают опасно высоко вверх, на патио, расставленные вокруг стеклянных столиков.

Какая нормальная, мать её, жизнь у некоторых людей. Как хорошо, должно быть.

— Его здесь нет, — говорит Николас через мгновение, его голос низкий.

Я понимаю, что затаила дыхание, вероятно, ожидая, что он скажет именно это. Я выдыхаю, откидываю голову назад на его кожаное сиденье.

— Хорошо. Интересно, знает ли он, что я его уже видела?

— Хочешь зайти? — спрашивает меня Николас, и его голос звучит неуверенно.

Я смотрю на него.

— Нет, я решила вздремнуть здесь.

Он моргает, как будто не уверен, серьезно я говорю или нет. Черт, я тоже не уверена. Он и меня наебал. Но потом он качает головой и тянется к дверной ручке.

— Пойдем, Сидни. Давай поговорим.

— Хорошо, Ники.

И мы вместе заходим в его дом, поднимаемся на лифте на последний этаж, потому что это само собой разумеется, а потом он впускает меня в свою чистую квартиру, и я чувствую, что я здесь самая антисанитарная вещь после того, что случилось в лесу. Быть прикованной к кровати Мейхема.

То, что случилось в Санктуме.

Я выкидываю эту мысль далеко-далеко из головы.

Николас закрывает дверь на замок и засов, и я благодарна ему за это. Я также вижу пистолет в фойе, на декоративном столике. Ничего удивительного. Но он не трогает его, только кладет ключи, и мы вместе идем в гостиную. Он включает свет над нами, садится в кресло, а я опускаюсь на плюшевую кожаную кушетку напротив короткого стеклянного столика между нами. Я смотрю на балкон, вспоминаю, как Джеремайя и Люцифер дрались на таком же балконе. Помню, как я кричала на брата. Помню, как он носил маску, которая делала его похожим на Бэтмена.

Обиженного сироту, который стал хозяином города.

Не так далеко от правды.

Я вижу город Александрию, раскинувшийся вдали, но мы достаточно далеко, и я не чувствую паники, что кто-то найдет меня здесь. Если только Николас не сделает им личное приглашение.

— Где ты была? — начинает Николас. Как будто это важно. Он переоформил документы на отель обратно на имя моего брата, и с тех пор я ничего о нем не слышала. Вернее, он не слышал обо мне. Наше отдаление было моим выбором. Возможно, я пожалею о том, что закрыла его.

Мой желудок урчит, а его брови взлетают вверх.

— Или ты хочешь сначала перекусить?

Я смотрю на него, и в уголках его глубоких карих глаз появляется забавная складка, как будто он точно знает, о чем я думаю. Отвали.

— Где мой брат?

Это его удивляет. Он моргает, откидывается в кресле, проводит руками по своим шортам. Мы оба все еще в обуви, хотя его квартира покрыта светлым ковром кремового цвета. Кажется, что это невежливо носить обувь в помещении. Но я слишком устала, чтобы беспокоиться.