Чёрный ящер ритмично постукивал костяным рылом по черепу человека. Изогнутые когти крепко держались за височные впадины Тук. Тук. Тук-тук.

Игорь открыл глаза. Стук никуда не делся.

Белый пластик стола, по нему ритмично постукивают блестящие красные ногти — тук, тук, тук.

Знакомый голос — такой неожиданный и знакомый до каждой ноты голос жены Марины:

— Сколько мне ещё ждать? Он может десять лет так пролежать! Я не могу так больше!

И мужской голос в ответ, тоже знакомый, хрипловатый басок друга детства Валерки:

— Чего ты от меня хочешь? Придушить его подушкой?

Неожиданный, тоже с хрипотцой, хохоток жены:

— А почему бы и нет?

Шуршание одежды, тихий стук подошв по полу. Кто-то увесистый, должно быть, Валерка — он всегда был упитанным, как кабан — прошёлся туда-сюда.

— Ты меня в это дело не впутывай. Твой муженёк, сама с ним и разбирайся.

— Мой, значит, — фыркнула Марина. Она тоже поднялась с места, простучала каблуками. — Мой муж. А бизнес, выходит, совместный? А Никитка…

— Замолчи, дура.

— Он всё равно не слышит.

Игорь почувствовал дуновение ветра. Женская рука помахала у него перед глазами, блеснули красные ногти.

— Он же овощ. Не видит, не слышит. Только деньги мои проедает, лежит тут… как бревно!

— Деньги, стало быть, твои, — обманчиво ласково пророкотал Валерка. Игорь хорошо знал этот тон. Так Валерка говорил, когда был зол. Очень зол. — Твои деньги, значит.

— Да ладно тебе, — мурлыкнула Маринка. От её голоса пробрало бы и покойника. Снова шуршание, звук чмокающих губ. Голос Валерки, уже на тон ниже:

— Ну всё, всё. Пора мне. Ты идёшь?

— Идём. Постой, у тебя помада, дай сотру.

Невнятный шорох, шуршание салфетки, и Марина весело сказала:

— Вот так. А то заметят, сплетни пойдут. Я же скорбящая почти вдова. Подожди меня внизу, я сейчас, губы подкрашу.

Тяжёлые шаги Валерки затихли за порогом. На Игоря пахнуло ароматом дорогих духов и свежего женского пота. Жена склонилась над ним так низко, что он увидел ложбинку между её тугих грудей и полоску гладкой кожи живота вплоть до края красных трусиков — Маринка всегда любила красное бельё.

— Слышишь, ты, овощ, — тихо сказала жена. — Ты меня достал. Помирай уже скорей, не копти небо. А то я тебе помогу. Не искушай меня, понял? Я ещё молодая, мне жить хочется.

Она склонилась ещё ниже и чмокнула Игоря в щёку:

— Ну, пока. Не скучай, муженёк. До встречи.

Простучали по полу каблучки, Марина быстро вышла из палаты, должно быть, торопясь догнать Валерку. Игорь остался один. На щеке остывал отпечаток кроваво-красной помады.

***

Марина приходила ещё несколько раз. Когда сама, когда с Валеркой. Один раз пришла с юристом, и долго всхлипывала в платочек, стоя над недвижимым мужем статуей скорби.

Игорь медленно, как чёрный кит, выплывал из синей глубины забытья. Пошевелиться он не мог, только веки поднимались — тяжело, будто свинцовые. В бурлящей синеве безвременья гулко шумел бескрайний океан, давя любые посторонние звуки и ощущения. Но на границе яви и небытия поджидал еле слышный шёпот, чужой голос, бормочущий сбивчивые слова. Кажется, где-то Игорь уже слышал этот голос, давно, в другой жизни. Шёпот обиженного идиота, у которого отобрали конфетку, сбивчивые жалобы вперемешку с ругательствами, бессмысленные и беспорядочные.

Он, этот голос, то становился еле слышным, то заглушал шум синего океана. И тогда казалось, что навязчивое бормотание вот-вот затопит череп, перельётся через край и выдавит Игоря в окончательную черноту забвения.

От этой мысли его сознание начинало беззвучно вопить в немыслимом ужасе, панически пытаясь выпихнуть из себя чужое «я».

Они были связаны невидимой нитью, тонкой, длинной и упругой, как струна. Чужое сознание, как йо-йо на верёвочке, удалялось и приближалось с нерегулярной неотвратимостью.

Игорь как раз барахтался в синих волнах, норовивших утопить его в душном валу забвения, когда сухое покашливание юриста и стук каблучков жены вытащили его на поверхность.

— Скажите, Альберт Александрович, можно это как-то… как-нибудь обойти? — голос Марины звучал просительно. Обычные резкие нотки сейчас сменились нежным, обеспокоенным голоском слабой женщины. — Речь идёт о моём… нашем сыне. Понимаете, как всё это действует на ребёнка? Отец, который лежит как труп… боже!

Юрист снова откашлялся:

— Видите ли, Марина Филипповна, ваш муж предусмотрительно составил документ, в котором…

— Ах, я знаю, знаю! — не сдержавшись, прервала его Марина. — Вы об этом уже говорили. Но всё-таки, можно что-нибудь сделать… хоть как-то? Альберт Александрович, родной, ну, пожалуйста. Вы всё можете, вы классный специалист. Видите, в каком мы положении…

Повисла напряжённая пауза. Очевидно, юрист размышлял. Игорь хорошо его помнил: невысокий сухощавый человек в безукоризненном сером костюме; седеющие волосы на висках, и глаза — острые, как две булавки. А главное — репутация, которую не купишь ни за какие деньги. Каковая теперь успешно работала на Альберта Александровича, и из-за которой, собственно, он и стоял теперь здесь, над недвижимым телом своего клиента.

— Хм, — наконец произнёс юрист. — Задали вы мне задачку, Марина Филипповна. Я подумаю, но ничего обещать не могу.

— О, этого уже достаточно, дорогой вы наш, родной! — послышалось шуршание, звук целомудренного поцелуя в щёчку — когда хотела, Марина была само радушие и добродетель. — Спасибо вам!

— Я ещё ничего не сделал, — сухо ответил слегка смущённый, судя по голосу, юрист.

Марина прерывисто всхлипнула; простучали каблучки, сопровождаемые шорохом подошв Альберта Александровича, и Игорь остался один. Синий океан, притихший во время разговора, теперь тяжко хрустел и стонал, медленно покрываясь толстым слоем льда. Бессильный пошевелиться, Игорь лежал, застывая от осознания неизбежности конца. Ведь даже если сознание связанного с ним итиола не вытолкнет Игоря за край бытия, так это сделает, при помощи нужных людей, Марина с его беспомощным телом. В любом случае, ему крышка.

Глава 1

«Я столько бедствий жду, Тристан, что наименьшим будет плаха»…

Лопе де Вега «Собака на сене»

Что-то было не так. Ожидание беды не спасает от неожиданности её прихода.

Сегодня (Игорь не знал счёта дням, но ему казалось, что наступил новый день) ощущение опасности было сильным, как никогда.

Затихшие ненадолго синие воды, в которых он покачивался, вскипели водоворотом. Неожиданно вернулся, выскочил, как чёрт из коробочки, итиол. Сегодня он был особенно взбудоражен и яростен. Яростно заревел океан, вторя в унисон невнятным выкрикам сознания-двойника. Глыбы льда трещали и крутились, вздымая синие водяные валы. Волны тяжкими ударами обрушивались на Игоря, с каждым разом подталкивая его «я» всё ближе к опасной грани.

Грань между его сознанием и сознанием итиола стала тонкой настолько, что можно было почти видеть его глазами, чувствовать его-своё тело, как общее. Кажется, даже пошевелить рукой — чужой-своей рукой, просто занемевшей от сна. Неясные картины, размытые, но яркие, мелькали перед внутренним взором. Шум, слышный чужими ушами, сливался с явью, и поэтому Игорь не сразу осознал, что рядом с ним — рядом с его настоящим телом — что-то происходит.

Перед глазами мелькали цветные пятна, двигались тени. Сквозь них, как через наложенный на реальность трафарет, виднелась картина больничной палаты, с её казённым минимализмом и неяркими стерильными красками. По палате тоже двигались тени, накладывались на чужие и расходились.

Невнятный шум нарастал, то и дело перекрывая грохот синего океана и выкрики итиола. Кажется, кто-то спорил над кроватью, где лежало неподвижное тело Игоря.