— И все же вам она свойственна в большей степени! — упрямо возразила девушка, и тут же шагнула назад. Так, на всякий случай.

В глазах Барота промелькнуло что-то темное, непонятное.

— Возможно, — кивнул тижиец, не сводя с нее раскосых глаз. — Степь не тэрпит слабосты. Но и ваш мир жесток.

Он показал рукой в сторону дома, явно намекая на состояние Азарины.

— Вы врэдитэ друг другу гораздо цаше, цем мы. Мы боромся за добыцу, женшин, волу. А за что вы?

— Это… это не часто… — слова застряли в горле. Да, можно придумать оправдания, но и дона Брит, и сама Дея знали, как выглядит лицо здешнего правосудия. И все же нельзя этому тижийцу позволить выиграть спор! Степняки все равно хуже! Они с матерью…

Сделали тоже, что хотел сделать с Деяной начальник тюрьмы.

— Вы к своим женщинам относитесь, словно к вещам! Не считаете их за людей! — выпалила Дея единственное, что пришло ей в голову. — Продаете их за мешок муки, словно какой-нибудь казан! Серземелец никогда не будет относится так к другому серземельцу.

— Хороша женшина стоит гораздо болше одного мешка. — Назидательно заметил Кагыр. — Так что плохого в том, чтобы ценит одных женщин больше, а других мэнше? Сама по сэбэ жэна и доцч — ницто в стэпи бэз мужа и отца. Оны даут эй зашиту и эду. И значит, оны в праве эй распоражатса. Стэпна женшина должна быт покорной. А инацче как мужу уходит на войну? Он не может быт увэрэн, что дома всо делаэтса, как он наказал, что все спокойно. За самоуправство стэп карает всэх. И караэт жэстоко. Потому покорна и верна жена всегда и дороже, и луцше будэт. А непокорна дла мужа хуже врага.

— А что ж тогда твоя сестра к нам сбежала, раз у вас все так хорошо?

Тижиец покрутил на запястье браслет из шестигранных костей. Мелькнули в свете солнца непонятные символы. Краска, которой они были нарисованы, некогда яркая, теперь поблекла и местами стёрлась.

— Она нэ сбэжала. А эйо отослал. А…

— Дея! — Выкрикнула Азарина, вышедшая на порог кухни. — От масла там что-нибудь осталось?

Деяна охнула и побежала к дому.

Тижиец мрачно перебирал старые кости, чей расклад зачем-то привел его в эту глушь. Зачем? Знали только степные ветры.

Или демоны.

***

Любима долго выбирала место. Пни, что выкорчевал дед Кочерыжка, были неправильные: маленькие слишком. И ямы на заросшем дедовом участке тоже от них остались неглубокие. Люба и к той, и к этой примеривалась, все не то; наконец нашла самую большую, залезла в нее, села, поджав колени к груди, и приказала:

— Закапывайте!

Было тесно, и голова торчала над землёй, но голову-то если что и пригнуть можно.

Гражина с Владимиром переглянулись.

— Нас батька твой убьет, — сжимая побелевшими от страха пальцами лопату, тут же пошла на попятную Жина.

— Не убьет! — возразила Люба. — Маленькая ты, не понимаешь ничего! Сначала я́ к маме уйду, а потом и папа к нам плидет! Это он сейчас не хочет уходить, потому что я здесь! Боится. Я сама слышала. Бабка сказала: "Его только Любка делжит". А как я найду путь к маме в подземное цалство, так и он за нами плидет. Чего ему тут-то одному быть? Ясно?

Гражина кивнула. Но лопату не подняла.

— Влад! Ты что, тоже как маленький бояться будешь?

Жинин брат покраснел, кряхтя, взялся за черенок, стал подгребать перекопанную землю к краю ямы.

— Подлуга называется! — выразила негодование поведением Жины Любима и улеглась в яму, свернувшись клубочком. Теперь голова уткнулась в черную землю, колени пришлось согнуть так, чтобы их касался лоб, и сжаться настолько, что даже дышать стало тяжело. Но Люба была намерена вытерпеть любые испытания, лишь бы найти путь к маме.

Гражина устыдилась и тоже попыталась сбросить в яму перекопанную землю.

— А втлуг нет потземного салства? — шепнула она брату испуганно. Тот с важным видом ответил:

— Так ты сама рассказывала, что люди могилы раскапывают, вылезают наружу и мстить ходят! Значит, они где-то там, под землёй, живут до поры до времени!

Девочка неуверенно кивнула и продолжила толкать лопату.

На голову Любе упала земля. Ярова дочка зафыркала недовольно, загородила лицо локтем. Это не сложно: ей просто нужно быть сильной и терпеливой, и она обязательно найдет маму.

Теперь черные комья упали на ноги.

И ничего не страшно. Совсем. Честно. Только надо потерпеть немножко, а то дышится как-то странно…

Азарина сидела на лавке у дома и перешивала для Деи свое старое платье. Относительно старое. Надевала она его всего пару раз. Поначалу Рина думала купить девочке что-нибудь новое, красивое, но решила повременить с этим. Пусть подручная приживется, завсегдатаям примелькается, чтоб не лезли под юбку самые норовистые. Мужики ж, они разные бывают. Есть и те, кто сочтут, что девка не просто так тарелки разносит разряженная. Нет, пусть ходит в старом, неприметном. А обновки — потом. Или вывести ее куда-нибудь? Людей посмотреть, себя показать. Молоденькая ведь.

Мимо, гремя ведрами, прошла Дея.

— Деяна!

Помощница обернулась.

— Да, дона Брит?

— Хотела бы на посиделки сходить?

Девушка испуганно заверила:

— Нет!

И поскорее зашагала дальше, пока ее ещё о чем-нибудь подобном не спросили. Не понравилось, видимо, ей Подхолмье и его гостеприимные жители. Что не удивительно.

— Вот батьке расскажу! Вот ужо он тебе всыпет! Хворостиной по хребту!

Детский рев мешался с гневными причитаниями дородной Ярилки. Рина отложила шитье, неторопливо пошла к дороге посмотреть, что там творится.

— Ишь думала! Глупость-то какая, Отец наш!

От увиденного сердце у Азарины ёкнуло. Ярилка за руку тащила Яромирову дочку. Грязную, зареванную, икающую от рыданий.

— Здравствуй, соседка. Что случилось-то?

Женщина всплеснула одной рукой.

— И тебе не хворать! Да вот, дура малолетняя подговорила племянников моих ее в яму закопать! Чуть сама не померла, и Жину с Владом почти убийцами сделала! Это ж надо додуматься! Дед кариговские деревья-то на своей делянке все посрубал, пни выкорчевал, хотел там малинник делать. Ну, знаешь, кариги-то они в обхвате во, меня поболе будут. А эта дурочка в яму из-под пня залезла и говорит Гражине: закапывай! А эти-то балбесы и рады стараться! Приключение-т какое! Ох, изверги! Лихоборы! Вот высечет тебя отец, зуб даю, пройдется по хребту твоему хворостиной! — Ярилка сунула под нос девчонке увесистый кулак.

— За что-о-о? Я к маме-е хоте-е-ела!

— Умерла твоя мать! Не вернется! Бате и так тяжело, а она ещё ему горести добавляет! Ух, вредная девка!

Азарина не выдержала, вставила:

— Ярилка, не ори. Девочка маленькая ещё, да и дурного не думала.

Соседка зыркнула на нее недовольно.

— Не твоя девка, Рина, и не тебе о ней заботиться! — сказала она с намеком и потащила девочку дальше по улице, все так же громко ругаясь. Рина вернулась к шитью.

Действительно. Не ее ребенок. И муж не ее. Права была Ярилка.

А на сердце скребло.

***

Деяна тижийца сторонилась. Так, во избежание. Разговаривать с ним ей не хотелось. Из-за событий последних месяцев все стало с ног на голову, и сейчас она чувствовала себя потерянной. Последний оплот спокойствия — отец умер, тетка ее практически продала начальнику тюрьмы, который вместо того, чтобы по законам, дарованным господарем, разобраться в происходящем, воспользовался своим служебным положением для удовлетворения собственных извращённых прихотей. Казавшиеся "своими" стали врагами, а чужие, наоборот, выручили ее из беды. И странный человек в дорогой одежде, что привез ее сюда, и дона Брит — они ничего не получили за то, что помогли ей. А тетушка позарилась на ее небогатое наследство и поторопилась избавиться от племянницы-сироты. Родные оказались предателями, а чужие помощниками.

Оттого слова Барота отзывались в ней одновременно и негодованием, и пониманием, что ещё больше запутывало девушку.