И никого.

И Злата ехала вперёд, в будущее. К морю.

Одна.

***

Человек в маске с размаха ударил тростью по цветочному кусту, украшающему клумбу.

— Сука!

Дом насмешливо смотрел на него темными окнами.

— Вот тварь!

Ради этого представления толстяк вылез из кареты. Сложил на объёмном животе руки, понаблюдал за товарищем, и злорадно напомнил:

— Вы были уверены, что она станет послушной куклой.

— Естественно, я так думал! Да она боялась слово поперек сказать, жалкая дрянь! Надо было ее разложить на пороге собственного дома. Тогда бы никуда не делась.

— Или бы сбежала ещё быстрее.

Человек в маске внимательнее посмотрел на собеседника.

— Что вы посмеиваетесь? Делом о проекте дона Шаль занимаетесь вы, я лишь вам способствую. И отчитываться о провале тоже будете вы.

— Я думаю, нам обоим будет лучше, если мы найдем другой способ проникнуть в кабинет. Неужели у вас нет на примете какой-нибудь поломойки, обслуживающей АМХИ, восторженной поклонницы доктора или пьющего любимого студента?

— Найдем, — грозно пообещал человек в маске. — Найдем. А теперь на Крестовую!

Трость решительно застучала по мостовой по направлению к экипажу.

Тропинка вела к лесу. Либена с ужасом смотрела на черные скрюченные деревья, выстроившиеся перед ней нестройными рядами. Голые ветки качались, скрипя, словно двери давно заброшенного дома. Ли казалось: стоит ступить на эту землю, и невидимая "дверь" захлопнется за спиной, отрезая путь к спасению. И если бы она могла — она бы развернулась и бросилась бежать прочь, но амулет, напитанный ее кровью, тянул вперёд. И ноги сами понесли ее вглубь леса.

— Иди!

Этот голос со временем стал признаком кошмара. Этот голос был холоден, он только приказывал, и приказы те приносили боль. И в тот раз… Можно ли забыть тот сгусток тьмы, перетекающий из формы в форму, что внезапно появился из-под земли и преградил ей путь? Вцепились в руку клешни, когти, щупальца, стараясь утащить жертву под землю, в мир бесконечных страданий, огня и тьмы. Треснул амулет, приняв на себя удар одной из множества лап, что тянулись к Либениной шее. Осколки артефакта, привезённого мужем с далёкого юга, осыпались ей под ноги, и тут же ее потянуло назад, в обычный мир. Но бесформенная тварь не хотела отпускать жертву, дернула Либену за руку с невероятной силой — и Ли чуть не упала в клубящуюся перед ней тьму. Рванулась назад, чувствуя, как пронзило плечо резкой болью, закричала. Она часто кричала, но Алий не слышал… не слушал…

Либена подскочила в кровати, нервно осматриваясь по сторонам. Комната тонула в сумерках. Ночь закончилась, уступая место серому дождливому дню. Женщина стерла со лба холодный пот, обхватила себя руками.

"Все будет хорошо, Ли. Я рядом."

Он почти всегда говорил одно и то же, но ее это успокаивало. Потому что ему она верила. Больше всего на свете. И теперь ей хотелось, чтобы Лав был рядом, сел на край кровати, сжал ее ладонь, сказал что-нибудь простое, что непременно заставит ее жить дальше.

Но Чеслава рядом не было. Никого не было.

Вспомнилось, как Невзор нес ее на руках в пыльную спальню. Как простил и укус, и пощечину, и ее пренебрежение его рукой. Как он смотрел на нее: просто, с интересом, без обожания, без восхищения, но с теплотой. Обычной человеческой теплотой. Она боялась этого взгляда, потому что невольно тянулась к нему — согреться. Алий вел себя иначе. Осыпал комплиментами, боготворил… И приносил ее в жертву. Раз за разом. Снова и снова. Его руки, его взгляд, его слова были холодны. Ее мольбы его раздражали, ее крик казался ему спектаклем. Единственное, что его интересовало — ее кровь. Темно-красные капли, что она оставляла повсюду: на полу, простыне, портьерах…

Ложь, что на красном не видно крови.

Ложь, что гордость сомкнет уста, даже если очень больно.

Ложь, что можно расщепить веревки шпилькой.

Все — ложь.

"Я обещаю оберегать вас, уважать, считаться с вашим мнением. Вы же пообещаете никогда мне не врать."

Кто знает, имеют ли значение эти слова? Она восприняла их всерьез. Она с замиранием сердца ждала утром встречи — и не дождалась. Генерал уехал. Теперь не понять, что же он думает, чего хочет. Остаётся только ждать.

Либена встала, подошла к окну, распахнула его. Ветер бросил ей в лицо горсть дождевых капель. То ли насмехаясь, то ли приветствуя. Она посмотрела вдаль, на дорогу, уходящую в туман. Когда-то она страстно желала бежать по этой дороге прочь из Малахитового дома, теперь боялась выйти за его порог. Но если бы генерал протянул ей свою мозолистую руку и повел ее вперёд, шагнула ли бы она за неведомую черту, доверившись теплой ладони? Сколько лет она уже не может согреться…

Либена закрыла окно, подошла к кровати, дернула колокольчик, вызывая служанку. Стянула со спинки стула теплую шаль и закуталась в нее, забираясь с ногами на кровать.

Когда-нибудь кто-нибудь ее обязательно согреет.

Ну или убьет.

***

Вадим задумчиво рассматривал в зеркале свое лицо. Не старик, конечно, но и не мальчик. Хотя азарт в последнее время уступил место отупению и усталости, так что можно записывать себя в древние старцы. Вот попал в это болото — и застрял. Язвительные слова не подбираются, намеченные дела не делаются и даже вино пьется без особого желания, скорее по привычке. Без Невзора скучно, с Либеной говорить не о чем, да и шарахается она от него, а с Зоряной он прошлый раз был, пожалуй, слишком мил. То есть, конечно, проехать мимо дамы, возвращающейся домой пешком под сильным ливнем, он не смог бы… Хотя, смотря, что это за дама… В любом случае в целом своим поведением вен Борз был абсолютно недоволен. Обиделся, видите ли, что какая-то дона Добре, одетая в старые поношенные платья, не пожелала с ним уединиться. Нет, неприятно, конечно, когда ты рассчитываешь на бурную ночь в женской компании, а оказывается, что девица на тебе просто хлопанье ресницами оттачивала без задней мысли, но все же стоило ли быть таким милым? Дамы любят наглецов. У всего есть предел, но не в характере вена Борз подстраиваться под кого-то. Он всегда находил женщин, гостеприимно распахивающих перед ним двери спальни. Даже высмеивая этих дам в свете. Зло и порок — вещи притягательные. Доброта же скучна. И часто вредит здоровью.

— Не можете налюбоваться на свое лицо?

Зоряна остановилась у окна прихожей, с тоской рассматривая стекающие по стеклу капли дождя. Видимо, ей не терпелось бежать проверять свои механизмы, а погода этого не позволяла. Вадим на секунду скосил глаза в ее сторону, но тут же опять перевел взгляд на свое отражение. Смахнул невидимую пылинку с рукава и удовлетворённо заключил:

— Ну должен же я хоть раз в день взглянуть на человека с хорошим вкусом?

Обиженное сопение девицы ему было хорошо слышно. Он ждал ответной колкости, но она молчала.

— Что же, вы ничего не скажете мне в ответ?

— Зачем? Вы действительно одеваетесь каждый раз так, словно идете на бал в столице, а не на завтрак в провинциальной глуши. Глупо спорить с очевидным: вы выглядите прекрасно.

К своей досаде, аристократ не заметил в словах Зоряны ни осуждения, ни желания уколоть. Она просто констатировала факт. Или всё-таки в голосе девушки проскользнула зависть?

— Правда, когда вы начинаете говорить, все очарование дорогих тканей и золотых часов не может победить льющийся из ваших уст яд.

Ага! Разозлилась всё-таки. А пыталась сыграть в беспристрастность. Говорят, рыжие очень темпераментные…

— О, вы недовольны моим поведением? Пытаетесь сыграть роль взывающей к морали матушки?

Зоряна обернулась к нему.

— Не мне читать вам нотации. Общественные правила — не моя сильная сторона. Но есть некоторые общечеловеческие понятия, с которыми даже вы должны считаться.

Вадим был способен на взгляд определить стоимость ткани ее юбки. Сплав, из которого сделаны шпильки, поблескивающие в ее волосах. Все — дешевое. Как и этот порыв псевдосправедливости. Он знал подобных "праведных" девиц. Они хитрее, чем те, что соглашаются на постель сразу. Ведь такие недотроги метят не в любовницы, а в жены, что, безусловно, выглядит гораздо худшим преступлением в глазах высокомерного родовитого холостяка. То есть в глазах единственного наследника министра вен Борз.