— Прошу, — стремясь закончить неприятный разговор, Драгомир открыл перед Баженой дверь, и она шагнула внутрь небольшого светлого помещения. Как в неизвестность. Или в сказку. Или с облака — вниз.

Чайная "Зефир в шоколаде" не только по названию, но и по внутреннему убранству больше напоминала кондитерскую. Большой длинный прилавок был заполнен всевозможными сладостями, посреди разноцветных булочек, тортов и пирожных возвышались большие чайники на углях, завезенные в Серземелье непонятно когда и непонятно откуда, но быстро прижившиеся в чайных, кофейных и подобных им местах. В воздухе разлился аромат ванили, корицы и ягод. Два маленьких круглых столика были заняты какими-то молодыми девушками, с жаром обсуждающими незначительную местную новость, один — двумя степенными бородатыми мужчинами в довольно приличных сюртуках, остальные места были свободны.

— Предлагаю сесть за столик у окна. Прошу. Я возьму пирожные и чай.

Опять покрасневшая Бажена села на предложенное место. Букет, с которым она так и не успела расстаться (оставлять глупо, но выбрасывать жалко), был отложен на край стола. Естественно, мужчина за все заплатит, но знать, что у тебя даже нет возможности позаботиться о себе самой, было унизительно. Эта мысль настолько завладела Бажениным сознанием, что тепло вдруг улетучилось, оставив место лишь сомнениям, неуверенности и страху. Же́на посмотрела вслед Драгомиру, обвела взглядом увешанный рюшами подол собственного платья, нелепые пышные рукава, давно вышедшие из моды, потрепанный букет… Горечь и стыд тут же потеснили все остальные мысли и чувства. Нет, он не мог с ней так просто говорить. Но тогда — почему?

Когда Драгомир вернулся с торговкой, несущей им чай и пирожные, Бажена, едва румяная девица отошла от из стола, открыто посмотрела на мужчину и спросила:

— Почему?

Драгомир отставил тонкую фарфоровую кружку.

— Что "почему"?

— Почему вы со мной возитесь? С малознакомой девицей в нелепом наряде? — голос дрогнул, Бажена сглотнула и уже тише попросила: — Скажите честно.

— Что вы себе напридумали за те пять минут, пока меня не было? — устало спросил мужчина.

Бажене хотелось зажмуриться, но она только опустила взгляд в чашку.

— Просто не могу понять, чем вызвала ваш интерес.

— Значит, вы хотите "честно". Ну что ж. Если честно — просто стечение обстоятельств. Вы были в беде, а у меня работа такая — помогать тем, кто в беде.

— Вен Силь говорил, вы — судейский, — заметила Бажена.

— Да, — Драгомир насмешливо склонил голову. — Ужасно неправда ли: аристократ работает?

— Вены…

— Я не вен. Нис.

Бажена прикусила губу. Собеседник смотрел на нее чуть прищуренными глазами, с легкой усмешкой. Да, почетную должность судейского давали почтенным аристократам в зрелом возрасте. Если судейским назначен человек двадцати пяти лет от роду, он не почетный член судейской коллегии, он в первую очередь работник. С теми же правами, конечно, и ежемесячным вознаграждением, но в данном случае вознаграждение слишком сильно смахивало на презренное понятие "зарплата", а род деятельности на "мальчик, разбирающийся во всем сам" или "беговой мальчик". Молодые нисы и вены вынуждены были много разъезжать, самостоятельно разбираться в сути поданных прошений, исков и обвинений, формировать предварительное заключение по делу. Тогда как старшие часто могли ограничиться лишь прочтением собранных материалов и выражением собственного мнения на этот счет.

Нис… Бажена знала, что отец и мать считают нисов недостойными, лжеаристократами, ведь те получили титул всего триста-двести лет назад, да еще в крайне неспокойные для Серземелья времена, но… Они ведь и звонкую веселую айфру считают недостойным инструментом. И сестры Тих, несмотря на то, что доны, очень хорошие, просто… И нис Драгомир — он тоже хороший. Фамилия не значит ничего. Только — суть. Все-таки порой сказки правы.

— Вы заняты благородным делом, нис Драгомир, — ровно сказала Бажена, пытаясь скрыть внутреннее волнение за интересом к чаю. Напиток оказался теплым и неожиданно ароматным. Бажена не знала, что в заведении для донов могут подавать такой вкусный чай.

— Может быть, — хмуро согласился Драгомир. Ему, кажется, не хотелось продолжать говорить, но он решил быть честным, а значит, следовало сказать все до конца, и мужчина сухо продолжил: — Сначала мне показалось, что вы в беде, потом я обманулся, посчитав вас обиженной служанкой. А вы были слишком растеряны и робки, чтобы я мог предположить иное, и я решил вас проводить, но ваш интерес к книгам, тем более к таким разным, меня несколько удивил. А сегодня оказалось, что вы вена и к тому же с вами любезничал мой друг, что, конечно же подогрело мое любопытство — Чеслав истинный аристократ по духу и не бросит в беде любого человека, но хоть с вами он и не был сердечен, однако заботился о вас искренне, а я привык доверять его мнению. Он с некоторых пор хорошо чувствует людей. Так что да, совокупность этих причин вызвала мою заинтересованность вами. Иначе бы я прошел мимо. Можете считать, что главную роль в данном случае сыграл просто профессиональный интерес. Вы весьма запоминающаяся фигура и сами по себе, но скорее тем, что каждая ваша черта входит в диссонанс с предыдущей. Слишком несочетаемо в вас все: одежда, манеры, происхождение, увлечение книгами, движения, взгляд…

Чашка неприлично звякнула о блюдце.

— Обсуждать вид дамы — недостойно, — заметила тихо Бажена, сжимая пальцы на тонкой фарфоровой ручке.

— Вы начали первой, — напомнил Драгомир.

Сказка развеялась. Благородный ореол собеседника затянуло тучами, тут же выстроившимися в черный нимб. Бажена судорожно подбирала слова для прощания.

— Я…

— Вы хотели честно, — Драгомир вдруг подался вперед. — Иногда честно — это значит, очень больно. Вы должны это понимать.

Да. Бажена уже поняла. Да так, что приходилось часто-часто моргать, чтобы не заплакать. Не так уж и нужно ей было это "честно"… Нет, конечно, глупо было думать, что она его искренне заинтересовала, но хотелось ведь услышать совсем другое…

Нет! Нельзя от правды загораживаться сказочными иллюзиями! Как со Старостинкой. Нельзя! Это… как самой надеть уродливое платье. Нет — уродливую шкуру.

Мужская рука вдруг легла на Баженину.

— Вы странная. Это тоже честно. Живете сказками и легендами, видя в них только благородство и честь. Так нельзя, вена. Иначе вы не заметите вокруг настоящего зла. Пройдете мимо. И ловушки, расставленной для вас, тоже не заметите — и попадете в капкан. И тогда вам будет по-настоящему больно. А в жизни спасителей на белом коне не бывает.

— Не бывает, — повторила эхом Бажена, и Драгомир торопливо убрал руку, приняв это на свой счет.

— Вы предлагаете видеть везде ловушки? — спросила она, не поднимая головы и не убирая со стола ладонь, еще помнившую тепло чужой руки. В отличие от друга, Драгомир в чайной снял дорожные перчатки.

— Нет. Я предлагаю смотреть. Уверен, вы не только в прошлом, но и в настоящем способны увидеть много прекрасного, завораживающего дух. Но смотреть надо честно. Не отворачиваясь ни от цветущих лугов, ни от увечных, покрытых струпьями калек. Видеть — это очень важно.

— И слышать, — добавила печально Бажена, не зная зачем.

— И слышать, — согласно кивнул Драгомир.

— Этому учат мудрецы юношей в институтах? — спросила Бажена. Недавно, когда она ехала с родителями из Нахолмья мимо земель венов Силь, она заметила в поле девушку в широких штанах, лезущую на вышку.

— Институтка, — презрительно скривилась мать. — Лаборантка-приживалка чья-нибудь. Позорище рода.

Бажена знала, почему она так говорит. Девушки если и могли учится в институтах, то уж работать — точно нет. Это оставляло несмываемое пятно на репутации. Девушки среди коллег-мужчин — это падшие создания. Но… Она была счастливой, та лаборантка на вышке. Солнце золотило ее волосы, в которых огненными языками вспыхивали рыжие пряди, ветер трепал широкие штаны, заставляя ее улыбаться, и, расставив руки в стороны, она могла вдыхать свежий воздух полной грудью. Так долго, как ей захочется. Бажена завидовала незнакомке. Завидовала той, которую должна была презирать. Если бы она вот так залезла на вышку, мать, чего доброго, отослала бы ее в душевную лечебницу. Да и не может приличная вена даже думать о подобной глупости.