— Я слышала, как вы сегодня утром разговаривали со служанкой. Она убежала от вас в слезах.

Ах, да. Девочка возомнила, что незаменима, и слишком высоко задрала голову. Забыв, что от нее требуются только ноги, точнее, то, что между ними. Вадим весьма откровенно высказал, что о ней думает, и отправил восвояси. Без тех подарков и преференций, на которые рассчитывала эта неумная, хоть и весьма услужливая женщина.

— И что? Я должен вытирать сопли всем слугам в доме или только этой?

— Вы воспользовались своим положением…

— Да неужели?

Вен Борз развернулся, в три шага подошёл к Зоряне. Взгляды скрестились, словно шпаги. Но аристократ не собирался бить до крови, только слегка шлёпнуть плашмя.

— С вами что-то воспользоваться не получилось. Не будьте дурой. Я выразил интерес — она с готовностью прыгнула в мою постель. К обоюдному удовольствию. Судя по умениям, несчастная эта давно не девица и жалеть ей не о чем. Я не первый ее трофей. К тому же она получила пару дней назад достойное вознаграждение, жаловаться ей не на что. А тот, кто не знает своего места и хочет слишком многого — теряет то, что имеет. Это закон, действующий в любом разумном обществе.

Огонь в глазах доны Добре не погас. Вадим раздражённо добавил:

— Вы же сами пример того, что люди делают тот выбор, который им приятнее. Вы мне отказали. Разве я вам докучал после этого?

Зоряна не желала слушать доводы рассудка.

— Я — не служанка.

Что ж, сама напросилась. Хочешь честности — получай.

— Спите этажом ниже, да. А так не сильно отличаетесь, поверьте. И то, что вы обедаете за одним столом с хозяйкой — лишь причуда вены Силь. Вы — работник. Кто-то вроде временного секретаря. Даже не постоянного. Вы — не человек, вы — функция, услуга. До вас никому здесь нет никакого дела. Как и до этой доступной служанки.

Девушка не выдержала — моргнула, отвела взгляд. Глаза ее заблестели от слез.

— Действительно, кому какое дело до обслуги, если господам хочется повеселится? Что ж, — она сделала низкий реверанс, — простите, разговором вас развлечет кто-нибудь другой, мне надо идти служить. На благо вашей вене Силь.

Она схватила со стула плащ, который сама же туда и бросила минут пятнадцать назад, и шагнула к входной двери. Вадим перехватил ее руку.

— Вам мало вчерашней прогулки? Хотите слечь в лихорадке?

— Отпустите!

Она отвернулась, пряча лицо.

— Да что я такого сказал, чтобы вы так обильно лили слезы?

— Пустите! Вы грубый, эгоистичный, безнравственный, глупый человек!

— Ну допустим с первыми тремя характеристиками я согласен. Но почему глупый-то?

Она посмотрела на него взглядом, полным гнева и презрения.

— Отпустите. Мою. Руку.

Это была не просьба, а угрожающее шипение разозленной змеи. Вадим змей не боялся. Тем более таких слабых.

— Что же вам не понравилось в моих словах? Обиделись за правду?

Она неожиданно шагнула вперёд, почти вплотную к нему. Ее дыхание коснулось его щеки. Миг — и…

Девушка с силой наступила невысоким каблуком на его ногу. Вадим рефлекторно разжал пальцы, охнув от неожиданной боли. Зоряна, воспользовавшись моментом, выбежала на улицу, все так же держа плащ в руке.

Вен Борз немного потряс ногой и посмотрел в окно — девушка направилась к конюшне, видимо, выпрашивать лошадь. Дадут? Наверно. Либена ещё вчера распорядилась, чтобы при надобности специалиста по погоде снабжали и транспортом, и слугой. Только какое "надо" может гнать на улицу в такую погоду? Шею хочет свернуть дура? Пускай. Это ее выбор. Интересно, а крупные слезы, что текли по ее щекам, это от настоящей обиды или талантливое представление? В столице вен Борз часто подхватывал тела девушек, якобы падающих в обморок от его непристойных шуточек, выслушивал проклятия в свой адрес от их мамаш, любовался слезами неправедно обиженных изменниц, но те плакали совсем по-другому. Более громко и трагично, ведь это всего лишь представление, да и слезы выдавливались с трудом. Зоряна плакала иначе.

Мимо окна пронесся черный жеребец с всадницей в сером плаще. Вадим отвернулся и зашагал в гостиную. Он ей не нянька.

В зеркале на мгновение мелькнуло его нахмуренное лицо. Состоявшийся разговор облегчения не принес, грубость вышла слишком откровенной и вульгарной, остроты потерялись где-то на полпути к языку. Никакого удовлетворение, только стойкое ощущение потери себя. Что-то неприятное, поселившееся внутри, мешающее рационально мыслить и полноценно руководить своими действиями, по-прежнему не давало жить спокойно. Показалось, что вчера был мил — и злился, сегодня нагрубил — и все равно абсолютно все происходящее вызывало лишь раздражение и чувство внутреннего неприятия. Словно он попал в невидимую клетку, из которой выбраться невозможно, потому что невозможно нащупать замок. И пустой холодный дом с негостеприимной хозяйкой только усугубляли это впечатление.

Бред. Эти глупые мысли порождены скукой, не более. Где там Игнас ходит? На улицу сегодня не выйдешь потренироваться, но это не значит, что мальчишка может делать, что хочет. Надо бы его найти. В карты без ставок играть неинтересно, но вот в шахматы можно попробовать. Пусть развивает стратегическое мышление, если прибился к сиду Гарне. Пригодится.

Вадим пересёк анфиладу комнат, вышел в служебный коридор. Попавшиеся на пути слуги быстро с этого пути исчезали, бывшая любовница — единственная, кто застыл на месте в ожидании, что он идёт именно к ней, но Вадим прошел мимо, даже не кинув короткий взгляд в ее сторону.

На кухне стоял шум и говор. Ножи стучали по деревянным доскам, кипело что-то в кастрюле, заставляя крышку подпрыгивать, звеня, девочки-помощницы хихикали, переговариваясь о чем-то своем, женском. Высокая дородная женщина с лицом, явно указывающим на то, что все блюда она дегустировала лично, с умным видом руководила процессом приготовления обеда.

— За супом кто-нибудь следить собирается? — прикрикнула она на помощниц, и те дружно ринулись к кастрюле. Вадим поморщился. Духота, царящая в комнате, не располагала к вежливости. Он ненавидел жару.

— Я с утра не вижу своего слугу, Игнаса. Почему? Опять он бегает по вашим поручениям?

— Ох! Здравствуйте!

Кухарка всплеснула руками, испуганно склонила голову.

— Дон Брит? Да мы-то думали, он служит генералу, потому вам и не сказали. Заболел он. Вена Силь распорядилась к нему доктора вызвать, вот Филипп должен привести его с минуты на минуту.

— Заболел?

В голове заворочались мысли. Как заболел? Вчера ещё был здоров и весел. Случайность ли?

— Вчера нашли его беспамятного в саду. Теперь лежит у себя. Тихий такой, словно просто спит. И жара вроде бы нет. А не просыпается.

Так-так…

— В саду, говорите?

Кухарка кивнула.

— Садовник говорит, споткнулся он наверно обо что-нибудь и при падении головой ударился. А…

— Как приедет доктор, пришлите за мной слугу.

— Конечно. Так са…

Что говорит прислуга, Вадиму не было интересно, и он вышел из комнаты, не собираясь дальше слушать пространные объяснения словоохотливой толстушки. Внутри зудело. Надо что-то делать. Что?

Вен Борз схватил первый попавшийся на его пути подсвечник. Что ж, раз хозяйка не хочет показать ему дом, он его осмотрит сам.

***

Пыль и темнота царствовали в нежилых коридорах Малахитового дома. В старом крыле было тихо, мрачно, и слуги, судя по всему, заходили сюда нечасто. Но всё-таки заходили. Потому что, если гардины и изредка попадающиеся на пути Вадима картины были покрыты толстым слоем пыли, то вот полы явно периодически мылись. Как давно здесь стали убираться? Зачем? Не затем ли, чтобы затереть чьи-то следы?

Вен Борз неспешно вышагивал по мрачным коридорам. Складывалось ощущение (ложное, впрочем), что последними посетителями этого крыла были люди, которые делали ремонт после пожара. Слуги сюда не ходили, хозяева тоже, хотя, насколько удалось узнать Вадиму, раньше именно в этом крыле обитал Алий вен Силь большую часть своей жизни. Здесь располагалась его обширная библиотека, кабинет и комнаты с коллекцией артефактов. А входная позолоченная дверь, выглядящая не менее дорого, чем парадная, вела к клумбам, засаженным удивительными растениями со всего Континента. Но как только Алий умер (или разумнее говорить "пропал"?), случился пожар, уничтоживший и знаменитую коллекцию, и библиотеку, и старое убранство дома. В дополнение всех слуг разогнали (кроме Катерджины Крив), да так, что следы их Вадим не смог отыскать до сих пор. О чем это все говорит? О том, что кто-то хочет скрыть нечто интересное. Ведь все, что прячут от глаз — интересно.