– Так что, я теперь твоя девушка? – полюбопытствовала Шаарис, искорчив от непривычки слегка придурковатую улыбку.

– Да. Пусть на время будет так, – отстранённо согласился Гроннэ. – Но скоро мы расстанемся, “любимая”, – улыбнулся он. На Шаарис это слово произвело впечатление.

– Ты не шути так со мной. Если я полюблю – это обязательно будет взаимно.

– За день никто не влюбляется.

– Я очень долго была одинока, Гроннэ. Один взгляд мужчины может свести меня с ума. Но ты очень стараешься, чтобы не сделать этого. И, скажу, у тебя хорошо получается.

– А чем это я тебе не угодил?

– Мне нравятся герои. Они не грубые, а гордые воины, которым знакома честь и нежное обращение с девушками.

Гроннэ сплюнул в сторону и попал на воина, катящего телегу. Воин косо посмотрел на него.

– Терпеть не могу героев, – сказал Гроннэ. – Но уважаю их. А они меня терпеть не могут, и не уважают.

– Так ты лично знаешь настоящих героев?

– Пф, конечно знаю. По-твоему я кто, простой наёмник? Я тоже когда-то был героем. Несмотря на происхождение, у меня даже был меч, щит, доспехи, имя и знак. Но в придачу к кучке железяк были ещё геройские кодексы, правила и законы. Встали в горле они у меня, те законы, когда я столкнулся с реальностью. Ведь пока не попробуешь сам, рисуешь в голове всякое, сопоставляя один опыт с другим. Думается, счас возьму меч и сокрушу им зло, заблокирую щитом его магию, и запечатаю его в кодексе навсегда. Меня зауважают, дадут домик у океана, а прекрасные девы сами будут прыгать на меня с балконов своих дорогих особняков, чтобы я их поймал. Но реальность построена иначе. Всё наоборот. Вовсе не то, чем кажется на первый взгляд. Героев почти никто искренне не уважает. Нужно отречься от себя, стать эдаким саможертвующим стражем, и никакой гордости. Никакой гордости за себя. Только за короля и народ гордость, за владыку гордость, за закон, кодекс и правила. Поэтому я героев и уважаю. Они способны выдерживать это, терпеть унижение и плевки в спину от головорезов, что выходят из тюрем, в которые герои их сажают. Потом и кровью добиваются справедливости, которой не существует. Но кровью лишь своей. Нынешние герои при возможности не убивают, только казнят на площадях. За умышленное убийство лишают знака, и в большинстве случаев – головы. А вот знаки, нанесённые волшебным клеймом, уже не смыть просто так. Они остаются и будут напоминать о кодексе. Нарушение же кодекса ведёт к разным последствиям, включая долгую мучительную смерть.

– Значит, ты мечтаешь о домике у океана и ложе с девами. Ясно теперь какой ты.

– И это всё что ты услышала? Хорошо. Ладно. Со мной всё ясно. Получается, эта информация для тебя не новость, раз уж так долго торчишь ты в мире лжи и предательства. Мне захотелось помочь тебе…

– Да неужели, – перебила Шаарис. – И с чего бы это тебе помогать мне – убийце, что совершает страшные кровавые ритуалы, ест хрустящего селючка и запивает свежевыжатой кровушкой младенца с голубыми глазками?

– А ты глянь вокруг, – Гроннэ указал рукой в правую сторону, прикрыв глаза от ярких лучей Солнца. – Голодранцы да нищие. Они моются раз в десять дней, и то не везде. Чистить зубы не любят, едят разное дерьмо, бывает даже в прямом смысле этого слова. Разит от них так, что даже жопа чует тот запах, когда нос затыкаешь. Зад подставляют под каждый стояк, абы в трактир сводили. – Гроннэ завёлся, начал активно перебирать цепи шеехвата. Они проезжали по главной спиральной дороге к воротам, внизу стояли ряды бедняцких домов, убогая серая харчевня, неотличимая от домов, и трактир с деревянной вывеской: “Кто больше?” У входа трое пинали одного, тот орал. Видно, “они больше”. Гроннэ протёр вспотевший лоб, его сильно разморило от жары. Шаарис пристально смотрела ему в глаза из-под капюшона, внимательно поглощая каждое слово. – А богатые, думаешь, лучше? – продолжил он. – Как бы не так будет. Не девушки, страшилы-маскировщицы. И ещё те. Уж поверь, я знаю что говорю. Физиономии свои засыпят так, что носить их тяжело от тех красок да изобилия пудр. А когда эту толстую маску приоткрывают с утра, чудовищами обращаются. Скажешь, что я бессердечный, мол внешность не главное, то скажу о главном – внутреннем содержании. Скуднее не найти. Словарный запас? Желания? Сложно сказать чего больше. Жрать, срать, покупать. Чаще всего. Можно добавить ещё – трахаться. Но это когда мандавошки не сильно кусаются за мохнатые промежности.

– Так, значит, я тебе приглянулась?

– Не знаю даже что с тобою делать, когда покажу тебя владыке. Его челюсть об пол рассыплется, как только он твои глазки ровненькие увидит.

– Зачем тогда ведёшь?

Гроннэ задумался, глянул в сторону трактира. Бедолага, битый тремя, всё-таки сумел дать отпор и вгрызся в шею одного из обидчиков, пуская кровь. Его продолжали пинать двое, третий дёргался и верещал. Бешеный ор доносился аж до телеги и медленно отдалялся.

– Мне только сейчас это в голову пришло, – сказал Гроннэ, смотря куда-то в безоблачное голубое небо. – Но, а если подумать, то что мне остаётся? В склепе с тобой торчать годами без сна и еды? В страхе от мысли, что однажды тобой завладеет желание приготовить меня на магическом костре и сожрать напару с гигантским скелетом?

– А Солнце хорошо тебе по головке настучало. Разошёлся весь такой, выпендриваешься.

– Ничё подобного я не разошёлся. И не выпендриваюсь! – возразил Гроннэ, стянул с себя мокрую льняную кофту и вручил Шаарис. Его мощный торс, пульсирующие мышцы рук и ручейки вен на шарообразных бицепсах спровоцировали у девушки череду пошлых мыслей. Она возбуждённо вдохнула, сняла капюшон. Две пары чёрных стоячих ушка одно за другим задёргались. Шаарис взяла скомканные волосы и распустила их. Они заиграли на ветру.

Гроннэ поднялся на горке камней, рассмотрел горизонты и пошатнулся, словно пьяный. Пот стекал с него толстыми каплями и кожа блестела. Рельефы мускул, словно вылепленные скульптором, дышали, а светлые волосы до плеч трепетали от незначительных колебаний воздуха. На его спине, от лопаток до копчика, был высечен ровный прямоугольник, а внутри прямоугольника блестела чёрная выжженная кожа.

Гроннэ невозможно было предугадать, казалось, что в любую секунду он сделает что-то совершенно из ряда вон выходящее. Пальцы его рук находились в постоянном движении, даже когда он не трогал предметы на своём поясе, не разминал волосы, не ощупывал короткую бородку.

Он стоял спиной к Шаарис, разглядывая лес вдали, посмотрел на бедный привратный район с его невысокими домишками и вечно уставшими обитателями. Глянул на горы, что казались бесконечно далеко, помечтал об океане за теми горами. Окинул взглядом далёкие просторы, уводящие в Королевство – город, что правит всем миром, ибо в городе том обитает король. А когда он подумал о Принцессе, в его глазах немедленно вспыхнула романтическая интрига. Но от этого Гроннэ не повеселел. Он сел на камни, забрал у Шаарис свою кофту, впёр в неё лицо и зарыдал. Накатила на него волна грусти от ностальгических чувств, словно связанных с любовью детства, которого у него не было, и взорвалась грудь в порыве эмоций. Он был уверен, что беловласая ведьма как-то связана с этой волною.

Воины и рабы тяжело дышали от истязающей жары и от тяжкой ноши, которую они тянули вгору.

– Эй, – нежно обратилась Шаарис, коснувшись мокрого плеча Гроннэ. – Что случилось, мальчик мой?

– Ничего, – ответил он сквозь ткань. – Только не трогай меня. И не нужно меня жалеть.

– Нас пожалей, прекрасная! – измождённым голосом сказал воин со шрамом.

– Ладно, тормози, – молвил Гроннэ и вытер заплаканные покрасневшие глаза. – Дальше пойдём сами.

Телега стала. Гроннэ спрыгнул, снял с горки камней Шаарис, надел на неё капюшон, дал ей кофту, и они пошли. Воины остались позади, кричали на рабов, ругались нечистой бранью.

– Ты чего заплакал? – спросила Шаарис.

– Накатило, – произнёс грубо, смотря на всё приближающиеся ворота.

– Расскажешь? – полюбопытствовала она.