Что Сосо искал в подвале, он не знал. Но твердо был уверен, что для того, чтобы жизнь началась наново, надо что-то такое сотворить, чтобы все, кто его знал, ахнули с пристоном.

И зря Сосо притворяется, что не знает, что ищет. Конечно, он хочет отыскать кинжал, коий спрятали от Бесо в пору, когда он собирался отомстить за убитого родича.

Одно время отец показывал, где тот кинжал лежит. Сосо даже держал его в руках. Но он в ту пору был еще маленький и не понимал, что этой блестящей штуковиной можно запросто лишить человека жизни. Ему почему-то казалось, что кинжалы носят для красоты и еще для игр. Ну, может, для воспоминаний, как такой кинжал мог сослужить ту или иную службу. Только Сосо ни разу не порасспросил, какую именно.

Зато теперь он отлично знал, зачем ему нужен кинжал. Он не позволит Мешкуру измываться над собой. И пусть тот не думает, что он еще маленький и в церковном хоре его голос самый тонкий. В нем кроется неведомая для него самого сила. Ее только надо пробудить чем-то злым или горьким. И все поймут, что с Иосифом Джугашвили, а не с каким-то там Сосо лучше не связываться. У него, как в свое время говорил казак Степан, на любое словечко своя уздечка.

Сосо выглянул в прогал дверей и увидел небо. Уже вечереющее, но еще не налитое за горизонтной мглой. И заря на нем была не кротка и даже, кажется, шала, как девочка, которая ненароком вымазала в чернила рот.

И Сосо протянул руки в сторону зари, когда вдруг увидел что-то блеснувшее, подоткнутое под половой матицей, и тут же понял, что это и есть искомый им кинжал.

Что бы о Кэтэ ни говорили, но нечестивые поступки ей не шли, как не идет зеленое к голубому. В природе встречается – голубое небо и зеленый лес, а в обиходном сочетании у людей это встречает непротивление, а то и вовсе неприязнь.

Конечно, ее пышные, влекущие груди, которые под любой одёжей, как бы она ни была кротка, словно говорили, что всякий умер бы от удушья чувством, коли прикоснулся бы к их литой неизвестности. И, наверно, именно поэтому многие из мужиков хвастали, что обскакали друг дружку на этом пригорье. Так в Гори зовется выигрыш в соперничестве.

Но некий ангел-хранитель присоветовал Кэтэ идти или ехать той дорогой, где легкие мысли почти не встречаются, а тяжелые вздохи не тяготят душу.

Говорят, ничто так не сближает людей, как общие враги.

И такие с Ханой у них появились. Это азербайджанец Мешкур Наибов и хитрун Анзор Агладзе.

Эти два – оба – вроде бы как по сговору – стали приставать к обеим замужницам, причем перестревать их при народе и даже кричать вдогон непристойности типа: раньше, мол, и не дрыгались, чего теперь, мол, дергаетесь.

Хана, конечно, может пожаловаться своему мужу Якову. Он хоть и не силач и не ловкач, но при деньгах. Может кому надо ладонь посеребрить, и та запросто в кулак обернется. А хороший кулак всегда найдет, куда ему опуститься.

А вот за Кэтэ постоять некому. Бесо неведомо где обретается.

A Сосо еще не вошел в полную зрель, чтобы заступиться за мать и, главное, понять, что она далеко не такая, как о ней ходит по Гори пьяная молва.

И еще одно, что с сына снимает всякую надежу, Кэтэ постоянно учит его смирению, прощению своих врагов. Вернее, не столько прощению, сколько пониманию их. А разве подымется рука, когда станет ясно, что твой враг – это заблудший в безверии несчастец, которого впору пожалеть, нежели покарать.

И, видимо, так глубоко, а может, даже бездонно задумалась обо всем этом Кэтэ, как вдруг ей путь преградила тень.

И была она, как ей показалось, глыбистее гор, что нависали над Гори.

Кэтэ вскинула глаза и – невольно – отпятилась назад.

Перед ней стоят не кто иной, как Святой Дух.

Этого громилу знали все. Он не ведал милосердия и жалости. Недаром братья Наибовы сперва прикормили его, как бездомного льва, потом, как видно, и окончательно приручили. И теперь он признавал только их силу и власть.

Не столько заступив, сколько зазастив Кэтэ дорогу. Святой Дух, однако, улыбался. Глуповато, правда. Но тем не менее на морде его жило что-то человеческое. Потому он с доброй укоризной вопросил:

– Чегой-то ты такая пугливая?

И со стороны могло показаться, что именно это обстоятельство вызвало с его стороны такой доброжелательный интерес.

И на расстоянии Святой Дух довольно крепко пах водкой. «Живцом», как говорит Бесо, то есть не перегаром, а тем, что только недавно оказалось влитым в желудок.

А может, такому неуёмнику, как Святой Дух, водка попадает прямо в голову. Ведь до нее-то ее путь куда ближе.

Видимо, нужны годы, чтобы добиться по отношении Святого Духа хоть какой-то приязни.

Он был не просто рыхло-глыбист, но и расплывчато-рассыпчат, что ли. Руки, даже без жеста, как бы ссыпались с его тела, и он мельтешил ими, словно недоумевая, почему они ведут себя не так, как он этого хотел или питал надежду.

Но нынче другое удивило в Святом Духе. Это его одежда. Она сплошь состояла из всего еврейского. На плечах был серый лапсердак, ниспадающий по его широким плачам, а на голове миниатюрилась ермолка, прихваченная, кажется, как это делали почти все евреи, резинкой. Только пейсов не хватало, чтобы окончательно уверовать, кто перед тобой.

Ежели бы его ум изощрила изворотливость, которая свойственна тому же мужу Ханы Якову, то Святой Дух был бы куда опаснее, чем он есть сейчас. Потому многие женщины, чей путь он вот так заступал своей тенью, сразу же находили противоядие. Они принимались хвалить увальня.

По счастью, это все знала Кэтэ, потому как можно простоватее сказала:

– А я, между прочим, хотела тебя увидеть.

– Это зачем же? – насторожился он, построжев, кажется, как шутит Сосо, «и ухом и брюхом».

– Да в подвале у нас, – соврала Кэтэ, – неустойность она образовалась.

– Какая же?

– Палка такая, – начала объяснять Кэтэ, – на какой пол держится, лопнула и пощепилась, можно сказать. И вот бы ее малость приподнять да на место поставить. Звала я троих солдат, так они этого не осилили.

Святой Дух хмыкнул. На его парном лице изобразилась умиленность. Да что там стоют эти трое! К тому же русские. На них дунь и плюнуть не успеешь, как они упадут.

– Ну пойдем доглядим, что у тебя там, – произнес Святой Дух, уже напрочь забыв наущение Мешкура приволочь Кэтэ в Пещерный город, где Наибовы обородували что-то в виде тайной застольницы.

Кэтэ шла впереди, похрустывая камешником. И, видимо, давя его, но беззвучно шествовал за нею и Святой Дух.

И тут все дело чуть было не испортил Сосо, неведомо как оказавшийся дома.

Завидев Святого Духа, он метнулся в комнату и выскочил оттуда с выпростанным из ножен кинжалом.

– Не подходи, убью! – завопил.

На грубом, чуть подживленном оспинами лице Святого Духа обозначилась тяжелая, как бывает у косо обрубленного полена, щерь, и он простовато произнес:

– Ну и лихо ты гостей встреваешь. По-но-жов-щик!

Последнее слово Святой Дух произнес через некие запинки, которые обычно появлялись в его голосе, когда он начинает злеть, как зверь.

Кэтэ попыталась вспомнить все, что ей говорила Хана. Ибо это по ее наущению вела сейчас к себе домой этого верзилу. Она еще точно не знала, что именно сотворит. Но ей надо было пообтесать его какими-то, по возможности, ласковыми или даже нейтральными словами, сбить с того поползновения, с коим он вышел на тропу, по которой Кэтэ стремила себя по своим многочисленным делам.

Мать, надеясь на смышленость сына, чуть прикрикнула на него:

– Дай нам поговорить! – и обратилась к Святому Духу: – Тебя как зовут?

– Леван, – чуть притупившись, ответил громила.

И Сосо действительно быстро сообразил, произнеся:

– А я думал, еврей какой нас грабить идет. Ведь одежа-то у тебя сплошь иудейская.

– За свои купил, – гнилозубо ощерился Святой Дух, вдруг разом став совершенно нестрашным.

И Сосо подумал, что врагу, как и дареному коню, все же не стоит смотреть в зубы. Что и так понятно, кто есть кто.