Талана обладала острым умом и наблюдательностью — при её блестящем отце это было неудивительно, злым язычком и полным отсутствием жалости к другим. То, что её отец женился на королеве, впоследствии сняло с неё всякое ограничение. Эрин и Эмма-Ли, всячески оберегая ранимую и чувствительную девочку, много говорили ей о её достоинствах и никогда — о недостатках, а когда спохватились, было уже поздно. Талана стала резкой и язвительной с обидчиками, не прощала ошибок, высоко ценила себя и в то же время по-прежнему комплексовала. Любое неосторожное слово воспринималось ею как смертельная обида, невнимание как неуважение и нелюбовь, холодность — как презрение. Она так и не научилась общаться со своим полом, хотя и хотела бы иметь подруг, но её неуклюжие попытки подружиться хотя бы с кузинами были восприняты ими как милостыня и не нашли отклика. Мужчин она, благодаря близнецам Эммы-Ли и наблюдениям за отцом, знала куда лучше и с легкостью поддерживала разговор о политике, о лошадях, о зерновых культурах, о театре, о финансах… Лучше всех её понимал, пожалуй, муж Эммы-Ли, молчаливый, замкнутый и очень умный человек. Он был так же скуп на проявление чувств и так же безмерно любил свою семью. Он с радостью давал ей советы, когда она просила, и никогда — когда не просила. Открытая и порывистая Эрин не понимала, как может её чудесная мать терпеть и любить такого угрюмца, когда её отец — вечный странник и искатель чудес — был полной противоположностью, но Талана готова была бы в любой момент забрать его себе, впрочем, твердо зная о его любви к супруге и бессмысленности союза столь похожих людей.

Талана не обладала какой-либо яркой внешностью и, хотя ей льстили в полной мере, была достаточно умна, чтобы не преувеличивать свои достоинства. Высокая, даже долговязая, худая и длинноногая, тогда как в моде всегда были невысоки пышечки, она обладала красивыми прямыми светлыми волосами и серыми глазами, но рядом с темноволосой яркой приемной матерью теряла все свое обаяние, выглядя серой мышью. Рот у неё был слишком крупным, нос — прямым и длинным, глаза не большими и не маленькими, ресницы не могли сравниться с темными опахалами у Эрин. Эрин была признанной красавицей, хотя и не соответствовала канонам красоты. Итак, Талану любили и уважали мужчины и ненавидели женщины, за то, что с ними она не умела быть такой же простой и доброй, как с молодыми людьми. Её сдержанность принимали за высокомерие, замкнутость и любовь к уединению — за гордыню, а равнодушие к мужскому полу вопреки логике вызывало лишь попреки. Возможно, потеряй она голову от любви, поведи себя не столь идеально, хоть немного нарушь приличия — и её поддержали бы.

Она прекрасно сознавала, что не имеет способности вызывать любовь, но и жалость вызывать не хотела и оставалась «льдышкой» даже в университете, где пользовалась заслуженным почетом за усердие в учебе и происхождение. Лиэль оказалась первым человеком, который попросту не заметил недостатков Таланы и открыто предложил ей свою дружбу. С грифоном же у Таланы сложились вполне приятельские и открытые отношения, поскольку он по характеру был близок к её кузенам и никоим образом не претендовал на её руку и сердце. Так получилось, что почти в самом начале обучения их ставили в пару преподаватели, когда требовалось выполнять какие-либо совместные действия, и Горхель запросто общался с девушкой, не обращая никакого внимания на её происхождение и дурную славу. Так и Лиэль, как когда-то Горхель, абсолютно естественно, не жеманясь и не церемонясь, завертела и закружила Талану в водовороте своих идей, фантазий и чувств, и Талана только диву давалась, как это, оказывается, просто и чудесно — иметь подругу!

Талана искренне восхищалась столь непохожей на неё, открытой и жизнерадостной девушкой, которая зачем-то строила из себя вначале недотрогу и глупышку. Впрочем, стремление скрыть свои истинные способности были ей понятны… Безумное увлечение крылатой девушки Эрханом хоть и вызвало недоумение Таланы, которая привыкла видеть в дядюшке скорее предмет обстановки, чем живого человека, все же было принято её как должное, ибо необычность этого существа была столь же очевидна, как и заурядность самой Таланы. Наличие демона не отпугнуло, а еще больше расположило её сердце к Тире, вынужденно прерванная учеба хоть и давалась легко, но все же была тягостью и разочарованием, потому что Талана осознавала в себе отсутствие выдающегося таланта и пошла в университет лишь по совету приемного деда, а путешествие и вовсе вернуло её в счастливые дни отрочества, когда она целые дни проводила со своими кузенами в лесах и полях.

Обычно щебечущая как пташка Лиэль не плакала так сильно даже когда узнала о демоне. Она мужественно и даже с некоторым удовольствием переносила периоды страшной боли, первый из которых застал её на чердаке, и еще два — в дороге. Она не плакала, лишь хмурилась, когда Корт сказал, что она не сможет летать. А тут — потоки слез из-за слов разгневанного мужчины! Ерунда какая-то!

Как могла, Талана успокаивала подругу, и прошло немного времени и судорожные рыдания стихли. Лиэль подняла голову, грубо выругалась и привела себя в порядок. Талана с завистью наблюдала, что пережитая буря не оставила следов на лице Тиры, только глаза заблестели ярче. Сама Талана после любых слез была опухшей, красной и некрасивой.

Однако не стоило заставлять грифонов ждать, и девушки вышли на площадку у озера.

Талана и Тира замерли в растерянности. Грифоны черные и белые, коричневые, серые, рыжие, желтые, полосатые, пятнистые, с хохолками, с меховыми воротниками и без, мохнатые и гладкошерстные, из было так много и все разные! Горхель, однако, был виден сразу — так и светился золотым светом. Он и в самом деле был меньше своих сородичей. Самые большие грифоны были в человеческий рост и даже чуть выше — когда стояли на четырех лапах. Вежливый полосатый грифончик, стройность и изящность которого выдавали его возраст (он был еще котенком-подростком), приветствовал девушек и провел их к столу. Несколько столов, составленных вместе, образовывали очень длинную линию. На столе преобладали мясные блюда, но было и много фруктов и овощей. Высились горы пирогов. Для людей поставили стулья, легкие и изящные, с позолоченными ножками. Откуда грифоны добыли такие стулья, было непонятно. После кратких переговоров стул Эрхана поставили рядом с Богуром. Черный птиц, как называли насмешливо друг друга грифоны, явно решил подружиться с дерзким человечком. Сами грифоны расселись на цветных подушках. Горхель пристроился рядом с Лиэль и вполголоса давал комментарии.

— Это мясо тушкана, оно очень нежное.

— Эти фрукты вывел волшебник Корт. Они как апельсины, только кожура нежная.

— Во-о-от! Видишь этого толстого черно-белого грифона на зеленой подушке? Это чемпион по дальности полетов. А вон там, на белой подушке — мой брат.

— Видишь, не все грифоны поместились за стол. На самом деле у нас старшие обычно сидят, а молодые прислуживают. Я бы тоже сейчас бегал с подносами, если бы не вы. Мне разрешили развлекать вас беседой.

— Всего у нас не больше пяти сотен грифонов. Молодых куда меньше, чем стариков. Детей всего около двух десятков. Поэтому те, кто вывел больше птенцов, в большем почете. К сожалению, многие молодые пары предпочитают жить для себя, не заводя деток.

— Пустое место за столом — это место Старейшины. Сейчас это Белоглазая — младшая дочь Зары. Она вряд ли выйдет, да это и понятно.

— А кто будет следующим старейшиной? — поинтересовалась Талана. — Ребенок Белоглазой?

— Правильно говорить — птенец, — поправила её Лиэль.

— У Белоглазой нет детей. Она слепая от рождения. А грифоны с какими-то телесными или умственными недостатками не должны заводить птенцов. Врожденными, конечно. Если грифон в бою потеряет глаз — никто не воспретит ему продолжить род. А вот если он потеряет его по глупости — тут уж сами понимаете, если птиц дурак — это не лечится.